Перепелка — птица полевая

Иногда Федор Иванович ходил на рыбалку. С зарей вытаскивал из реки ивовый вершок, а там с десяток пескариков — на уху хватит. Виктор ночевать не приходил. Видать, некогда — цех начал готовить доски. Здесь еще в Вармазейке какой-то пруд роют, и оттуда заказали дубовые сваи. Об этом он услышал от лесорубов. Бычий овраг, конечно, никуда не годится, леса вокруг нет, но все равно нельзя разрушать то, что подарил Инешке. Это к хорошему не приведет. Это же храм природы! Раньше такие сосны росли вокруг него — двумя руками не обхватишь. Война их повалила. Для мостов и землянок, для далекого фронта. Рубили тогда лес не жалея. Победим, говорят, врагов — новый посадим. До сих пор сажают… По гектару в год, и то для показа. Не лес — одни слезы. Вскоре и кордон выйдет в поле…

Думая об этом, Федор Иванович вспомнил недавний разговор с Виктором. Было это в лесничестве на квартире сына. Во время чаепития тот неожиданно сказал: «Не поругаешь, отец, если переселюсь в Петровку? Подправлю родимое гнездо, куплю с десяток бычков, буду откармливать. А там, возможно, и землю куплю». — «Деньги откуда возьмешь, из погреба у Зои?» — засмеялся он тогда. Имя кассирши лесничества он произнес не зря — один раз Витя привозил ее к ним. — «Зачем из погреба, займу у государства. Сейчас все свои фермы открывают, технику берут. Пустой земли навалом». — «Выходит, кулаком хочешь стать, за богатством гонишься?» — «Богатство, отец, не стыд, оно к человеку приходит через труд и ум. Что, если карманы пустые, тогда душа чище?» — не отступал и Виктор.

Федор Иванович спросил сына, как будет он жить в Петровке — один, без жены? Жена, говорит, подождет, ему мужская помощь нужна. Одному не срубить дом и дворы.

«Возьми и меня тогда с собой, мать оставлю на кордоне», — улыбнулся тогда он сыну. — «Придет время, и вы вернетесь, а сейчас в лесу от тебя больше пользы. — И добавил: — Скоро, я слышал, министр должен заехать в лесничество, к тебе наверняка зайдет. Ты ведь наш лесной капитан».

После этого обедать Федор Иванович каждый день ездил на кордон. Но гость не появлялся… Да и, честно сказать, ему с гостями некогда мотаться по лесу, устраивать им экскурсии. Приедут, посмотрят и вновь уедут в Саранск. Потом, только и жди, жалобы настрочат Киргизову, а то и самому Потешкину. А те всю вину свалят на них, лесников, сделают их крайними, будут на каждом собрании песочить.

Пока Федор Иванович запрягал Орлика, жена успела положить в телегу завернутую в платок еду.

— Сегодня тоже вернешься в полночь? — проворчала она.

— Закончатся дела — приеду. Не трясись, лесные русалки все равно вымерли, на шею не бросятся, — улыбаясь, ответил Матрёне. Лесная дорога высохла, лишь изредка попадались сырые места. Лошадь шла тихо, изредка хватая из-под ног траву.

— Давай прибавляй скорость, так до обеда не доедем! — крикнул Федор Иванович и хлестнул вожжами. Орлик слов будто и не услышал. «Оба постарели, пора на пенсию», — грустно подумал лесник. Поднял кнут — мерин пошел мелкой рысью.

На четвертый обход добрались через полчаса. Там уже стояла машина. Лесорубы не спешили браться за дела, отдыхая на бревнах, курили. Один встал, стиснул руку Пичинкину, сказал:

— К тебе сам министр поехал, а ты здесь. Потешкин, наш барин, тоже с ним…

— Навстречу никто не попался, видать, по нижней дороге поехали. — Пичинкин не стал обманывать, что ждет гостей.

— Так, так, вдоль Суры поехали, там «Волга» лучше проедет. Брезгуют по лесу ездить, это только показывают себя, что и они любители леса, — засмеялся Коля Вечканов. — Тон, Федя покштяй, сынст кисэ иля мелявто, бути эряват, сынсь мутадызь12.

Действительно, зачем он будет возвращаться? Приедут — пусть приедут, нет — беда небольшая, без министра не пропадет. Знает Пал Палыча, в прошлом году тоже за кордоном с ним жарил шашлыки. Приезжал не один — с тремя друзьями, те тоже были тузами. Сейчас вот директора комбината взял с собой… Вновь дубки будут просить?..

Пока мерил в штабеля сложенные дрова, к делянке вышла и «Волга». В кабине министр был один, если не считать шофера. Вышел, поздоровался. А Федору Ивановичу даже руку подал. Взгляд мягкий, приятный.

— Давай рассказывай, друг, как дела, что растишь-сажаешь, как выполняются планы? — сразу спросил лесника. Мужики слушали. Пичинкин, улыбаясь, начал рассказывать. По его словам, дела идут «неплохо», — скоро весь лес вырубят, останутся одни пеньки и пустые поляны. Потом показал на лесорубов:

— Вон плахи какие, острыми бензопилами и Пор-гору распилят. Идет дело, как не идет, из-за этого и приходим сюда, — и вновь улыбнулся сквозь зубы.

Министр, сверкнув густыми бровями, тихо сказал:

— С тобой, Федор Иванович, есть особый разговор, пойдем сядем, — и первым пошел к машине.

— Особый так особый, — безразлично бросил Пичинкин и сел за министром в машину.

Когда тронулись, Пал Палыч, повернувшись к нему боком, спросил:

— Вы давно в лесниках, Федор Иванович?

— С первого дня рождения. Правда, тогда в Петровке жили, сейчас ее с землей сровняли. Сначала с дедом ходил деревья сторожить, потом отец меня этому учил, сейчас своего сына вожу по лесу, — буркнул Федор Иванович. Он не знал, зачем об этом начал разговор высокий гость. Возможно, излить душу? Попытает-попытает, а потом его слова передаст Потешкину, тот по «своей дороге» будет его водить. Не только дрова — весь лес ограбит. За украденные бревна он для показухи внес деньги в кассу лесокомбината, а с руководителями такое редко бывает…

— Я не этим интересуюсь, я хочу спросить тебя вот о чем: как ты смотришь на муравьев. Короче говоря, расскажи мне от том, что знаешь об этих насекомых и какая от них польза?

— Какая польза… Санитары леса они, деревья защищают.

— А вот и сами они, ждут нас, — министр остановил машину около муравьиной кучи, которая ворохом зерна лежала недалеко от дороги.

— Давно живу я на земле и все удивляюсь этим трудоголикам. Какие они работящие! — начал рассказывать Пичинкин. — Без них исчез бы лес. В какой-то книге я прочел: муравьев на земле семь тысяч видов! В некоторых муравейниках их аж по сто миллионов.

— Я из-за этого, Федор Иванович, и приехал к тебе. Сейчас над диссертацией работаю, муравьиным обычаям хочу целую главу посвятить. Написал бы, да что скрывать, их я только левым глазом видел, и то в детстве, когда ходил за грибами, — откровенно сказал министр.

— Вы что, закончили лесной институт? — неожиданно спросил Пичинкин.

— Нет, Федор Иванович, моя школа партийная. Двадцать лет работал в райкоме, обкоме, потом послали поднимать министерство… Дела, признаться, идут неплохо — планы выполняются, да в наше время без кандидатской далеко не прыгнешь. Да и замы в затылок дышат. То-то, брат, на каждом месте свои печали.

— Тогда слушай, — начал врать Пичинкин. — В одно лето я провел несколько таких опытов, — он достал из кармана кусок сахара, смочил его из фляжки березовым соком, положил на ветку. Потом запихал палец в муравьиную кучу, достал оттуда несколько муравьев, скинул на сахар. Те его попробовали и, торопясь, вернулись в муравейник и привели за собой целый полк соплеменников.

— Видел? — спросил Пичинкин министра.

— По-моему, и они все понимают.

— Тогда слушай еще о муравьях, — и лесник, удивляясь тому, кого ставят руководителями, вновь начал лить под его хвост воду. Он и сам знал о муравьях лишь одно: что они санитары леса. Пусть слушает, почему не помочь человеку? Если пришлют на его место такого же, что изменится? Этот какой-никакой, знаком уже. Вон и Потешкин, слыхал, боится Киргизова: лесотехнический институт закончил, а директор комбината — церковно-приходскую школу, как за глаза звали партшколу.

Министр долго не задержался. Довез Федора Ивановича до делянки и — вновь в дорогу.

Пичинкину стало не по себе. Как не испортиться настроению, если министр от безделья ездит? Вот куда подходит эрзянская пословица: «Усы длинные, да от них борода не растет».

Думая об этом, Пичинкин начал измерять только что спиленные бревна. До обеда так устал, что не услышал, как к нему на мотоцикле подъехал сын. В куртке из черного брезента, волосы торчком, лицо запыленное.