Джек Восьмеркин американец [Первое издание, 1930 г.]

Работа эта была трудная и утомительная. С непривычки от пилы болели руки и спина.

Перед Новым годом Анатолий получил от Валентина письмо, но Татьяне его не показал. Сказал только, что брат приглашает его приехать в Москву на недельку. На билет у Анатолия денег не было, и он уговорил Татьяну продать на сорок рублей сена. Обещал, что из Москвы сейчас же вышлет телеграфом сто рублей, а потом переведет деньги, полученные за адмиральскую рукопись.

Уехал он под Новый год, и с тех пор от него известий не было. Дуня, жена его, часто плакала и уверяла, что в Кацауровку Анатолий никогда не вернется. Татьяна успокаивала ее, как могла, хотя сама понимала, что братья интересоваться усадьбой перестали и вряд ли возвратятся.

Теперь Татьяна совершенно не представляла себе, как поведет хозяйство дальше, без мужчин. Еще с коровами, пожалуй, она и Дуня управились бы. Но пахать землю и сеять хлеб было для них трудно. Единственная надежда оставалась теперь на коммуну, но и эта надежда была очень слаба.

Татьяна знала, что Джек пропал из деревни и за всю зиму не прислал в коммуну ни одного письма. Она знала также, что коммуна получила землю, но с пахотой вышла заминка. Все эти новости сообщал ей Петр Скороходов, который часто заезжал в Кацауровку. В первый раз он приехал еще в декабре, по поручению отца, получить долг. Тогда Анатолий попросил подождать до Нового года. Петр Скороходов приехал в январе и Анатолия уже не застал. Потом начал приезжать чаще, денег уже не требовал, даже сам предлагал в долг. Один раз Татьяна заняла у него десять рублей. Приезжал обыкновенно Петр Скороходов после обеда, привозил с собой вино и конфеты и уговаривал Татьяну и Дуню пить. Оставался он долго, до самого вечера, и Татьяна не знала, зачем он ездит и о чем с ним разговаривать.

В феврале месяце Петр прикатил вместе с отцом, и старик Скороходов довольно прозрачно намекнул Татьяне, что Петр решил на ней жениться. Татьяна сообразила, что свадьба эта, предлог для того, чтобы завладеть флигелем. Да и Скороходовы этого не скрывали. Вдруг ни с того, ни с сего оба полезли на чердак — посмотреть, хороши ли стропила.

Татьяна страшно возмутилась. Когда старик слез с чердака, весь в паутине, Татьяна решительно заявила ему, что замуж за Петра ни в коем случае не пойдет. Тогда Павел Павлович Скороходов закричал:

— Ну, коли так, то тебя Петр, как помещицу, отсюда в поле выгонит. А поля твои чижовским мужикам отдаст. Ты сперва подумай над этим, а потом отказывайся.

— Фактически так, — поддакнул Петр. — Как теперь адмирал умер, а братья смылись, действительно потеснить придется.

Татьяна поняла, что ее дело плохо, и промолчала. Вечером, когда Скороходовы уехали, она написала братьям длинное письмо. Просила у них совета, как быть. Письмо она отправила срочной почтой, но никакого ответа не получила.

Прошло еще немного времени, и вот Петр Скороходов приехал в Кацауровку на отцовской тележке и в новом картузе. Он привез Татьяне белой материи на платье и две катушки ниток. Дуне привез носовых платков и гребенку. Передавая подарки, он заявил, что свадьба должна состояться на Красной Горке. Никаких возражений он не предвидел.

Татьяна отложила материю в сторону, даже не взглянув на нее, и вдруг заявила, что еще осенью она вошла в коммуну и ей надо посоветоваться с ребятами, как теперь быть. Этого Петр Скороходов не предвидел и даже растерялся. Но скоро он нашел выход из положения.

— Ты это дело, Таня, брось, — сказал он отечески. — Никакой коммуны быть не может, одни глупости это. Яшка на них плюнул и в городе крутится. Пиши сейчас заявление, что из членов уходишь, а я его Капралову свезу. Так лучше будет.

И стал рассказывать Татьяне о том, что он уже побывал в городе и там ему пообещали передать Кацауровку в распоряжение Вика. Значит, если он захочет, завтра же может прислать чижовских мужиков запахивать кацауровские поля.

Татьяна поняла, что на помощь ей теперь рассчитывать неоткуда. Слезы тихо бежали по ее лицу, и она машинально начала рассматривать белую материю.

А Петр стучал каблуками по комнате и говорил:

— Тут и на оборки хватит. Четыре метра с половиной привез. Только кроить не дам, пока заявление не подпишешь…

Джек в этот день с утра начал учить ребят работать на тракторе. Ученье происходило на улице в Починках: ездили взад и вперед. Капралов очень скоро усвоил всю премудрость, но Маршеву и Николке, которые никаких машин, кроме телег, не видали, приходилось трудно.

Весь народ высыпал смотреть, как трактор с треском катался по улице, вдруг одевался облаком дыма, ломал изгороди и стукался в стены изб. Ближе к обеду путь трактора выровнялся, и машина перестала походить на пьяную. В самый обед на подводах привезли со станции четырехлемешный плужок и керосин. Джек велел везти все это в поле, а сам пообедал и выехал вслед за подводами на тракторе. За трактором пошли все коммунары с бабами и ребятами.

Джек осмотрел поле, наметил на целине участок гектаров в пять, прицепил плуг и начал пахать.

Земля была еще сырая и хорошо отваливалась четырьмя пластами, обнаруживая свое черноземное нутро. На работу Джека смотрели все с восхищением: уж больно ловко слушался его трактор, и легко под машиной ломалась целина. Но Джек считал, что нечего стоять без дела да ротозейничать. Он поручил ребятам и бабам собирать хворост для костров, чтоб ночью запалить огни по краям участка. Передал машину Капралову, а сам с тремя ребятами пошел в Кацауровку.

По полю шли весело. Коммунары считали уже, что Кацауровка отошла к ним, а потому шли туда как к себе домой. От березовой рощи припустились бежать. В ворота вошли с присвистом. Но тут ожидала их неприятность: на дворе стояла тележка старика Скороходова. Лошадь была распряжена и жевала овес из мешка. По навозу видно было, что она тут давно.

Ребята переглянулись. Николка сказал:

— Объехал нас старик. Что он тут делает?

Но когда вошли во флигель и попали в столовую, то увидели, что объехал их не старик, а сын его Петр, член Вика. Он сидел с Татьяной за столом и пил чай. Тут же лежала белая материя и нитки.

Ребята поздоровались с Татьяной и Петром за [руку и сели у стен. Николка закричал весело:

— Ну, Татьяна Аристарховна, пришли тебя на работу звать. Хворост собирать надо.

Татьяна, увидевши ребят, почему-то страшно побледнела, потом покраснела. Но скоро оправилась и стала рассказывать Джеку, как провела зиму. Сказала, что оба брата в Москве, сена в Кацауровке нет и пахать полей она не начинала.

Тут ребята захохотали и заговорили наперебой, что она может не беспокоиться. По плану работ все кацауровские поля будут подняты трактором. Что сена нет, тоже ничего. На этих днях коммуна переведет своих коров в Кацауровку и перевезет силос. Одним словом, все обойдется.

Татьяна ничего на это не ответила и вдруг вышла из комнаты. А Петр поднялся, надел картуз и сказал развязно:

— Дело в следующем: вы, ребятки, полегче, несознательный народ. Известно ли вам, что Татьяна Кацаурова из «Новой Америки» вышла? Так что — ша…

Николка Чурасов ответил, что коммуне об этом ничего не известно, и начал возражать. Но Петр спорить не стал, а вышел на двор запрягать лошадь. Тут Татьяна позвала Джека в коридор и, волнуясь, сообщила ему, что Петр заставил ее подписать заявление о выходе из коммуны. Джек покраснел, насупился, охнул. Потом спросил:

— А где это заявление?

— У него в картузе лежит.

— Угу…

И, не говоря больше ни слова, выбежал на двор. Ребята не успели на крыльцо выскочить, как он сорвал картуз с Петра и овладел бумагой. Завязалась драка. Петр хотел ударить Джека по зубам наотмашь, но Джек присел, и удар пришелся мимо. Сам Петр чуть не упал. Джек схватил его за ноги и бросил в тележку, ударил по лошади и вывез за ворота. Петр уселся на козлах и закричал, что арестует Джека при первой возможности. Но Джек ему ответил тоже криком:

— Ладно, разговаривай! Бумага в коммуну адресована, ей нечего в твоем картузе лежать. А если еще сюда приедешь, то смотри.