Каменный пояс, 1983

«Боялась, — думал Николай бессвязно. — Все хорошо…»

Потом они вместе поужинали, Катерина пропустила через сепаратор молоко, и, растворив окна, они легли спать.

— Ты прохладная, — прошептал Николай, снова дотрагиваясь до жены.

— А ты, Коль, чего-то горячий.

— Это баня…

На перекомиссию он поехал один, опять истомился в очередях, в ожиданиях и на рейсовый автобус благополучно опоздал. Это его как-то не очень тронуло, и до дома он добирался на попутных. Ему даже повезло, только от центрального отделения до Богдановки пришлось прогуляться пешочком.

Он шагал пустынной в эти предвечерние часы дорогой, взглядывал на слабые, бледные посевы пшеницы, на пыльно-бурые придорожные кусты и с тревогой думал о прямо грозящем неурожае.

Дома Витька сразу же известил, что приходил Пашка Микешин.

— И давно он был? — спросил Николай.

— Днем.

— Ну-у, днем. Он же, Витек, работает. Так, может, мимоходом залетал.

— Дядя Паша кайбайн делает. Сам глянь.

Николай помылся, переоделся и только потом спросил:

— А мать наша где?

— Там, — махнул рукой сынишка.

— А ты?

— А я дома, тебя жду.

— Ну-ну, — Николай вздохнул. — Скучно? Или ты не соображаешь?

— Соображаешь, — Витька вздохнул.

Николай привлек его к себе, заправил маечку в трусишки.

— Давай к дяде Паше тогда сходим…

У комбайнов теперь и правда кто-то маячил. Подходя, Николай чувствовал себя даже неловко, но встретили его запросто, и он со всеми перездоровался за руку. Кроме Пашки, были тут Иван Дементьевич Лукин и отслужившие уже в армии, почти одногодки, Санек и Борис.

— Что, автобус уже пришел? — удивился Пашка.

— Давно пришел, я на попутных и то приехал, — сказал Николай.

— Ну вот! А мы тут без часов, как карлы… Сгребай, Санек, ключи! Перекурим — и по домам.

— Для первого дня сойдет, — заметил и Иван Дементьевич.

— Так вы тут уже вроде раньше возились, — сказал Николай.

— На сено снимали.

Санек и Борис принялись собирать инструмент, а они втроем присели на баллон от переднего колеса комбайна.

— Есть сено? — спросил Николай.

— Да откуда, — усмехнулся Пашка. — Рожь косили да немного осинники подбрили. А на буграх давно как на току.

— В восточных районах нынче красота, — сказал Иван Дементьевич. — Целина и с кормами, и с хлебом будет.

— Значит, и мы не пропадем, — заметил Пашка. — Только каждая копейка теперь в рубль перельется.

— Ну а вы что убирать собрались? — спросил Николай с улыбкой, его пока занимал лишь разговор — сидят, беседуют, — а суть как-то не важна была.

— Да и мы тоже: комбайны соберем, а работать на стороне будем… Ты сам-то как?

— Да я-то! — отмахнулся Николай. — На выдержке до сентября, считай. По работе соскучился…

— Тю-у, нашел заботу! Скажи, Катерина деньгу требует.

— Да нет, — Николай пожалел, что так вот, сразу, вылез со своим признанием.

— Это правильно, — рассудил Иван Дементьевич, — без работы с тоски изойдешь.

— Физзарядку делай! — подал голос Санек.

— Да при чем тут зарядка? Тут вообще… От людей же стыдно.

— Кольке некого стыдиться, — словно нехотя проговорил Пашка. — После такой операции радуйся, что хоть живой.

— Нарадовался, — улыбнулся Николай.

— А я бы на больничный сейчас с превеликим, — заявил Санек, оставивший Бориса одного добирать ключи и мелочь всякую под комбайнами. — Кино Самотуев каждый день новые возит. Подруг — завались! И в магазине — тетка родная!

— Вот это вот по-вашему и жизнь, — с укором сказал Иван Дементьевич. — Мои тоже распустились — дальше некуда. Старшему тридцать первый, с институтом, а до сих пор дурью мается.

— Серега — классный гитарист, — заступился Санек. — К нам бы его со всем ансамблем!

— Он и в городе знает, где вином торгуют, — Иван Дементьевич мотнул головой. — А заговори с ним — в момент заткнет. Матери, безграмотной совсем, и той мозги напудривает. Умный человек, по-его, до одного только может правильно додуматься, что работа нужна лишь для того, чтоб деньгу заработать, на которую завтра можно попить-поесть. А как заработать — неважно!

— Ну и чего ты, — лениво отозвался Пашка. — Он же при деле, а болтать все сейчас болтают.

— Да ну, нельзя же так, елки-моталки! Стыдно!

— Стыдно, дядь Вань, сам знаешь… — засмеялся Санек.

— Да вы уж знаете! Эта молодежь, Николай, устроила на пасху концерт, может, слыхал?

— Да где же — на пасху-то…

— Ну да. А эти в понедельник к тракторам пришли, механик их за культиваторами посылает. Они на него: ты, мол, заср… конвой, молчи, пока не похмелимся на этом месте, никуда не поедем! И ведь нарочно, паразиты, трактора по линеечке поставили! А теперь обижаются, что докладную на них написали.

— Кто обижается-то? — живо отозвался Санек, но Пашка его придержал.

— Ну это, конечно, озорство, — сказал. — Так ведь и Подтелкова тогда целый день с перепоя отхаживали. А он на котельной, с ними вот, стаканчика три перехватил. Натуральный пример — чего ж тогда требовать?

— А почему ж тогда я, например, да и ты, и вон Борька, почему же мы в их ряд не встали? — спросил Иван Дементьевич.

Пашка ухмыльнулся.

— У нас, как твой Сережка говорит, мотивы другие. Да и не по годам.

— Борьке не по годам? Борис! Иди-ка сюда. Ты нам скажи, зачем ты работаешь?

— Так я же молодожен, — Борис широко улыбнулся. — Мне теперь денег море надо!

— Я серьезно.

— Да серьезно, дядь Вань! И вообще… все же работают.

— Ну-у, разъяснил, — протянул Пашка и вдруг заявил решительно: — Деньги и мал-мал почет — вот и все.

— Вот-вот, — загорелся Иван Дементьевич, — а почет, скажи, зачем? Это ж вроде из разных конституций…

— Да нет, это по нашим временам та же валюта, — ровно проговорил Пашка, всем своим видом показывая, что в разговоре участвует шутейно. — Будь ты на виду, тебя и премией не обойдут, глядишь, и технику какую кинут без очереди. Деньги, не секрет, они у всех есть, а новье не у каждого.

— Ты про личную, что ли?

— Да хоть про какую. Вот в уборку будем с Карасем соревноваться. Мы на этих вот драндулетах с перекошенными рамами, а он на «Нивах». Да с личным вагончиком, да со сварочкой, да с запасным комбайном! А два года назад тоже ходил, сопли на кулак мотал. Выдвинулся в ударные дни — все, считай, выплыл. Мы тут корячиться еще месяц будем, а он уже готов, ждет команду, потому что с прохладцей всю зиму ремонтировался. — Пашка мог, наверное, продолжать в том же духе, но сбил его Иван Дементьевич.

— Так ты на Карасева глядя с автомашины ушел?

Пашка усмехнулся и махнул рукой, словно сожалея, что погорячился. У Николая что-то подрагивало внутри, до того хотелось самому что-то сказать, но он сдерживался, боясь, что опять слетит что-то легкое, случайное, а разговор не повторится. Да он уже заканчивался. Иван Дементьевич заплевал окурок, вздохнул.

— Все правильно, — сказал. — Болтать все теперь болтают, а коснись до работы — приманка нужна. Оно и начальство, навыдумывали премий, доплат, орденов. Сама по себе работа никого уже не манит. Сама по себе-то?

— Да ясно все, — небрежно протянул Пашка, и конец разговору, думай сам, как знаешь…

К дому Николай шел вместе с Пашкой, Витька бежал впереди. Разговорились не сразу.

— Ты чего днем-то заходил? — спросил Николай.

— Да хоть глянуть… Ты Катерину не собираешься от сезонников отваживать?

Николай смутился.

— Сто раз уже ей сказано было! Теперь говорит, только до уборочной.

— Занятие так-то не позорней других, но разговоры, понимаешь… А тебе ничего еще не выплатили?

— Откуда…

— Надо бы напомнить.

— Больничный на руках — оплатят, а?

— А нет — за тебя суд.

Помолчали.

— Вот эта вот канитель и надоела, — сказал Николай на прощанье. — Только и гадаешь: что да как там дальше будет.

А потом он опять остался один. Так-то, если рассудить, ничего зазорного в его положении не было, но уж лучше бы до окончательного выздоровления в больнице пробыть, чтобы потом день-другой оклемался — и на работу.