Старый дом (сборник)

Олексан заговорил, голос у него прерывался от волнения.

— Я, Павел Васильич… не то что пожалел свечи, а так… подумал: надо, так имей свои. А получилось — Сабита подвел.

— Что Сабита? Больше самого себя подвел. Подумай-ка: говорят, кто другим не дает, тот и для себя жалеет, то есть сам у себя крадет. Вот ведь как, парень!

Помолчали. Ушаков неторопливо курил. Ночь величественно плыла над спящей деревней. От построек падали на землю резкие тени.

— Да-а, брат, — протянул Ушаков, — у тебя этого… старого духу еще осталось. Раньше говорили: "Чужая болячка не болит", то есть тебе до других дела нет, ну и ты, ежели даже помирать станешь, спасителя не жди. Каждый сам по себе жил. Посуди: сто, двести, а может, тыщу лет так жили, за тридцать — сорок лет сразу это не вытравишь. У всех есть — у кого меньше, у кого больше. Вот и надо стараться, чтобы меньше этого духу в тебе было. Вытравляй его сам, Олексан, по капле выпускай! Характер ломать надо. Понял?

Олексан с трудом ответил:

— Вроде понял… Спасибо, Павел Васильич.

— За что? — не понял бригадир.

— Думал, смеяться станешь.

— Хм, чудак. Что ж тут смешного? Ты, главное, не бойся людей, если надо чего, спрашивай, за это по губам не шлепнут. Так-то, брат.

Олексан встал, молча прошел в сени, снял с гвоздя фуфайку и отправился на сеновал. Для него предстояла беспокойная, бессонная ночь. Не соловьи беспокоили его, нет, — жизнь, временами вроде совсем понятная, ясная, а часто путаная, сложная, не давала ему спокойно уснуть. Надо было раз и навсегда все себе уяснить. Но только как?

Бригадир остался сидеть на крыльце. Поглядел вслед Олексану: "Да, это хорошо, что рассказал. Правильно сделал! А то раз бы утаил, другой, глядишь, — и совсем веру в себя бы потерял. Уехать бы ему сейчас отсюда — пущай окрепнет, жизнь повидает. Пустить его по правильной дороге — хорошо пойдет, шаг у парня твердый…"

Со вспашкой и севом справились, а работы в бригаде все равно не убавилось: начался сенокос, возили материал на строительство, готовились дисковать пары. Прошли те времена, когда трактористы, кончив пахать, надолго ставили тракторы на "ремонт". До уборки еще далеко, а сенокос — это, дескать, не дело трактористок. Неделями тянулся "текущий ремонт", ребята бездельничали. А колхозники тем временем косили луга, сгребали сено, копнили — все вручную. Механизаторы, посмеиваясь, возились в своем хозяйстве, готовили на зиму дрова, сено.

Теперь же с самой ранней весны и до позднего снега не знают тракторы отдыха, и даже зимой, по бездорожью, мощные дизели ходят до станции и обратно — возят людей, горючее, товары для кооперации.

Нынче сенокос в Акагурте непохож на те, что были раньше. Бывало, в первый день сенокоса женщины надевают самые нарядные платья, иная даже монисто нацепит: посмотришь с Глейбамала, — кажется, будто расцвел луг невиданными цветами. Журавлиным косяком идут косцы, враз взмахивая косами. Три-четыре взмаха, — и готова целая охапка: травы вдоль Акашура богатые. Веселый звон доносится из ольховой рощицы: там удобно устроились кузнецы. Женщины время от времени подходят к ним — отбить затупившееся жало косы.

Хорошо на лугах в косовицу, только попробуй-ка целый день походить с косой — спину к вечеру не разогнешь!

А в этом году женщинам осталось скосить лишь кочковатые места да ложбинки, — все остальное берут косилками. Пулеметной дробью стучит машина, невидимо мелькают зубья ножа, позади ложится полосами скошенная трава. Запах свежескошенной травы волнами ходит над лугом, и от него слегка хмелеет голова, почему-то часто бьется сердце.

— Валла, Аликсан, здесь совсем хорошо! Почему целое лето нельзя косить? Весь год работать бы стал, — Сабит широко улыбается. Его трактор весь в цветах. Это дело Дарьиных рук. Удивительно, как это она еще не нацепила венок на самого Сабита.

Олексан осторожно вел трактор вдоль постати, когда кто-то легонько дотронулся сзади до его плеча. Живо обернулся — с большим букетом стояла Галя и весело улыбалась; что-то сказала, но Олексан замотал головой: "Не слышу!" Тогда она нагнулась и прокричала в самое ухо:

— Испугался? А я нарочно незаметно подкралась. Смотри, какие цветы!

Она поднесла цветы к самому его лицу. Олексан рассмеялся:

— У меня от этих цветов уже голова болит! Вон сколько их кругом…

А сам подумал: "Какая она сегодня необыкновенная. Почему? В новом платье. Красивая она. Ходила в фуфайке — незаметно было".

— Олексан, а где дизель? — снова наклонившись к Олексану, спросила она.

Он махнул в сторону рощи:

— Там!

Галя крикнула "до свиданья!", спрыгнула с трактора и пошла к роще. Она шла по некошенной траве, нагибалась и срывала цветы, и букет в ее руке все рос и рос. Олексан следил за ней пока голубая косынка не исчезла за ольховыми кустиками. Потом с завистью поглядел на трактор Сабита: оставила бы Галя ему свои цветы… Просто не догадалась, что Олексану тоже хочется.

Трава сохла быстро. И опять женщинам почти не пришлось трудиться: сено сгребли механическими граблями. Проедет с ними трактор шагов сто, — готова конна!

— Вот тебе и сенокос, не видали мы его совсем, бабы, — удивлялись акагуртские женщины. — Если так пойдет, что делать будем?

Ушаков успокоил их:

— Нашли о чем горевать. Будете с калачами чаи распивать, а машины вместо вас работать станут.

Огромный луг весь в частых копнах. Теперь придется поработать с вилами: скирдовальной установки в МТС нет. "Ого, сколько работы, можно без рук остаться", — подумал Олексан, глядя на луг. Хорошо бы стаскивать эти копны к скирде на тракторной тяге. Но как? Тут, пожалуй, ничего не придумаешь.

Посовещались с Сабитом.

— Валла, Аликсан, я тоже много думал. Совсем ничего не придумал. Ай-яй-яй…

— А что если сделать так… вроде невода? Мы его с двух сторон будем тянуть тракторами, а сено — волоком, а? Вот только… где взять такой? Ну, шевели головой, Сабит, думай!

Думали, придумывали разное и сразу браковали. Веревки для этого, конечно, не сгодятся — раз-другой подтянешь, и тут же перетрутся. Проволока слишком тонка, тоже оборвется.

— Сабит, в МТС — я сам видел — возле склада лежит трос, целые мотки. Хороший трос, полусталь. Все равно без дела валяется… Если бы дали нам! А, Сабит?

— Эй, Аликсан, ни за что не дадут. Для мастерской нужна, скажут. Валла, не дадут, знаю!

— Ну, если не дадут, сами возьмем!

…Ночью они отправились в Акташ. Сторожа они как-то обошли, так что никто не видел, как они очутились на территории МТС. Утром, затемно, когда Акагурт еще крепко спал, они притащили к кузнице по мотку троса. Сабит вытер со лба пот.

— Фу-у, Аликсан, думал, не дотащу. Коленки совсем слабые стали, не держат. Ты сильный, как лошадь!

— А я, Сабит, много меду съел, когда был маленьким. Большой ложкой, понял? Ну, пошли будить кузнецов!

Утром люди удивились, услышав шум в кузнице: чего это они спозаранок стучат? Видно, срочная работа. Ишь как стараются, в два молота!

"Невод" из толстого, в палец, троса к обеду был готов… Олексану все же было неспокойно: "А вдруг ничего из этого не выйдет? Утащили из МТС трос, изрубили. За это не похвалят…" Приволокли "невод" на луг, приладили к первому ряду копен. Завели тракторы, прицепили к ним концы троса. Олексан махнул рукой:

— Поехали, Сабит!

Взревели моторы, оба трактора враз тронулись с места. Олексан, обернувшись, неотрывно смотрел на "невод". Вот стальная сетка подхватила первую копну, — и та, казалось, оама плавно поплыла по лугу. "Невод" зацепил уже вторую копну, третью, четвертую… Из выхлопных труб вырвались клубы дыма, на миг моторы будто захлебнулись, но затем прибавили обороты — вперед, метр за метром! Сабит со своего трактора что-то кричал, размахивая рукой, не понять: то ли радуется, то ли ругается. Олексану самому хотелось кричать от радости: получилось, пошло дело!!