Это случилось у моря

Зина, Зина!

Был молодым, дышал ночами полной грудью, бродил вместе с Зиной в сосняке, курил дешевые папиросы, надушенные одеколоном, — хотел понравиться. Приходил к ней из своего села. Она склоняла на плечо голову с косами. Дрожал, боялся частого стука сердца, берег ее. А потом, позже, целовались у ее дома до утра, а она плакала от счастья, молодая, горячая.

Такой она и запомнилась… С такой вот и жил всю жизнь… «Вздорим сейчас из-за пустяков, видно, стареем оба».

…Иванчихин курил, отвернувшись к окну. Александр Петрович любил этого веселого, добродушного человека за простоту, за молодость, за то, что он хороший работник.

«Вот и сейчас — Иванчихин сидит в стороне, не знает, что думаю о жене, не мешает… Это оттого, что человек он хороший, свой, и я его люблю».

— Садись, Иванчихин, поближе.

Завгоркомхоза сделал строгое лицо — привычка перед деловой беседой, — подсел к телефону, положил руки на стол; в одной руке химический отточенный карандаш, в другой — зажатая, согнутая пополам ученическая тетрадь.

«Белый китель, а пуговицы не почищены. Стирал, наверно, поржавели чуть-чуть от воды. Эх ты, холостяк! О книжном магазине пока умолчу».

— Ну, что там у тебя, горкомхоз — исполнительный орган? Давай.

Иванчихин поглаживал ладонью круглый белый лоб и произносил слова скороговоркой, будто заранее выучил их:

— Значит, во-первых, думал я насчет книжного магазина. Знаете… решил освободить дом рядом, в котором винный склад. А? Помещение сухое, светлое, окна в сад, двери на улицу. Я даже сам обрадовался, что так быстро нашел. А под вино книжный подвал в самый раз. А?

— Ну вот и решили. А то тебе все бы строить и строить, да обещать… Книжки, небось, читаешь? Ну вот. Ближе к делу. Слушаю.

— Значит, очистили дно Старицы на поселке бывших приисков. Значит, результат — там теперь купаются дети… А также очистили колодцы. Теперь есть на них крышки, привешены бадьи. Санинспекции нечего делать. Комар носа не подточит. Вот. А?

Александр Петрович кивнул головой и про себя отмечал: «Дальше, это я уже знаю. Говори, что тебя тревожит?»

И, как бы угадывая его мысли, Иванчихин, вздохнув, наклонив свою большую голову набок, начал рассказывать о строительстве моста через Пузыриху, о том, что рабочим теперь не придется делать большой крюк — обход, о том, что ему, Иванчихину, хочется с мостом закончить быстрей, да вот материала явно не хватает.

«Всегда так: начнет с мелочей, а подведет разговоры к главному. Молодец парень».

— Предъяви требование горпромкомбинату: обеспечить строителей лесоматериалом, штакетником, горбылями, кирпичом, известью и… что там еще?

Иванчихин засмеялся радостно и откровенно и тут же вдруг сжал толстые губы.

— Правильно, Александр Петрович, я уже об этом думал. Вот заявка, — и положил на стол лист бумаги.

— Давай подпишу. Да! Сегодня сплав. Строительство моста приостанови пока, сними с моста бригаду — пошлешь к Григорьеву. Всех рабочих на сплав. И сам туда же — понаблюдай…

Иванчихин нахмурился думая и недовольно замахал руками:

— Сплав, сплав… Это дело второе. Проплывут бревна — и все тут. А мост… мост-то стоять будет!

— Подождешь денечек. Чудак ты… Все равно сплав работать не даст. Глазеть будут работнички. Да и осторожность нужна. Пороги на Пузырихе… Затор мост покалечить может. А вот заявку с удовольствием подпишу. И нам с тобой ведь лес нужен. Обещал тут мне один человек… твердо.

Александр Петрович, читая заявку, слушал Иванчихина, который между делом говорил о решении горисполкома открыть согласно наказу избирателей сберкассу на Северном руднике, и отвечал, подписывая заявку:

— Подождут. Деньги некуда девать? Пусть дома полежат… Вот с мостами закончим, займемся кассой.

Иванчихин удивленно вскинул глаза, произнес «м-м», подумал о чем-то, погладил лоб.

— А ведь вы не правы, Александр Петрович!

— А?

— Как подождут? Как дома полежат?

— Что? Кто?

— Деньги-то! Они должны в кассе, в кассе у государства, как за пазухой, лежать! Так сказать, значит… с большой пользой, в движении.

— Что?

— Деньги.

— В кассе?

— Да, да.

— Знаю, знаю. Ишь, вскипятился, страж закона. Мост, рабочие — главное сейчас. Что, бросим все это и займемся кассой?!

— Да нет… Если параллельно, так сказать… одновременно.

— Ух ты какой? Ну, а что ты предпримешь в таком случае?

— Подумаю, Александр Петрович!

— Что ж, подумай.

— И вот что еще… — продолжал в такт председателю горисполкома Иванчихину, стараясь заполнить каждую паузу в разговоре. — А что, если все ларьки и киоски с берега перенести на базарную площадь?.. А то уж очень их много — целая улица…

— Давай, договорились, не возражаю. Давно пора, это ты правильно подметил.

Александр Петрович повеселел, встал, заходил по кабинету.

А Иванчихин уже что-то торопливо записывал в свою сложенную напополам школьную тетрадь. Он писал, не поднимая головы, будто оцепенев или уснув, и только рука его с химическим карандашом бегала по бумаге.

Александру Петровичу было приятно смотреть на его согнутую широкую спину, приятно сознавать, что горкомхоз Иванчихин — честный человек и хороший работник.

«Вот начнем скоро строить помаленьку новый город, крепкий, белокаменный. Сможем ли? По плечу ли будет это дело Иванчихину и мне?»

Иванчихин обернулся, заторопился, намереваясь что-то сказать.

Александр Петрович сам себе ответил: «По плечу». Подошел к нему близко.

— Слушай, когда ты женишься?!

— Я? Я женюсь… — Иванчихин рассмеялся. — Я, Александр Петрович, сватаю деваху в одной кержацкой семье, сватаю по их обычаям… Крепкий и хитрый народ, кержаки эти, старообрядцы… Прицениваются, выжидают.

— Ну, а дочь сама-то что?

— Да-а… Она, знаете, тоже… Неопределенный народ. И хочется, и колется.

— Как же будешь жить с ней?

— Жить просто будем — работать.

В кабинет вошел новый человек. По тому, как он, вздохнув, остановился на пороге, посмотрел по сторонам и не спеша прикрыл двери, было видно, что очень устал. Невысокий, щуплый, почти совсем еще юноша, он как-то растерянно улыбнулся, подходя к столу; спина синего плаща в репейнике, пыльные по́лы, на одном плече соломинки — видно, долго ехал на грузовой машине.

— Я из Москвы, — просто сказал он.

Александр Петрович прищурился, разглядывая москвича, пытаясь угадать его профессию по недорожной одежде, по красивому бледному лицу. «Писатель, корреспондент?» Вытянутой рукой он указал на кожаное кресло:

— Садитесь, будем знакомы.

Юноша знакомился, крепко сжимая ладони Иванчихину и Александру Петровичу, кивая в ответ на произносимые фамилии и должности, говорил оживленно:

— Был только что у заведующего отделом здравоохранения. Я детский врач, педиатр. Окончил Московский медицинский институт. Как молодой специалист, направлен к вам в районный город, в ваше распоряжение.

— Так, так. Очень хорошо!

Александр Петрович придвинул коробку с табаком, папиросы.

— Курите. — И, услышав «сейчас не хочется», почувствовал к детскому врачу невольное расположение. «Новый человек. Врач. Приехал к нам, на Север. Та-а-к! Молодчина парнишка». Он хотел спросить: «Комсомолец?» — но раздумал.

Иванчихин осведомился.

— Ну, как Москва там?

— А что Москва? Очень большой и красивый город. Конечно… Но специалисты и здесь нужны.

Александр Петрович задумался вслух:

— Врач. Детский врач. Детей, значит, будете лечить… Хорошо, хорошо. — И решительно проговорил: — А куда направить вас, молодой человек? Конечно, туда, где больше детей. Детей всюду много. Например, на рабочем поселке рудника. Но там есть специалист по детским болезням. Или оставить вас здесь в городе?.. В городской больнице крепкий коллектив… Да. Раз уж вы не побоялись приехать сюда, на Север, пошлем в район.

Молодой врач сказал Иванчихину, с которым разговаривал, «извините» и повернулся к Александру Петровичу: