Семья Наливайко

Материнским сердцем Марья Семеновна поняла, что Ворона нарочно испортил Катерине Петровне встречу с Максимом. Именно он, а не этот пьянчужка Керекеша.

Она попыталась вызвать его на откровенный разговор. Ворона нервничал.

— Ты вроде ловишь меня.

— Ловлю.

— Нашла вредителя.

— Ты еще хуже. Кругляк животных губил, а ты за людей взялся.

— Ох, какие слова, Марья… Какие слова. И не совестно тебе?

Они разговаривали в доме Марьи Семеновны. Сегодня она не устраивала чаепития — самовар не шумел, чашки лежали на тарелке вверх донышком. Усадив Ворону возле окна, Марья Семеновна нарочито внимательно рассматривала его лицо.

— Ты вроде и не украинец, — проговорила она с усмешкой. — Знаешь, что я подумала, когда ты только приехал?

— Интересно…

— «Турок», подумала. Даже спросила Сидора Захарыча: откуда такого привезли? Ну, он не понял меня, говорит: «Из-за Десны черти принесли». Это у вас такая поговорка?

— Да, есть такая присказка, — с улыбкой подтвердил Ворона. — Вот что, Марья: давай-ка по чарочке выпьем. Да и помиримся. Ну, если я что не так сделал, не сердись. Научи меня, старого дурака, как с людьми обращаться. Может, я чего и не понимаю… Разве я хотел про Максима плохое сказать? Сам переживал за него…

— Врешь.

— Вот тебе и раз… Давай лучше выпьем…

— Нет, — решительно возразила Марья Семеновна. — Так поговорим… без чарочки… Ты у меня, голубчик, на подозрении…

— Умом тронулась…

Марья Семеновна продолжала, не спуская глаз с его лица:

— А для чего ты Керекешу к себе заманиваешь?..

Ворона побледнел, встал:

— Это уже нахальство…

— Что? Ты сядь, я с тобой еще поговорю…

— Если муж тебя не бил, так ты теперь пожалей свои кости, — отчеканил Ворона.

— Правды боишься?

— Надоела ты мне! — крикнул Ворона и, не прощаясь, выскочил на улицу.

Марья Семеновна вышла на крыльцо, посмотрела ему вслед. В сумерках фигура этого человека чем-то напомнила ей мужа. В глазах защекотало, сердце подступило к горлу. Она с трудом переступила порог и села на первый попавшийся стул. Голова кружилась, в глазах темнело. Внезапно она вспомнила Катерину Петровну и с усилием выпрямилась, упрямо посмотрела на фотографию мужа. Сказала вслух:

— Чуть не променяла на этого турка… Эх, баба…

Опять послышались шаги у крыльца. Она вздрогнула: не вернулся ли Ворона? Уж теперь она и кулаками может его выпроводить…

К ней стучался сын Катерины Петровны. Марью Семеновну ошеломило это. Наверное, он видел, как Ворона уходил от нее. Бог знает что подумает…

Едва переступив порог, Максим спросил:

— Непрошеных гостей принимаете?

— Входите, дорогим гостем будете, — с искренним радушием произнесла Марья Семеновна.

Она усадила его за стол и потянулась было к самовару. Максим сказал:

— Чаевать будем после… При электричестве…

Марья Семеновна не понимала его. Она пожала плечами, когда он начал вдруг вывинчивать серую от пыли электрическую лампочку. Повертев лампочку в руках, Максим сказал:

— Целая и невредимая. А проводка исправна?

— У нас только движок из строя выбыл.

— Знаю. А почему Степан Стародуб не отремонтировал его?

Марья Семеновна немного сконфузилась:

— Не в том дело… По правде сказать, он как раз перед отъездом наладил его. Но кто ж будет у нас светить? Да и горючее нынче на вес золота. Подождем, пока война кончится…

— А мне хочется колхозникам праздник устроить, — сказал Максим. — Как только я у Софьи узнал про движок, так и взбрела в голову эта фантазия. Поглупел на фронте, правда? Впрочем, вы же и раньше меня не знали…

— Вы славный, — тихо, сдерживая слезы, проговорила Марья Семеновна.

Максим отказался от чая, и они тут же направились к колхозной водокачке, где стоял движок. Через полчаса Максим и Софья начали налаживать движок и динамо-машину, а Марья Семеновна занялась проверкой лампочек. В домах все было исправно, оставалось только получше затемнить окна. Затем надо было заглянуть в конюшню, в коровник.

Она вытирала тряпкой серые стеклянные шары, когда на пороге коровника показалась плотная фигура скотника.

— О, и ты тут? — воскликнул Ворона, делая вид, что он обрадовался, увидев Марью Семеновну. — Дай тряпку, я сам это сделаю…

— Лучше навоз выбрось, а то смрад такой, что дышать невозможно. Раньше у нас этого не было…

— Да я же стараюсь, Марья…

Неожиданно вошел Максим. Он искал Марью Семеновну, чтобы предупредить ее, что Софья готова включить ток. Марья Семеновна радостно проговорила:

— Милые вы мои… Да я же еще и лампочки не повытирала…

Максим, только сейчас заметив Ворону в глубине коровника, воскликнул:

— А, земляк! Я как раз и тебя хотел видеть, Александр Иванович. Дело есть… Важное дело есть…

— Что еще там?

— Могу и при свидетеле спросить. Так даже лучше. Я хотел спросить тебя, Александр Иванович: не приходилось ли тебе, по нечаянности, за мою маму расписываться?

— Где… расписываться?

Электричество загорелось так неожиданно, что Ворона невольно вздрогнул. Обычно краснощекое лицо его стало вдруг белым, как у мертвеца. Он продолжал смотреть в сторону Максима, но глаза его бегали, мигали; взгляд их никак не мог задержаться на чем-нибудь. Марья Семеновна пристально, не моргая, смотрела на него. И вдруг сказала решительно:

— Сейчас я Керекешу позову.

Она быстро вышла. Ворона, усмехаясь, поднял с пола выпавшую у него из рук лопату.

— Все вы тут подурели… — Взглянув на помигивающую над головой электрическую лампочку, он с озабоченным видом проговорил: — Пока Софья коровник освещает, надо навоз убрать. Днем тут невозможно управиться. День-то короткий…

Подняв тяжелую лопату с влажным навозом, он понес ее мимо Максима так, чтобы тот, паче чаяния, не загородил ему дорогу. Максим невольно отступил. Тогда Ворона, уронив на порог лопату с навозом, бросился наутек с прытью молодого бегуна.

XX

Сидор Захарович уехал, зная, что сын будет помогать Катерине Петровне. Между тем Максим решил искать Клавдию. Когда мать после утреннего наряда вернулась домой, сын укладывал чемодан.

— Ты куда собрался? — встревоженно спросила она.

— К своей семье поеду.

— Разве ты знаешь, где Клава живет?

— Найду где-нибудь. Ты же сказала, что в Бузулуке была.

— Уехала она оттуда. Письма мои назад вернулись.

— А ты и успокоилась, — жестко сказал Максим. — Не пишет, ну и ладно. Меньше беспокойства будет…

Мать обиделась:

— И не совестно тебе так говорить? Я ей писала-писала… Звала к себе. Но она у тебя с гонором…

— Какой там гонор! Ты, наверное, так обласкала ее, как меня, когда я сюда приехал. Не дала даже отдохнуть…

Она ушла в контору. Максим долго стоял над раскрытым чемоданом, размышляя. Потом отбросил здоровой ногой чемодан и, повалившись на кровать, впился зубами в подушку. Наконец успокоился. «Мать все поймет, — подумал Максим. — Она умная, она все поймет».

Вечером в контору колхоза, где Катерина Петровна сидела за председательским столом, прибежал Керекеша. Он узнал, что Сидор Захарович, уезжая, советовал договориться с почтой о замене почтальона.

Жестом указав Керекеше на стул, Катерина Петровна продолжала говорить, обращаясь к озабоченной Насте:

— Понимаешь, Настенька, дело это теперь ответственное, не каждому доверять можно. И пора тебе грамотой крепче заняться. Ты ж еще молодая, может, начальником почты станешь.

Настя кивала головой в знак согласия.

— Ну, раз нужно, Катря, шо ж поробыш… Треба соглашаться. — Она радостно улыбнулась… — Может, аж теперь я получу весточку от Нины… Ой, Катря, голубка, где ж наши дети? Шо там с ними?

— Что ты хотел? — спросила Катерина Петровна, взглянув на сгорбившегося, хмурого Керекешу.

Он замялся, косясь на Настю.

— Говори, у нас нет секретов.

Керекеша вспотел и, торопливо вытирая лицо верхом шапки-ушанки, заморгал глазами.