Повесть о детстве

Оставалось ещё получить разрешение «мамаши» на поездку в город. Приняв кроткий, смиренный вид, Сёма вошёл в контору. «Мамагпа» стояла у окна и, подняв па свет кредитку, рассматривала водяные знаки.

— Что ещё? — строго спросила она, увидев Сёму.

— Ещё,— пустился на хитрость Сёма,— я хотел попросить два рубля взаймы.

«Мамаша» испытующе взглянула на Сёму и, молча подойдя к столу, протянула две бумажки:

Отдашь и среду с полтинником.

«Она с ума сошла,— подумал Сома, глядя па худой клюв «мамаши».— Целый полтинник! Где это виданы такие сумасшедшие проценты?» По спорить нельзя было — покорно поклонившись, оп пошёл к дверям. У самого порога он остановился и вновь повернул к старухе.

— Что ещё? — повторила она удивлённо.— Ты хочешь сказать спасибо? А разве я не понимаю? Я тоже была молодая...

«1]у, положим,— улыбнулся Сёма,— это было очень давно».

— А молодости,— продолжала «мамаша»,— всегда нужны деньги.

— Я имею к вам ещё одну просьбу,— покраснев, торопливо заговорил Сёма,— отпустите меня на два дня в город. Там моего дедушки сестры дочери сын...— Оп остановился, подыскивая нужные слова и не зпая, что же всё-таки сказать о сыне дочери дедушкиной сестры.

— Хорошо,— неожиданно согласилась «мамаша»,— я тебе д ш пакет, и ты его занесёшь. И, если тебя спросят, как моё здоровье, скажешь, что я еле дьгшу.

— Чёрта с два,— прошептал про себя Сёма, забирая у «мамаши» письмо,— такие тощие сто лет живут...

Он вежливо поклонился и вышел из комнаты. Два рубля Сёма завязал в платок и спрятал — тратить он их не собирался и занял только для того, чтоб умилостивить «мамашу». Но... Но, если в какой-нибудь городской лавке продаётся чёрный шарф, он не пожалеет денег и купит бабушке подарок. Чёрный кру-жевной шарф — какая это красота! Сёме казалось, что во всём смете нет вещи более нарядной и более дорогой. Но бабушка, о которой только что он так тепло думал, встретила его сурово:

— Что это ещё за поездка в город? Ты посмотри на меня, я когда-нибудь уезжала из дому? А тебя песет!

— Я еду с сыном Лурии,— оправдывался Сёма.

— Даже с самим Лурией,— не сдавалась бабушка,— даже < его дедом и его прапрадедом... Нет, вы подумайте,— обратилась она неизвестно к кому,— пускать мальчика одного в город! Чтобы, не дай бог, попал под конку, или отравился, или упал в воду!

— А мост? — искал спасения Сёма.— А колокольчик на конке?

Но бабушка не слушала его, и Сёма с обидой думал: «Кричишь на меня, а я ещё собирался тебе шарф купить!» Собственное великодушие казалось Сёме таким огромным, а бабушкина строгость такой невыносимой, что он чуть не заплакал. Но бабушка не могла долго сердиться. Через полчаса, видимо решив что-то, она подошла к Сёме:

— Хорошо. Если ты поедешь, что ты возьмёшь с собой?

Услышав это «если», Сёма мтиовепио ожил, он готов был

согласиться на суп, и на кашу, и на пышки, и на что угодно.

— Эх,— вздохнула бабушка,— если б ты мне сказал о поездке раньше на день! Я поджарила бы котлетки, испекла пирожки с капустой... Только ты,— неожиданно загорелась бабушка,— только ты не прыгай, пока лошади не остановятся! Понял? Ещё не хватает мие внука под колёсами!

* * *

И вот опи едут. Трясётся телега по пыльной дороге, скрипят колёса, лениво бегут непослушные кони.

— Вье! — кричит возница, размахивая кнутом.— Куда вы едете, проклятые!

А «проклятые» сворачивают то влево, то вправо, и телега трясётся ещё больше.

— Вье! — кричит возмущённый возница.— Чего вам не хватает, проклятые,— боли в животе?

Кони молчат, и возница опять спрашивает их о чём-то.

На сене сидят пассажиры. Сена мало, то и дело кто-то вскакивает — это неожиданно обнаружился гвоздь в телеге или крючок.

— Что вы лошадей пугаете? — обрушивается на пассажира хозяин.— Подумаешь, какой-то там гвоздик! Вам надо ехать на дутых шинах!

Все умолкают потому, что возница опасен в своём гневе. Он ругается с ошеломляющей быстротой, проклятия его страшны и неожиданны: «Чтоб у вас под ногами трава не росла! Чтоб вы забыли вкус чистой воды! Чтоб ветер разнёс тепло вашего крова!..»

К тому же все знают, что он может остановить телегу на полпути и уже тихо, спокойно сказать:

— Вам не нравится мой экипаж? Ищите другого, если вы такой крупный барон.

Рядом с Сёмой сидит Виня. У него испуганные глаза, как будто он видит, что с неба спускается чёрт. Напротив, между двумя толстыми еврейками с кошёлками и живой птицей, замер Пейся в тоскливом недоумении. Повернуться он не может, еврейки сдавили его с обеих сторон, а курицы почему-то решили, что для них самое лучшее место — колонн Пейси. Несколько раз он с мольбой смотрел на своих соседок, но они словно не замечали его грустного взгляда и, обращаясь к курицам, спрашивали:

— Птички, вам хорошо тут?

«О, чтоб вы сгорели, проклятые! — думал Пейся, со злобой глядя на тучную курицу, которая с особой бесцеремонностью расположилась на его коленях.— Эта дура воображает, что она в курятнике»,— возмущался Пейся, тяжело дыша и заливаясь потом. Когда он сделал попытку пошевелиться, курицы сердито закудахтали, и соседки посмотрели на Пейсю с такой ненавистью, что у него сразу отнялся дар речи. On ещё раз вздохнул и закрыл глаза...

Виня сидел всё с тем же испуганным лицом, зажав обеими руками свою правую ногу. Он очень опасался покушения жуликов и был уверен, что опи могут из-за кармана сорвать с него всю штанину вместо с ногой. Несколько раз останавливались в пути, возница сходил, шёл к колодцу, поил коней из ржавого, погнутого ведра.

— Уже скоро? — решился наконец спросить Сёма.

— Скоро, скоро! — огрызнулся возница и так замахнулся

споим свистящим кнутом, что казалось — он обязательно огреет двух-трёх пассажиров...

«Боже мой,— молился вконец сдавленный Пейся,— хоть бы приехать живым!»

Вдруг раздалось долгожданное: «Тпру-ру!» — и кони остановились. Сёма облегчённо вздохнул и легко спрыгнул с телеги, за ним вылез Биня, испуганно озираясь и держась за карман. Пейся, мстя за всё пережитое, свирепо толкнул наседок и спустился на землю.

— Где же город? — спросил он.

Но город уже был перед ними. На холмах у реки расположился он, весёлый и шумный. Снизу доносились чьи-то громкие голоса, и вёсла уверенно рассекали воду. Друзья прошли через мост, удивлённо всматриваясь в лица прохожих.

— Как пройти в город? — обратился Сёма к человеку в жёлтой соломенке.

— Очень просто,— вежливо ответил он и, неопределённо махнув рукой, отправился дальше.

— Спасибо,— поблагодарил Сёма, тщетно пытаясь разгадать жест прохожего.

Выдавать своё смущение было стыдно, и Сёма повёл Биню и Пейсю в город. Он заметил женщину, торопливо идущую куда-то с корзинкой, и подумал: «Она же не идёт в степь за покупками!» И ребята побежали за ней. Вскоре они очутились на центральной улице. Всё здесь удивляло и восхищало путников. То и дело Пейся толкал Сёму, Сёма — Пейсю, и только Биня шёл встревоженно молчаливый.

— Смотри, какая улица! — восторгался Пейся.— Надо обязательно найти, где её конец!

— А ты знаешь, что здесь написано? — загадочно спрашивал Сёма, указывая па русскую надпись на вывеске.— «Кухмистерская Жане». Ты понимаешь?

Неожидаипо все трое остановились в изумлении.

— Боже мой,— всплеснул руками Сёма,— сколько извозчиков! Два, четыре, шесть, и все запряжены парами, и какие фаэтоны — ай-я-яй! А что там стоит справа?.. Смотри, Биня,— он толкнул сына Лурии,— целый закрытый домик на колёсах, с окошками, с дверцей!

— Я знаю,— обрадованно воскликнул Пейся,— мне говорили! Это ландо. Это — когда свадьба. Всё равно, знаешь, ну, как катафалк, но для жениха с невестой...

В это время извозчики почти все сразу спрыгнули со своих экипажей (они сидели не на козлах, а на пассажирском сиденье) и подбежали к приезжим.

— Молодые люди,— хриплым голосом сказал по-еврейски один из них,— вы хотите куда-нибудь ехать?