Пора веселой осени

Встал на самом крае, покачиваясь.

— Здравствуйте, гражданин капитан.

— Здорово, — протянул Шавлов ему руку. — Что, решил в последний раз сходить на производство? Скучно, небось, расставаться? Может, останешься? На сверхсрочную?

— Да нет, я уж лучше подамся, — засмеялся Волков. — И так засиделся… Невежливо как-то.

— Ну, как хочешь, как хочешь, — хохотнул Шавлов. — Силой не держим… Вольному — воля.

Посерьезнел. Сразу стал казаться намного старше, хоть и сбежали от глаз морщины.

— Так, значит, сегодня выходишь?

— Да, гражданин капитан, освобождаюсь. Чемодан в зубы — и на все четыре стороны.

— Где же она будет, твоя сторона-то?

— Э-э, мир велик… Пущу где-нибудь корни.

Шавлов посмотрел ему прямо в глаза.

— Прочные корни пустить — это хорошо, — сказал он и неожиданно подмигнул. — А может опять: вокзал — кольцо? Калым-то ведь приличный…

— Да ну, — отмахнулся Волков. — Мать вот давно не видал, съезжу к ней.

Постояли, неторопливо разговаривая. Волков посмотрел на часы, спохватился.

— Там сегодня должно испытание дождевальной машины проходить, — кивнул он в сторону промышленной зоны. — Не опоздать бы…

— Так ты иди, иди. Я не задерживаю.

Волков отошел. Уже вслед ему Шавлов крикнул:

— Не забудь зайти попрощаться-то!

— Само собой, — ответил Волков.

Толкнул дверь будки, прошел мимо вахтера.

Вокруг с треском рассыпались сухие, пушистые искры электросварки. Мигали окна литейного цеха, то разгораясь жарким багряным светом, то затухая, опять темнея. Совсем рядом, в одноэтажном здании механического цеха, дробно стучал молот, все время выбивая один и тот же звук: тук-так, тук-так.

Под ногами гремели листы железа. Ступая по ним, Волков с досадой думал, что вот валяется под открытым небом хорошее рабочее железо, мокнет под дождем, ржавеет, и никому нет до этого дела.

«Завтра же скажу об этом», — решил он.

Рассмеялся, сообразив, что завтра его здесь не будет, решил, что скажет сегодня о железе Шавлову — пусть примут меры, и неожиданно для себя шепотом сказал:

— Кольцо — вокзал… — покачал головой, подумал о Шавлове: «Памятливый».

Был у него с Шавловым один разговор — давно, еще тогда, когда Волков только начал осматриваться в колонии, когда он еще отчетливо помнил застоялый, прогорклый запах пересыльной тюрьмы, похожий на запах давно не мытого зала ожидания вокзала.

Шавлов вызвал Волкова к себе.

— Начинается агитация, — усмехаясь, сказал Волков Филину.

Пошел между рядами коек, раскачиваясь на ходу. Остановился у кабинета Шавлова, стукнул костяшками пальцев по двери. Не дожидаясь разрешения, открыл ее, просунул стриженую голову.

— Звали?

Вошел в кабинет, осмотрелся. Шавлов сидел за столом, а перед ним лежали рассыпанные веером листки бумаги. Он перебирал их, просматривая, делал какие-то пометки.

— Я спрашиваю — звали? — повысил Волков голос.

Шавлов поднял тяжелую голову.

— А-а… Волков, так ведь?

— Ну да, не Медведев.

Начальник отряда кивнул на стул. Волков сел, перекинул через спинку стула руку.

— Курить можно? — спросил он.

— Курите. — Шавлов кивнул на раскрытую пачку папирос, лежащую на столе.

Волков плотней уселся на стуле. Разговор, по всем данным, затянется. Разворачивается он в обычном плане: разрешение покурить получено, затем начнется задушевная беседа — воровать, мол, нехорошо, пора самому додуматься до этого… Волков вздохнул, подобрал под стул ноги.

На свободе он курил сигареты в целлофановой обертке. Сейчас их нет, но и… курить папиросы гражданина начальника не хотелось. Он завернул толстую самокрутку, прижег ее, махорка затрещала, по комнате заслоился густой дым.

«Терпит», — подумал он, искоса взглянув на Шавлова.

Начальник отряда выбрал из листов бумаги один, чуть приподнял его над столом.

— Вот что, Волков. Записал я вас в бригаду электросварщиков. Будете учиться — получите специальность.

Вступление новое… Волков выпростал ноги из-под стула, чуть подал вперед корпус, словно готовясь встать, ответил:

— А зачем? У меня есть специальность — зарабатываю по мелочам.

— Разве? Вот не знал, — Шавлов откинул голову, выставив большой подбородок. — Какая же?

— Да трамвайник, — пожал Волков плечами и настороженно глянул на капитана.

Тот не мог не знать из его дела, что он отбывает второй срок за карманные кражи.

— Как — трамвайник? — наивно спросил Шавлов. — Вагоновожатый? Кондуктор?

Волков приподнялся, дотянулся до пепельницы, сунул в нее окурок. Грузно сел опять. Сплел тонкие пальцы, щелкнул суставами. Руки были неспокойные. Гибкие, мягкие, они всегда у него жили какой-то своей, особой жизнью. Вот и сейчас они чуть вздрагивали, длинные пальцы шевелились.

«Еще подумает, что волнуюсь», — пришла мысль, и он опустил руки, бросил кисти на колени.

— Какой там кондуктор… Просто, знаете… кольцо — вокзал. Калым приличный.

Он повернул левую руку узкой ладонью вверх. Она повисла в воздухе, словно придерживая что-то, а пальцами правой руки он быстро зашевелил, будто подсчитывал деньги.

— Да, калым приличный, — вздохнув, проговорил он и подумал: «Сейчас начнет кричать».

Но Шавлов сидел все в той же позе, немного откинув голову. Все так же смотрел из-под опущенных век, не говоря ни слова. Кожа на его широком лице была сероватая и воспаленная, а веки отливали синевой, будто сквозь них просвечивались глаза.

«Хоть бы ругался, что ли», — подумал Волков.

— Ну ладно, хватит, — непонятно чему вдруг улыбнулся Шавлов. — Значит, в электросварщики. Все.

Волков озадаченно отошел к двери, не веря, что разговор окончен, сказал:

— Имейте в виду — рано я вставать не привык.

Шавлов посмотрел на него:

— Что такое?

— Спать, говорю, привык долго, — Волков хотел разозлить капитана. — Порок у меня такой есть, врожденный. Не могу рано вставать — и все тут.

— А-а… Ну да это не страшно. У нас там петух есть — клюнет в случае надобности.

«Какой петух?» — чуть было не вырвалось у Волкова, но он прикусил губу. Хлопнул дверью и уже в коридоре решил: «Темнит что-то».

После этого он разговаривал с Шавловым много раз, часто говорили они и о том, что воровать нехорошо, пора и самому додуматься до этого, но тот, первый разговор, особенно врезался в память.

Было приятно, что помнит его и Шавлов.

Дождевальная машина для поливки полей стояла на пустыре в конце зоны, она походила на шаткую призрачную конструкцию первых самолетов. Крылья ее из тонких водяных труб, лежащие сейчас на земле, распластались на сто метров в стороны, а гусеничный трактор без кабины, к которому они крепились, почти терялся в этих трубах-крыльях и выглядел игрушечным. От трактора в небольшой водоем опускался гофрированный хвост-шланг.

По трубам карабкались люди — в последний раз проверяли крепления. Сверху они переругивались с невысоким человеком, поминутно бегавшим от трактора к концам крыльев.

Человек этот, мастер Бурлак, словно не мог найти, куда ему встать, все бегал да бегал возле машины, махал руками, тыкал вверх указательным пальцем, тонким фальцетом кричал:

— Слезьте вы все оттуда! Слезьте, я говорю!

Но вот он заметил Волкова, остановился и замахал руками.

— Где тебя носит? Почему не на месте?

— Да ведь я… — начал Волков, подходя к нему.

— Что — да ведь я? Шов лопнет — я варить буду?! А он — да ведь я, да ведь я! Давно здесь должен быть.

Маленькая голова мастера смешно крутилась на тонкой сухой шее, взгляд перескакивал с Волкова на машину, потом обратно.

— Да ведь я все. Отработался! — наконец удалось закончить Волкову. — Сегодня освобождаюсь.

— А? Что? Да как же я забыл, — хлопнул себя мастер маленькой рукой по выпуклому лбу, потом ткнул пальцем под ноги. — Стой здесь.

Сам побежал к машине, крича:

— Давай! Давай!

В тракторе заскрежетало. Из него вырвалось белое облачко дыма и поплыло ввысь. Натужно заскрипели металлические тросы, огромные крылья чуть вздрогнули, дернулись вверх, но тут же опять стукнулись о землю…