Земля и люди. Очерки.

Заседание производственного совета, где предполагалось разбирать тактику весенней страды, проводил Петр Григорьевич Зуев. По стечению обстоятельств Красуский из хозяйства в этот день уехал по делам, а тянуть дальше было некуда, тем более что все собрались.

У меня сохранился рассказ Петра Григорьевича об этом необычном заседании. Вот он:

— Собственно, каждый знал обстановку, но доводы слушали внимательно. Управляющие, бригадиры, механизаторы, проработавшие на этой земле не по одному году, хмыкали, кивали головами, потом один за другим начали говорить. И… не оставили от моего предложения — взять за основу опыт тюменцев — камня на камне! Во как! Попробовал объяснить свою точку зрения еще раз, может, не поняли, мало ли? И опять услышал веские доводы. Аж лоб вспотел. Стал вникать: земли в хозяйстве, где все наши побывали, окружены болотами, сильно засорены. А мы же сидим на буграх — грунтовая вода далеко. Значит, обработка Красуского правильная и, вероятно, единственно правильная! Что ж, я честно сложил оружие…

Отметим: коллегиальность в руководстве никогда и никому не мешала, она только укрепляла и укрепляет наш строй. Зуев это всегда помнил.

А Красуский был весь в раздумьях. Он как будто встал в своем познании мира агрономии на очередную ступеньку и был ошеломлен: как же мало сделано!

— Земледелец напоминает пожарника без снаряжения, который пытается загасить огонь первыми попавшими под руку средствами, — говорил он мне осенью. — Пришел сухой год — выдумывай, что тебе подойдет. Влаги много — тоже кумекай. Причем все это в срочном, пожарном порядке. Нет бы ученым разработать системы! Сухой год? На тебе, агроном, разработку для сухого года, действуй! Думаешь, агроном от нечего делать переносит на свои поля «чужие» приемы? Ему некогда самому все разработать. Отсюда и механическое перетаскивание опыта с места на место, которое мы и ругаем постоянно, да все равно прибегаем. Вот и скоростной сев. Целые районы схватились, а так ли много толку? Урожаи-то все равно не те, какие можно получать на нашей земле…

— Может, берут только кусочки передовой технологии? — попытался я возразить.

— Как раз наоборот — обычно применяют весь комплекс мероприятий. А надо, наверное, как раз эти самые «кусочки» брать и лепить из них свою технологию. Только вопрос — какие кусочки лучше?

Юрий был угнетен, хотя вроде бы можно было и порадоваться. Урожай все-таки вышел неплохим. В соседнем совхозе «Никольский» он составил всего восемь центнеров с гектара. А бородулинские поля дали на круг чуть не по двадцать. Есть разница? Год-то и вправду худой.

Наконец, в этом же году Красуский защитил кандидатскую диссертацию: дело не шуточное.

Но мысли Юрия были о другом.

— Знаешь, что мне сегодня ребята в институте рассказали? Вот послушай.

И поведал такое.

Один ученый как-то вспомнил народное поверье: если у коровы длинный хвост, то она должна давать молока больше, чем та, у которой он короткий. Ученый, хоть многие и похохатывали над его блажью, занялся проблемой вполне серьезно: заложил в компьютер все подобные данные — конфигурацию рогов, их длину, все про хвост, естественно, не забыл даже цвет глаз. И вышло — кареглазая буренка самая продуктивная.

Смех в зале в данном случае отменяется. Оказывается, что на цвет глаз влияют так называемые каротиноиды, а по ним судят о здоровье животного, значит, о его продуктивности. У кареглазой же коровы каротиноидов больше, чем у голубоглазой, положим. Вот ведь какая закавыка.

— Теперь скажи мне: какие «каротиноиды» вон у того клочка земли, что лежит у леска? А у того? У того? То-то. И я их не знаю, — Юрий невесело улыбнулся, а потом добавил: — Пока не знаю. Только пока.

Система программирования урожаев академика И. С. Шатилова покорила Юрия Красуского раз и навсегда. Он вдруг отчетливо понял: это только от беспомощности люди говорят себе красивые слова, когда урожай чуть поднимется за отметку 20–25 центнеров зерна с гектара. Опыты, которые Красуский проводил до сих пор, потускнели в его глазах. Дело поворачивалось не просто другой стороной, а сотнями граней одновременно. И эти сотни граней нужно было отшлифовать, заставить блестеть, привести в соответствие с основополагающей идеей. Соединить производство с наукой? Да не может, не должно быть такого, чтобы производство и наука существовали порознь!

Красуский снова и снова приходил к выводу: академик Шатилов прав — надо брать комплекс факторов и программировать урожаи, работу на каждом поле, учитывая все сведения о земле, погоде. Значит, надо заводить агрохимическую лабораторию, метеостанцию, доставать приборы, подбирать людей, потому что одному агроному со всем этим не справиться. Все факторы сразу, конечно, не учесть, но самые главные — необходимо. И из этих главных найти один — наиглавнейший. Его, как драгоценный камень, оправить — и тогда засверкает перстень.

Красуский пошел к Зуеву.

— Вот, — протянул он листки с расчетами по программированию, — мне нужна весьма приличная сумма денег. В Ольховском отделении можно начинать более серьезные опыты, я уже подобрал там поле — рядом с шоссейной дорогой. Будем строить агрохимлабораторию, метеостанцию. Надо.

— Надо так надо, — ответил Петр Григорьевич, он уже заставил себя верить своему агроному, как себе самому.

Академик Шатилов выделил десять принципов программирования урожаев. Красуский решил взять для себя пока только четыре: запас влаги в метровом слое почвы, засоренность полей, содержание питательных веществ, физическое состояние почвы.

Теперь нужно было сгруппировать все вокруг одного фактора. Вокруг какого? Солнечная радиация в принципе позволяет и при тех сортах зерновых, которые имеются, получать на нашей родной уральской земле до ста центнеров зерна с каждого гектара. А что не позволяет? Вода, влага — вот что лимитирует. А для совхоза, который лежит на взгорках и буграх, она как раз наиглавнейший фактор. Растениям тут недостает влаги.

Все до обидного просто! Выходит, еще не побывав на поле, еще сидя в кабинете, агроном теряет не центнеры, а десятки центнеров урожая.

Вот два поля. На одном продуктивной влаги (обычно она считается в метровом слое почвы) достаточно лишь для получения двадцати центнеров пшеницы, больше ничего, хоть разбейся: влага — сдерживающий фактор. Рядом еще одно поле, оно в низинке, и воды здесь имеется на шестьдесят центнеров, положим, ячменя. Как у нас ведется? Мечтаем, допустим, получить тридцатицентнеровый урожай и строим всю агротехнику, вносим удобрения именно из расчета на тридцать центнеров. И, естественно, первое поле даст двадцать центнеров — больше не позволит влага, остальные удобрения пропадут, будут вымыты, уйдут в реки, погубят часть рыбы. Второе — тридцать. А как же: удобрения-то внесены, чтобы получить именно тридцать центнеров, и выше урожая тут уж не возьмешь.

А если внести минеральные удобрения, исходя из самого простенького расчета: на первое поле дать их под двадцать центнеров, а на второе — под шестьдесят? Средний урожай будет — сорок. В первом же случае мы получим только двадцать пять: двадцать плюс тридцать, деленное на два. Пятнадцать центнеров зерна с каждого гектара потеряно, можно сказать, по глупости, вернее, по незнанию. Действительно, все до обидного просто…

Весной, когда такие данные появились у Красуского хоть и не по всем полям, он внес удобрения по «персональным» нормам. Петр Григорьевич Зуев поинтересовался, что, мол, будет теперь со скоростным севом.

Юрий долго не размышлял:

— Скоростной сев — теперь наш конек. Без него никак нельзя. Нам надо сеять быстро, но не на полях, а на поле. Оценивать ситуацию на каждом поле, а не на всех сразу. Пришла пора для этого массива — пускай технику, не тяни ни секунды. Разве это не скоростной сев? Да он — основа программирования, — Юрий улыбался: вот оно и вышло по-агрономовски — агротехника первична, она стала диктовать условия работы для всей техники.