Невеста

Но брак оказался неудачным. Муж влюбился в другую женщину и потребовал развода.

Лина поняла, что бороться бессмысленно. Она оказалась в безвыходном положении. Разменять комнату, в которой, кроме нее, жили еще три человека, было невозможно. В этом она убедилась, несколько раз побывав в суде и поговорив с судьей и адвокатом. Там, в суде, она познакомилась с Алексеем Пивоваровым. Вскоре они поженились.

— Кто же даст мне новую квартиру? — недоуменно спрашивал Алексей, когда Лина возобновляла свои атаки. — На очереди стоят прокуроры, следователи, судьи… Смешно даже обращаться. Кто я такой? Судебный исполнитель…

— Почему бы тебе не стать следователем? — говорила Лина.

Алекеей усмехался почти без горечи.

— Для этого нужно специальное образование. У меня его нет.

— Почему ты его не получил?

Алексей снова усмехался и пожимал плечами. Но Лина была настойчива. Тогда он рассказал ей о своем отце, о мечте детства и юности, о том, как срезался на экзамене и как завертела его потом жизнь.

Как-то за вечерним чаем Лина сказала Алексею:

— Послушай, я все продумала. Знаешь, почему ты не стал ни прокурором, ни следователем? Экзамены в институте, больная мать — это все пустяки. Тебе мешал культ личности. Понимаешь? Ты человек честный, веришь в законы, разве такого пустили бы тогда в следователи? Да ты и сам не хотел. Как это теперь говорят?.. Этические нормы. Ясно? У тебя были этические нормы. Из-за них ты и не хотел тогда работать ни следователем, ни прокурором. Не хотел нарушать законность. Стать же адвокатом у тебя не было желания. Кстати, я не уверена, что сегодня быть адвокатом менее выгодно, чем прокурором. Но об этом нечего говорить. Адвокату необходимо высшее образование. Тут ничего не попишешь. А вот на какие-нибудь курсы для практических работников юстиции ты мог бы поступить. Это заняло бы всего один или два года, понимаешь?

Сначала Алексей попросту отмахнулся от этих несбыточных планов. Но Лина уже достаточно изучила характер своего нового мужа и не ждала, что он быстро примет решение. Разговор о перспективах, которые откроются перед Алексеем, если он сделает над собой усилие и окончит курсы, возобновлялся почти каждый день. Когда Лине показалось, что ее муж уже почти «созрел», она предприняла заключительную атаку. В мягкой и тактичной форме она дала понять Алексею, что продолжение их брака возможно лишь в том случае, если он «станет человеком» и использует те возможности, которые для него не потеряны еще и теперь.

Так случилось, что Алексей Пивоваров поступил, правда не без труда, в двухгодичную милицейскую школу, с еще большим трудом, нелюбимый товарищами, окончил ее и получил назначение следователем в Зареченск, в районный отдел милиции.

Узнав о предстоящем отъезде, Пивоваров испугался. А как же Лина? Согласится ли она уехать из Москвы в далекую Зареченскую область?

Но Лина и на этот раз проявила мудрость. Пока он, разумеется, отправится в Зареченск один, но как только получит квартиру — нет сомнения, что вновь назначенный следователь, присланный из Москвы, очень скоро получит ее, — Лина без промедления к нему приедет.

В первый раз за долгие-долгие годы Пивоваров воспрянул духом. Он почувствовал, что и впрямь во второй раз родился. Мечта, которая была путеводной звездой его юности, осуществлялась. На пятом десятке Пивоваров ощутил необыкновенный прилив сил, поверил в себя. Может быть, это даже неплохо, думал он, поселиться в Зареченске. В Москве работают сотни следователей. Все с высшим образованием. В далеком городе следователь — фигура. Пройдет время, и он станет прокурором или судьей, то есть одним из первых людей в районе. Жаль, что он беспартийный. Но что ему, черт побери, мешает вступить в партию? Почему не вступил до сих пор? На это не так уж трудно будет ответить. Теперь, когда разоблачен культ личности и с нарушениями социалистической законности навсегда покончено, он, в некотором роде молодой еще работник следственных органов, не может стоять вне рядов партии…

Летом 1963 года Алексей Михайлович Пивоваров появился в Зареченске…

14. Толкунов

Пятнадцатого августа 1964 года вечером постовой милиционер Василий Толкунов дежурил на сорок третьем километре Воронинского шоссе. Он сидел в деревянной будке и при тусклом свете запылившейся лампочки читал растрепанный номер «Роман-газеты» с повестью Павла Нилина «Жестокость».

На всем отрезке шоссе, проходившем по району, этот пост был самым бойким местом. Во-первых, потому, что шоссе пересекалось здесь проселочной дорогой, ведущей к двум наиболее крупным колхозам области. Во-вторых, из-за железнодорожного переезда. Шлагбаум опускался и поднимался здесь вручную, и шоферы, всегда торопившиеся куда-то, обычно приставали к дежурной с просьбами пропустить их за минуту до прохода поезда.

Толкунов не раз уже просил установить здесь пост Государственной автодорожной инспекции.

Начальство пересылало его рапорты в районный отдел милиции. На этом дело и кончалось. Дополнительной штатной единицы у автоинспекции не было.

Итак, 15 августа в восьмом часу вечера Толкунов загнул прочитанную страницу, отложил «Роман-газету» и вышел из своей деревянной будки. Честно говоря, покидать ее не хотелось, потому что лил дождь. Но выйти было нужно. У переезда, перед шлагбаумом, скопилось много грузовиков. Только что прошел пригородный поезд, а через три с половиной минуты должен был проследовать дальний. Поднимать сейчас шлагбаум по инструкции не разрешалось. Но шоферы, не стесняясь в выражениях, требовали, чтобы дежурная немедленно их пропустила. Нужно было малость поубавить у них пылу.

Толкунов накинул на плечи плащ, низко надвинул на лоб фуражку, чтобы дождь не хлестал в глаза, и стал прохаживаться между грузовиками, уверенный, что одно его появление заставит крикунов успокоиться.

Многие шоферы хорошо знали Толкунова. Это был неторопливый с виду, но быстрый и ловкий, когда того требовали обстоятельства, человек. На сорок третьем километре Толкунов дежурил уже много лет, чуть ли не с тех самых пор, когда вскоре после конца войны демобилизовался и начал службу в милиции.

Колхозники тоже хорошо знали и любили Толкунова. Как бы олицетворяя здесь справедливость в ее ипостасях, он нередко выступал одновременно в роли судьи, прокурора и исполнителя закона.

Судьей и прокурором он был, разумеется, неофициально. Но когда требовалось разрубить какой-нибудь запутанный узел, люди шли прежде всего именно к нему. Называли его просто «старшина».

В чем заключалась сила влияния Толкунова? В том ли, что человек он был уже немолодой, фронтовик, с двумя орденами «Славы»? В том ли, что после смерти жены жил один, воспитывая десятилетнего сына, не пил и в свободное от службы время охотно помогал людям по хозяйству? Или, может быть, в особом, свойственном ему чувстве справедливости? Так или иначе, Толкунова любили и слегка побаивались. Вздумай он переехать куда-нибудь, — наверное, постарались бы его задержать.

К шоферам Толкунов относился, в общем, дружелюбно. Он знал, что в большинстве своем это отчаянные ребята, за которыми нужен глаз да глаз, но в то же время понимал, что труд у них нелегкий. Воронинское шоссе было единственной асфальтированной дорогой в районе. Почти все свое рабочее время шоферы проводили на грунтовых или проселочных дорогах, весной и осенью — в непролазной грязи, зимой — в снежных заносах.

Шоферы нравились Толкунову еще и потому, что не лезли за словом в карман. Он охотно болтал с ними, одергивая, однако, зубоскалов, ибо власть есть власть, и забывать об этом не положено никому.

Прохаживаясь между грузовиками, Толкунов и сегодня шутил со знакомыми шоферами. Многие из них первыми приветствовали его, высовываясь из кабин.

Возле одной машины Толкунов невольно задержался, увидев вмятину на правом крыле.

Это был ГАЗ-51 со свежепокрашенным кузовом, на котором пузырились капельки дождя. Шофер, незнакомый Толкунову парень, молча курил. Рядом с ним в кабине сидел пассажир, тоже молодой, в черной куртке-спецовке.