Первые шаги

— Правильно сделал! Рассказывайте только беднякам. Пусть они не боятся богатых, не работают на них даром, — посоветовал Федор и спросил: — Какой купец был у вас?

— Акыма купса был, — ответил казах.

«Выслеживают. За нами поехал», — подумал Федор и еще больше заспешил.

В Родионовку он приехал под вечер. Прасковья встретила мужа ласково.

— Замерз, поди? — говорила она, помогая раздеться. — Дай денег, пусть Маша сбегает за четвертинкой, погреешься.

— Нет уж, эти деньги на Аксютину свадьбу отложим, — добродушно молвил Федор и хитро посмотрел на дочь.

Аксюта на шутку отца ответила улыбкой. Прасковья не стала настаивать.

«И впрямь лучше поберечь. Глядишь, на красной горке и сваты придут. Свата, — так про себя Прасковья звала Мурашева, — и завтра можно известить о возвращении Федора. Успеется. Устал, поди, с дороги, какой сейчас разговор! Пусть отдохнет, еще наговорятся».

Вскоре Маша сообщила, что самовар вскипел, и семья села за стол.

— Мороз еще кусается, а весна не за горами. Надо о пашне думать. Читали мы книжку-то о богатом урожае. Придется ноне попробовать повозить навоз на наши клинья. Может, и дело получится. Ты, Аксюта, утречком сходи за дядей Егором, Маша к Кирюше сбегает. Скажи, Маша, Кириллу — пусть зайдет за дядей Матвеем, Родионом и Акимом. Вместе обсудим. «Ум — хорошо, два — лучше», — добры люди молвили еще давно, — не спеша говорил Федор, потягивая горячий чай с блюдечка.

— Схожу, тятенька! Прямо с утречка, — звонко отозвалась Маша.

Аксюта молча поглядывала на отца и чему-то скрытно улыбалась. Молчала и Прасковья. «И в самом деле, коль уж вместе пахать, так всем одинаково надо делать. Может, правда, что дельное выйдет. В книге ведь написано», — думала она, слушая мужа. Кроме того, теперь, когда Федор вот-вот помирится с Мурашевым, она боялась спорить с ним. Вдруг наперекор во всем пойдет?

Машу усылает — не беда! Она сама к Мурашевым сходит, лучше поговорит обо всем.

— Ин ладно! Чтоб вам не мешать мужиковские дела обсуждать, схожу-ка я завтра к куме, — сказала она, вставая из-за стола. — Давно звала!

— И сходи, — миролюбиво согласился Федор. — Коль самовар надо будет согреть, Аксюта согреет.

Отодвинув опрокинутую вверх дном чашку, Федор встал и под взглядом жены перекрестился. Прасковья облегченно вздохнула.

— Пойду волкодава покормлю, — сказал Федор, надевая полушубок.

— И чтой-то ты выдумал? Эку псину привез! — негодующе промолвила Прасковья. — На что она тебе?

— Караульщик, жена, всегда нужен. Не видела, какой пес у Мурашевых на цепи сидит? А мы чем хуже их! Вдруг еще разбогатеем, — пошутил Федор, открывая дверь.

Упоминание о Мурашевых сразу смирило Прасковью. Уж Петр Андреевич зря не сделает…

Великолепную сибирскую лайку подарил Федору Мамед, у которого он останавливался на обратном пути.

— Никто не пройдет без спросу к тебе в дом, она обо всех тебе скажет, — говорил тот, лаская собаку и уговаривая ее признать Федора хозяином.

Карпов назвал собаку «Верным» и всю дорогу вез на санях, ухаживал за ней, приучая к себе. Он даже решил никому из домашних, кроме Аксюты, не разрешать кормить ее. Пусть только двоих знает. Верный отзывался на новую кличку и брал из рук Федора хлеб, а на остальных яростно лаял.

Федор посадил собаку на цепь у ворот, так чтобы она не могла достать входящих и от ярости звончее лаяла. Украдкой теперь никто не войдет и не подслушает.

После завтрака дочери пошли выполнять поручение отца. Прасковья, принарядившись, отправилась, как она сказала, к куме Матрене. Федор остался в доме один.

Достав прокламацию, он углубился в чтение, решив выучить ее и, рассказывая обо всем подробно, не показывать никому драгоценный листок. «Пусть никто, кроме дочки, не знает об этом», — думал он. Слишком страшно доверять: ведь могут тогда добраться до Исхака с Иваном, а может быть, и до петропавловских друзей.

— Расскажу все, как сам понял: мужикам даже ясней будет, — свертывая прокламацию, произнес Федор и вышел из избы.

Прасковья в это время уже была в доме Мурашевых. Хозяина дома не оказалось. Он с утра ушел к Дубняку Никите. Гостью приветливо встретила Наталья и сразу провела в горницу.

У Мурашевых было две работницы. Они доили коров, управлялись по двору, помогали в доме. У печи не уступала никому места старая Ниловна. Ей помогала младшая сноха Варя. На долю Натальи как-то само собой остались общее управление хозяйством и прием гостей.

К Мурашевым часто заезжали окрестные баи, волостные управители. Ниловна наотрез отказалась садиться за стол с басурманами, ну, а Наталье все было нипочем.

Красоту и ум снохи Петр Андреевич высоко ценил. И когда появлялся кто из русских гостей, он обычно звал ее, а не жену. «Стара, да еще глупа, против нового возражает — какой с нее толк?» Петр Андреевич не ругал жену, он просто не замечал ее.

Так и вышло, что Наталья сделалась белоручкой, начала наряжаться что в будни, что в праздник, и если заходили те, кто был нужен свекру, она немедленно уводила их в горницу и приказывала готовить на стол, не спрашивая ни о чем свекровь.

Муж полностью одобрял ее поведение и кое-чему сам учил. Но и без его ученья Наталья умела на лету схватывать желанья свекра и немедленно выполнять их.

Она слышала, когда у них была Прасковья с Машей, что свекор хотел знать о приезде Федора по секрету от него, и поэтому решила задержать Прасковью до возвращения свекра. Распорядившись о чае, Наталья села с Прасковьей в горнице.

— Иду мимо вас, да вдруг вспомнила, что сват велел сказать, когда Федор приедет, — говорила Прасковья и не заметила, что оговорилась.

Наталья и виду не подала, услышав «сват», что гостья раньше времени поторопилась в родню влезть.

— Всегда тебе рады, Прасковья Петровна, с делом или проведать нас зайдешь, — медовым голосом отвечала она.

Справилась о здоровье Аксюты.

— Слава богу, цветет! Чтой-то тебе в голову, Натальюшка, пришло? — обеспокоенно спросила Прасковья. Уж не порочит ли кто ее дочь?

Наталья весело рассмеялась.

— Павка наш ходит повеся нос. Аким сказывал — за то, что Аксюта давно на посиделки не приходит.

— Да ткет холсты все, вот и не ходила никуда, — облегченно вздохнув, сообщила Прасковья.

Мирная женская беседа текла не прерываясь до чая и за чаем. Петр Андреевич задерживался, и Наталья позвала за стол свекровь — у старух разговора хватит хоть до вечера. Уйдет, а вдруг папанька рассердится?

Прасковья и впрямь пыталась было встать из-за стола, но Наталья и слышать об уходе гостьи не хотела.

— В кои веки зайдешь, да и то спешишь скорей уйти. Маленьких дома нет, за отцом дочки походят. Тебе сейчас только и погостевать: отдашь Аксюту замуж — поневоле спешить придется, — уговаривала она Прасковью.

Услышав шаги свекра в передней, Наталья вышла навстречу.

— У нас Прасковья Карпова. Устала держать уж… Федор приехал, — шепнула она.

— Умница Натальюшка! — погладил свекор сноху по крутому плечу. — Принеси наливочки. Угости-ко получше. Пусть еще посидит, пока я схожу к Федору, — приказал он.

Наталья легкой птицей порхнула от него в боковушку.

— Здорово, Прасковья Петровна! Давно не видались, — входя в горницу, заговорил Петр Андреевич мягким воркующим тоном, каким он говорил, когда хотел улестить собеседника.

— Засиделась я у вас. Хотела на минутку зайти — сказать тебе, что Федор Палыч вернулся…

— И не пущу, пока не выпьем наливочки! Уж такова-то сладка да приятна! — перебила ее Наталья, появляясь с большой бутылью в руках. — Намедни Аким привез из города, а я, дура, и забыла про нее… — Продолжая болтать, она поставила на стол стаканчики, налила густой вишневой наливкой и пододвинула всем.

— Ну вот и я с вами выпью за благополучное возвращение моего дружка Федора Палыча, — засмеялся окающим смехом хозяин, поднимая стакан.

Все выпили.

— Дома ли Палыч-то? — спросил Мурашев гостью.