Краткое содержание произведений русской литературы I половины XX века

Сашку Ермолаева обидели. В субботу утром он собрал пустые бутыл­ки из-под молока и сказал маленькой дочери: «Маша, пойдешь со мной?» – «Куда? Гагазинчик?» – обрадовалась девочка. «И рыбы купите», – заказала жена. Саша с дочкой пошли в магазин. Купили молока, масла, пошли смотреть рыбу, а там за прилавком – хмурая тетя. И почему-то продавщице показалось, что это стоит перед ней тот самый парень, что вчера дебош пьяный в магазине устроил. «Ну как – ничего? – ядовито спросила она. – Помнишь про вчераш­нее?» Сашка удивился, а та продолжала: «Чего глядишь?.. Глядит, как Исусик...» Почему-то Сашка особенно оскорбился за этого «Исуси­ка». «Слушайте, вы, наверно, сами с похмелья?.. Что вчера было?» Продавщица засмеялась: «Забыл». – «Что забыл? Я вчера на работе был!» – «Да? И сколько плотют за такую работу?.. Да еще стоит, рот разевает с похмелья!» Сашку затрясло. Может, оттого он так остро почувствовал обиду, что последнее время наладился жить хоро­шо, забыл даже, когда выпивал... И оттого, что держал в руке малень­кую руку дочери. «Где у вас директор?» И Саша ринулся в служебное помещение. Там сидела другая женщина, завотделом: «В чем дело?» – «Понимаете, – начал Сашка, – стоит... и начинает ни с того ни с сего... За что?» – «Вы спокойнее, спокойнее. Пойдемте выясним». Сашка и завотделом прошли в рыбный отдел. «Что тут такое?» – спросила завотделом у продавца. «Напился вчера, наскан­далил, а сегодня я напомнила, так еще вид возмущенный делает». Сашку затрясло: «Да не был я вчера в магазине! Не был! Вы понимае­те?» А между тем сзади уже очередь образовалась. И стали раздавать­ся голоса: «Да хватит вам: был, не был!» «Но как же так, – обратился Сашка к очереди. – Я вчера и в магазине не был, а мне скандал какой-то приписывают». – «Раз говорят, что был, – ответил пожилой человек в плаще, – значит, был». – «Да вы что?» – по­пытался что-то еще сказать Сашка, но понял, что бесполезно. Эту стенку из людей не прошибешь. «Какие дяди плохие», – сказала Маша. «Да, дяди... тети...» – бормотал Сашка.

Он решил дождаться этого в плаще и спросить, зачем он угодни­чает перед продавцом, ведь так мы и плодим хамов. И тут вышел этот пожилой, в плаще. «Слушайте, – обратился к нему Сашка, – хочу поговорить с вами. Почему вы заступились за продавца? Я ведь действительно не был вчера в магазине». – «Иди проспись сначала! Он еще будет останавливать... Поговоришь у меня в другом месте», – заговорил мужчина в плаще и тут же кинулся в магазин. Милицию пошел вызывать, понял Сашка и, даже немного успокоив­шись, пошел с Машей домой. Он задумался о том человеке в плаще: ведь мужик. Жил долго. И что осталось: трусливый подхалим. А может, он и не догадывается, что угодничать нехорошо. Сашка и раньше видел этого человека, он из дома напротив. Узнав во дворе у мальчишек фамилию этого человека – Чукалов – и номер кварти­ры, Сашка решил сходить объясниться.

Чукалов, открыв дверь, сразу же позвал сына: «Игорь, вот этот че­ловек обхамил меня в магазине». – «Да это меня обхамили в мага­зине, – попытался объясниться Сашка. – Я хотел спросить, почему вы... подхалимничаете?» Игорь сгреб его за грудки – раза два стук­нул головой о дверь, протащил к лестнице и спустил вниз. Сашка чудом удержался на ногах – схватился за перила. Все случилось очень скоро, ясно заработала голова: «Довозмущался. Теперь унимай душу!» Сашка решил сбегать домой за молотком и разобраться с Игорем. Но едва выскочил он из подъезда, как увидел летящую по двору жену. У Сашки подкосились ноги: с детьми что-то случилось. «Ты что? – спросила она заполошно. – Опять драку затеял? Не притворяйся, я тебя знаю. На тебе лица нет». Сашка молчал. Теперь, пожалуй, ничего не выйдет, «Плюнь, не заводись, – взмолилась жена. – О нас по­думай. Неужели не жалко?» У Сашки навернулись слезы. Он нахму­рился, сердито кашлянул. Дрожащими пальцами вытащил сигарету, закурил. И покорно пошел домой.

Витька Борзёнков поехал на базар в районный город, продал сала на сто пятьдесят рублей (он собирался жениться, позарез нужны были деньги) и пошел в винный ларек «смазать» стакан-другой красного. Подошла молодая девушка, попросила: «Разреши прикурить». «С по­хмелья?» – прямо спросил Витька. «Ну», – тоже просто ответила девушка. «И похмелиться не на что, да?» – «А у тебя есть?» Витька купил еще. Выпили. Обоим стало хорошо. «Может, еще?» – спросил Витька. «Только не здесь. Можно ко мне пойти». В груди у Витьки нечто такое – сладостно-скользкое – вильнуло хвостом. Домик де­вушки оказался чистеньким – занавесочки, скатерочки на столах. Подружка появилась. Разлили вино. Витька прямо за столом целовал девушку, а та вроде отталкивала, а сама льнула, обнимала за шею. Что было потом, Витька не помнит – как отрезало. Очнулся поздно вече­ром под каким-то забором. Голова гудела, во рту пересохло. Обшарил карманы – денег не было. И пока дошел он до автобусной станции, столько злобы накопил на городских прохиндеев, так их возненави­дел, что даже боль в голове поунялась. На автобусной станции Витька купил еще бутылку, выпил ее всю прямо из горлышка и отшвырнул в скверик. «Там же люди могут сидеть», – сказали ему. Витька достал свой флотский ремень, намотал на руку, оставив свободной тяжелую бляху. «Разве в этом вшивом городишке есть люди?» И началась драка. Прибежала милиция, Витька сдуру ударил бляхой одного по голове. Милиционер упал... И его отвезли в КПЗ.

Мать Витькина узнала о несчастье на другой день от участкового. Витька был ее пятым сыном, выходила его из последних сил, получив с войны похоронку на мужа, и он крепкий вырос, ладный собой, доб­рый. Одна беда: как выпьет – дурак дураком становится. «Что же ему теперь за это?» – «Тюрьма. Лет пять могут дать». Мать кинулась в район. Переступив порог милиции, упала мать на колени, запричи­тала: «Ангелы вы мои милые, да разумные ваши головушки!.. Прости­те его, окаянного!» «Ты встань, встань, здесь не церква, – сказали ей. – Ты погляди на ремень твоего сына – таким ведь и убить можно. Сын твой троих человек в больницу отправил. Не имеем мы права таких отпускать». – «А к кому же мне теперь идти?» – «Иди к прокурору». Прокурор разговор начал с нею ласково: «Много вас, детей, в семье у отца росло?» «Шестнадцать, батюшка». – «Вот! И слушались отца. А почему? Никому не спускал, и все видели, что шкодить нельзя. Так и в обществе – одному спустим с рук, другие начнут». Мать поняла только, что и этот невзлюбил ее сына. «Батюш­ка, а выше тебя есть кто?» – «Есть. И много. Только обращаться к ним бесполезно. Никто суд не отменит». – «Разреши хоть свиданку с сыном». – «Это можно».