Волгины

От здания обкома один за другим отъезжали грузовики, заполненные до отказа сотрудниками и их вещами.

Все еще надеясь найти жену, Алексей обошел все грузовики, заглянул во все закоулки, где ожидали своей очереди на отправку работники городских организаций и их семьи.

Поднимаясь на третий этаж, где помещался кабинет первого секретаря обкома и зал заседаний, он встретил знакомого обкомовского работника.

— Волгин, ты куда? — спросил он Алексея. — Ты ранен? На кого ты похож! А мы часа два назад как отправили твою жену…

— Скажи, как она? Как ребенок? — задыхаясь, точно клещами, сдавил ему руку Алексей.

— Все обошлось, слава богу! Ох, и бомбили, проклятые… Много жертв… Но за жену теперь не беспокойся. Теперь она в безопасности… Да ты куда? Погоди… Как у тебя на дороге? Немцы далеко?

Вопросы сыпались на Алексея градом.

— Некогда, некогда… Я к Кириллу Петровичу. Извини, пожалуйста… Спасибо за помощь жене… — крикнул на ходу Алексей.

Он не знал — радоваться или печалиться тому, что жена уехала, но известие о том, что Кето и сын живы, сразу сняло с его души часть бремени. Он побежал по лестнице наверх, а обкомовский сотрудник кричал ему вслед:

— Куда ты? Бюро уже кончается… Да и зал заседаний теперь не там… Внизу теперь!.. Внизу!..

Алексей, тяжело дыша, вошел в зал заседаний, перемещенный в полуподвальный этаж рядом с бомбоубежищем. Бюро еще заседало. Никто вначале не узнал Алексея. Члены бюро смотрели на него с изумлением. Один даже спросил:

— Товарищ, вам кого? — И вдруг, узнав, тихо воскликнул: — Волгин! Что с тобой?

Все члены бюро зашевелились, зашептались.

Кирилл Петрович, плотный, тучноватый мужчина, с выбритой до стеклянного глянца угловатой головой, одетый в свой обычный военный костюм цвета хаки, встал из-за стола.

— Бюро так и не дождалось тебя, Волгин, — сказал Кирилл Петрович. — Вид у тебя такой, будто ты только что вышел из боя. Можешь доложить, как у тебя дела?

— Могу, — хрипло ответил Алексей и потянулся к графину с водой.

Стуча горлышком о стакан, он налил воды, залпом выпил.

— Прежде всего познакомьте меня с положением на фронте, — попросил Алексей.

Но секретарь обкома скупым жестом остановил его.

— Сначала расскажи бюро, как ты эвакуируешь дорогу, а затем мы ознакомим тебя с обстановкой. Почему опоздал?

Часто облизывая спекшиеся губы, Алексей коротко и не совсем связно рассказал обо всем.

Только теперь, как сквозь туман, он стал различать в тусклом освещении комнаты знакомые и в то же время очень изменившиеся лица членов бюро: осунувшееся лицо секретаря по пропаганде, прежде жизнерадостное, пышущее здоровьем, а теперь сумрачное, озабоченное — председателя облисполкома.

Докладывая о положении на новостройке, о налете на Вороничи и на рабочий поселок фашистской авиации, Алексей чувствовал, как ему становится совестно за свою растерянность, но он ничего не скрывал и говорил только правду.

Когда он кончил свой рассказ, Кирилл Петрович своим обычным ровным и тихим голосом спросил, не будет ли вопросов докладчику.

На какое-то мгновение Алексею показалось, что он присутствует на обычном мирном заседании бюро и что сейчас начнутся короткие, перемежающиеся острыми репликами и шутками Кирилла Петровича выступления.

Но вопросов не было, и секретарь обкома, продолжая бросать скользящие взгляды на Алексея, на его разорванный китель и наспех перевязанную голову, заговорил, перекладывая на столе бумаги:

— Бюро уже приняло ряд чрезвычайных решений по новостройке, которые ничуть не расходятся с мероприятиями, проведенными Волгиным. Я думаю, Волгин ознакомится сейчас с этим решением. И не стоит больше возвращаться к тому, о чем мы говорили здесь без него…

— Правильно, — отозвались тихие голоса.

— А поэтому не стоит больше задерживать остальных членов бюро, — продолжал Кирилл Петрович. — Я сам расскажу Волгину об обстановке, а вам, товарищи, предлагаю разойтись и выполнять наши решения. На этом разрешите заседание закрыть. Алексей Прохорович, ты останься…

Члены бюро заскрипели стульями. Зал заседаний быстро опустел. Алексей неторопливо подошел к секретарю обкома.

— Идем ко мне, — мягко сказал секретарь обкома и взял Алексея за руку, которая была горяча и дрожала.

Они вошли в кабинет, тускло озаренный дневным светом, скупо проникавшим со двора в низкое полуподвальное окно. Глухие удары докатывались и сюда; иногда было слышно, как торопливо трещал зенитный пулемет на крыше.

— Вишь, куда загнала нас война, — хмуро проговорил секретарь обкома и опять окинул Алексея недовольным взглядом. — Вид у тебя дикий, прямо нужно сказать.

— О виде некогда было думать, — нервически дернул плечом Алексей.

— Погоди… Сбрось ты, пожалуйста, с себя это штатское барахло… При одном взгляде на тебя люди будут бросаться в панику. Зайди в военный отдел и получи обмундирование… Кстати, оружие у тебя есть?

— Нет… никогда с собой не носил.

— Получи пистолет… Запас патронов и парочку гранат… Теперь ясно положение? Глаза Кирилла Петровича остро сощурились. — Да садись, пожалуйста, отдохни немного. Ведь сейчас тебе опять придется ехать на новостройку.

— Я знаю, — тихо сказал Алексей и сел.

— Товарищ Молотов выступал, знаешь?

Алексей отрицательно покачал головой.

Кирилл Петрович с силой потер ладонью бритую голову, передал содержание речи Молотова. Алексей слушал, не шевелясь, низко опустив голову.

— Наши бойцы дерутся здорово, — рассказывал Кирилл Петрович. — Многие пункты на границе удерживаются, но немцам удалось прорвать фронт в нескольких местах… Их танки уже перерезали дорогу Белосток — Гродно… Кое-где выброшены воздушные десанты, которые уничтожаются. Но… Но мы должны быть готовы ко всему. Не исключена возможность, что нас отрежут… — Секретарь обкома глухо кашлянул в кулак. — Как видишь, положение очень тяжелое. Город эвакуируется. Но сам понимаешь — невозможно предоставить транспорт сразу всему населению… А хотят ехать все сразу. Да это и естественно. Кому охота оставаться у фашистов?.. Ну, вот… Тебе, Волгин, придется ехать опять в Вороничи и во что бы то ни стало угнать весь подвижной состав, если еще не поздно… Вывезти оборудование депо и связи… Людей обязательно… Я об этом уже договорился с наркомом…

— Что сказал нарком? — глухо спросил Алексей.

— Очень доволен досрочным окончанием работ, но…

— Но, выходит, напрасно торопились?

— Нет, Алексей, наоборот… Надо было торопиться и больше. А какая дорога! Какая дорога! — вздохнул Кирилл Петрович и стиснул ладонями виски.

— Значит… значит… — начал было Алексей и задохнулся: горло его сдавила слезная судорога. Он склонил голову на стол, сжал ее руками и затрясся в рыданиях.

Секретарь обкома неторопливо и молча налил в стакан воды, подал Алексею. Он ни словом не упрекнул его за слабость. Глаза Кирилла Петровича тоже были влажны и суровы.

— Мост большой взорви обязательно, — как будто через силу сказал секретарь обкома. — Слышишь? Это приказ наркома…

— Да… да… да… — повторял Алексей и, тяжело всхлипывая, стуча зубами о стакан, жадно пил воду.

Он вспомнил Шматкова, Самсонова, добавил глухо:

— Каждый жил у нас этим мостом… Проклятые выродки… Изверги… Напали на мирных людей.

— Ну, ну, полно… Езжай, — мягко сказал Кирилл Петрович. — Переоденься и езжай. А то в таком виде тебя и слушать никто не станет. Да будь осторожнее… Постарайся наладить со мной связь… А если что-нибудь не так, немедленно кати назад. Мы уже получили указание выехать. А если немцы будут продолжать наступление, то и остаться…

Алексей с недоумением взглянул на секретаря.

— Не понимаешь? — усмехнулся Кирилл Петрович. — Хотя, тебя нарком, повидимому, пожелает отозвать в Москву. И тебе, конечно, надо быть там… Ты там нужнее…

— Понимаю, — кивнул Алексей.

— Ну иди. Желаю успеха. На всякий случай прощай. — Кирилл Петрович крепко сжал Алексея за плечи, отвернулся, закашлялся.