Возвращение к любви

— Это приказ Максима Дмитриевича, — пояснил Лянка.

— Ну, так сделаем, — нерешительно проговорил Оня. — Ты не знаешь, на какой день назначено общее собрание? — свернул он разговор на интересующую его тему.

— На девятое или десятое марта. Что будем делать, отпустим Могу?

— Если бы решение зависело от меня, я бы не отпустил, — решительно ответил Оня.

— Слышишь, товарищ Фабиан? Что теперь скажешь?

— Я не имею права вмешиваться во внутренние дела Стэнкуцы, — пошутил Павел.

— Да ты и в свои личные дела не очень-то вмешиваешься, — отпарировал Михаил. — Все, теперь пошли к табаководам.

— А как же с барашком? — спросил Оня.

— Мне кажется, договорились! Не собирать же нам правление, чтоб решить судьбу одного барашка?! — нахмурился Михаил.

Павла удивляло то, что Михаил не отважился вынести собственное решение по такому простому вопросу. Что же будет, если ему придется решать более сложные вопросы, касающиеся судеб людей или судьбы колхоза?

Нет, у него явно отсутствовала решимость Моги.

С той минуты, как Мирча услышал, что Мога покидает Стэнкуцу, он сразу осмелел. Мирча даже подумал, что, возможно, его жалобы заставили Могу распрощаться со Стэнкуцей. Кто его знает, может быть, нашелся большой начальник, который решил, что это и есть лучший способ разрешить их конфликт.

Не исключено, что именно тот начальник прислал сюда и Фабиана, чтобы восстановить справедливость.

— А если не подтвердится то, что ты написал? — озабоченно спросила Кристина. — И как раз когда уезжает наш посаженый?

— Ну и что? Если бы прокурор видел, что я неправ, то зачем бы ему и приезжать сюда? Знаю я! — заявил Мирча тоном, не допускающим возражений.

— Унялся бы ты, Костике…

— Не суйся в мои дела! — огрызнулся он.

— Брось, знаю я твои делишки! Всех обливаешь грязью… А сам по вдовушкам… Весь дом отравлен твоим враньем.

Кристина в сердцах стала вытаскивать во двор постели, ковры, дорожки, чтобы проветрить их на солнце… После посещения Моги Кристина много передумала, и наконец у нее хватило духу возразить мужу. Мога стал для нее надежной опорой. С его помощью она понадеялась вывести Костику на правильный путь. И вот теперь Мога уезжает…

Костика предпочел отмолчаться, чтобы не усложнять и без того сложные семейные отношения. «Ничего, сначала разделаюсь с Могой, потом поговорю и с тобой, дорогая женушка!..»

Пусть себе Кристина выбивает ковры, а у него дела поважней. Надо разузнать, как отнеслось село к отъезду Моги. Если все за то, чтобы Мога остался, быть Мирче фельдшером до скончания веков. А Мирче надоело ходить в подчиненных, он вполне созрел для того, чтобы командовать. Он убедился в этом, побывав в начальниках. Душа пела, когда с ним уважительно здоровались односельчане. Одно его слово всю ферму приводило в движение. На собраниях он сидел возле Моги. А по праздникам его выбирали в президиум, он оттуда петухом глядел в зал… Не жизнь, а малина, что и говорить!

И вот в один прекрасный день его лишили всего и он решил во что бы то ни стало вернуть утраченное. Но для этого надо было бросить вызов Моге. И он ринулся в бой, и чем меньше надежд оставалось на победу, тем сильней ожесточался Мирча. И вот — Мога на отлете. Да, в его интересах, чтобы Мога убрался отсюда. Надо подготовить почву. Закинет-ка он, Мирча, словечко, есть у него свои люди, готовые помочь… Он подумал о Настасе Урум, пастухе Штефане Бодоликэ, — им Мога тоже поперек горла. Надеялся он и на Икима Шкьопу, которого по настоянию Моги не переизбрали в ревизионную комиссию. Иким был из тех, кто не держит во дворе петуха, — чтоб не будил его ни свет ни заря. Мирча рассчитывал и на главного инженера, Стелю Кырнича, с которым был в дружбе. «Мало-помалу расшевелим народ…»

А народ и так расшевелился. Мирча с удивлением заметил, что все хозяйки, как и его Кристина, повыносили во двор ковры, одежду, диваны, сверкающие никелированные кровати и даже стиральные машины. Кто-то вынес и холодильник и красил его. Мыли окна. Кто-то принялся чинить забор, хотя тот еще был вполне ладным, в другом дворе владелец «Запорожца» поливал его из шланга.

«Словно настало время свадеб», — подумал озадаченный Мирча. По всем писаным и неписаным законам в такой день колхозникам полагалось быть в поле, на виноградниках. А они вдруг нашли себе неотложные домашние дела…

То тут, то там видел Мирча соседей, беседующих у ворот или через забор. Все были возбужденными. «Разговаривают о Моге, — решил про себя Мирча, — и о том, кто будет на его месте…»

Перед домом бригадира Георгия Журкэ Мирча замедлил шаг. Журкэ торопливо вышел к воротам, как бы специально чтобы остановить Мирчу. «Заполучить на свою сторону бригадира — значит, заиметь и всю бригаду!» — отметил Мирча и первым поздоровался с бригадиром.

— Куда так спешишь, Георге?

— На работу. Подвязываем виноградники.

— В такой холод?

Журкэ засмеялся.

— Погода нас не пугает. Хватанем по глоточку из бутылки, и дело пойдет как по маслу.

— Ты слышал, что нас покидает Мога?

— Слышал.

— Придется отпустить его, — сказал Мирча, делая огорченный вид.

— Видно, придется, — с сожалением подтвердил Журкэ.

«Если так говорит Журкэ, это же повторит и вся его бригада. Вот и чудесно!» — с удовлетворением подумал Мирча.

— Да, Георге!.. Не легко будет найти другого на его место.

— Найдется в нашем колхозе достойный хозяин!

«Значит, вместо Моги будет избран кто-то из нашего колхоза? Но кто же может быть этим «достойным хозяином»? Триколич уже стар, скоро выходит на пенсию. Назар? И он не так уж молод… Лянка или… Кырнич… Скорее всего, Лянка… Правая рука Моги. Да и норов у него моговский. А когда станет начальником?.. Нет, с ним мне не сварить каши. Вот Стеля Кырнич подошел бы как нельзя лучше. Мы с ним дружки, куда я, туда и он!..»

Так рассуждал Мирча, направляясь к центру села. Вообще люди теперь старались не пройти мимо правления, даже если это было совсем не по пути, им хотелось узнать, что нового там происходит. Мирча же не собирался демонстрировать свое хождение по селу. И, чтобы добраться до Икима Шкьопу, живущего неподалеку от правления, он сделал довольно большой крюк и, пробираясь по задам, вышел к саду Икима. Но тот ушел на виноградник, и Мирча попросил его жену передать Икиму, чтобы заглянул к нему вечером. Он снова сделал крюк до ларька. Здесь всегда можно было застать кого-нибудь, и беседа затевалась сама собой. Но, увы, ларек был закрыт. Продавец Стэника Мунтяну, которого в последнее время чаще называли Икона, прикрепил к двери записку: «Ушел в сельпо на собрание…»

— Привет, дядя Костика!

— А, это ты, Волчок!

Усатый Волчок был на голову выше Мирчи. Звали его Тоадер Негарэ, он работал трактористом в бригаде Санди Карастана. А прозвище дали ему давно — он любил танцевать, и, когда на него нападало, он вертелся волчком, — и никто его иначе не называл.

— Я собственной персоной, и при тех же усах, — оскалился он в улыбке до ушей.

— А кто покушается на твои усы?

— Жена. Подозревает, что я других щекочу этими усами, — засмеялся Волчок.

— Но она стоит этого?

— Кто?

— Та, которой понравились твои усы?

— Спрашиваешь! — выпятил грудь Волчок.

— И кто же она?

— Кто?

— Да та, из-за которой ты рискуешь остаться без усов.

— Профессиональный секрет!

— Теперь идешь от нее или к ней?

— Иду из погребка дяди Василе, — ответил Волчок. — Хлопнули по стаканчику, потрепали языками. Ты знаешь, что Максим Дмитриевич уезжает?

— Никто его еще не отпустил, — ответил Мирча. — Как решит общее собрание…

— Да как же ему оставаться здесь, если кое-кто допекает его жалобами? Пока, Костика!

— Береги усы, Волчок! — крикнул ему вслед Мирча. «Значит, кто-то думает, что Мога уходит из-за меня, — сказал себе Костика. — Недурно… Недурно!..»

Он направился к колхозному погребку, где хозяином был бывший председатель, Василе Бошта. Костика спешил, у него были основания думать, что там есть еще кое-кто, не открыл же он свое заведение ради одного Волчка.