Спроси свою совесть

Женька не замечал ни встречных, ни метели и спохватился только тогда, когда очутился перед ярко освещёнными афишами клуба. Ну, нет, на концерт он не пойдет! А куда же? Напиться с горя — вот это по-мужски! Женька пощупал грудной карман. Там, аккуратно свернутые, лежали две пятирублевые бумажки. Женька не раз хвастался ими перед приятелями. Пропить их! А билеты продать! Он не сомневался, что сразу же найдёт покупателей. Хорошие гастроли в небольшом городке бывают настолько редко, что на каждом концерте зал переполнен. И он не ошибся. У подъезда клуба стояло десятка два человека, повторявших безнадёжными голосами одну и ту же фразу:

— Нет ли лишнего билетика?

И стоило только Женьке достать из кармана билеты, как у него их буквально выхватили из рук.

А теперь куда? Недалеко от клуба есть «забегаловка», где торгуют пивом. Есть там и водка, правда, на вынос, но это только так считается, а на самом деле пьют прямо тут же, у стойки. Самому Женьке ещё ни разу не приходилось выпивать там, но он неоднократно слышал от других. Что ж, пришло время и самому испытать.

В «забегаловке» никого не было, только в углу, у пустой пивной бочки, спал сидя какой-то мужичок. «Неужели и я вот так же? — невольно подумал Женька. — Ну и пусть все видят, до чего довели!» Он шагнул к стойке и бросил на нее деньги, полученные за билеты.

— Четвертинку и кружку пива!

Продавец понимающе подмигнул. Тотчас из-под стойки появилась четвертинка водки, заткнутая свернутой бумагой.

— Нет четвертинками, — не глядя на Женьку, проговорил продавец, наливая пива. — тебе повезло. Приходил тут один, попросил разлить половинку. Стакан нужен?

Женька кивнул головой.

Оттуда же, из-под стойки, моментально появился засаленный стакан.

— Ты бы хоть помыл его, что ли, — поморщился Женька.

— А зачем? — искренне удивился продавец. — Водка, брат, она всякую микробу сразу убивает, а вода их только больше приносит. Так учёные люди объясняют.

— Вон пивные-то кружки моешь!

Продавец усмехнулся.

— Так это, мил человек, с меня санконтроль требует. А стакан — он лично мой, до него никакой санконтроль не касается. Ну, коли хочешь, сполосну.

Он действительно сполоснул в ведре с водой стакан, отчего тот отнюдь не стал чище, и протянул его Женьке.

— За стакан — двадцать копеек! — предупредил продавец. — Вот сдача.

Женька скомкал деньги и, не считая, сунул их в карман пальто. Затем налил больше половины стакана водки, добавил пива. Перебарывая отвращение, залпом выпил обжигающую смесь и, еле сдерживая одолевающий кашель, уткнулся в пивную кружку.

— Лихо! — одобрил продавец. — Повторить?

И, не дождавшись ответа, вылил остатки водки в стакан, а пустую бутылку сунул под стойку.

Приятная теплота согрела желудок, потеплело немного и на душе у Женьки. Захотелось поделиться с кем-нибудь своим горем, рассказать о своей жизни. Но кому? Не этому же лысому продавцу. Женька торопливо допил остатки водки и пива. В натопленной «забегаловке» было чересчур жарко, а может быть, это уже действовала выпитая водка.

Он вышел на улицу. Метель не утихла, но теперь ветер со снегом не хлестал по лицу, а приятно освежал. Куда идти дальше? Он остановился в раздумье и пожалел, что продал билеты. Концерт, наверное, интересный, там будут все знакомые. Впрочем, о чём он думает? У него же есть деньги, которые он твёрдо решил пропить.

И пропить не в «забегаловке», не у стойки и не из горлышка за углом, а по-взрослому, за столом, в ресторане.

Ресторан в их небольшом городке был только на станции, на вокзале. И Женька направился туда. Ноги почему-то стали разъезжаться, а один раз он даже свалился на бок.

Наконец, он дошёл до перекидного моста, который вёл через пути на перрон, и здесь совершенно неожиданно встретил препятствие: дежурный по станции решительно загородил ему дорогу.

— Куда путь держите, молодой человек?

— На вокзал, в ресторан.

— Нечего вам на вокзале в нетрезвом виде делать. Ещё попадёте под поезд — отвечай тогда за вас!

— То есть как это нечего? — надвинулся на него Женька. — А если я выпить хочу? Я свои деньги пропить желаю!

— Шёл бы ты лучше домой, молодой человек, — осуждающе проговорил дежурный. — Ишь, извалялся уже весь. Мать, наверное, беспокоится.

— Мать, — неожиданно для себя всхлипнул Женька и ожесточился. — Нет у меня больше матери! Слышишь, нет! И никогда не было! А не пускать ты не имеешь никакого права!

— Чего в самом деле пристаёшь к человеку? — раздался сзади хрипловатый голос, и Женька обрадованно повернулся к неожиданному заступнику.

Сзади него стоял, широко расставив ноги, крепкий коренастый парень лет на десять старше его, в низко надвинутой кепочке с коротким козырьком, в лёгком осеннем пальто. А за ним неясно маячила вторая фигура, на которую Женька не обратил внимания.

— У человека, может, горе какое, его залить нужно, а ты тут встал как столб и ничего понимать не хочешь, — продолжал парень и, подхватив Женьку под руку, шагнул вместе с ним на дежурного. — Пошли, кореш!

Дежурный, ворча, посторонился.

— Понимаешь, — поднимаясь по лестнице, жаловался Женька новому знакомому, — выпить хочется, а он не пускает, говорит, что в нетрезвом виде нельзя. А кто нетрезвый? Сам он нетрезвый!.. А я абсолютно трезвый! И деньги у меня есть. Хочу их культурно пропить в ресторане.

— И много денег? — вскользь спросил парень.

— Хватит с меня. Да и тебя напоить могу.

— Так уж и напоить?

— Не веришь? — остановился Женька. — Пошли!

— Я не один, со мной приятель.

— И на него хватит, — хвастливо проговорил Женька и сделал широкий жест. — Пошли, всех угощаю!

— Ну что ж, пошли, — согласился новый знакомый и внимательно посмотрел на Женьку.

В ресторанном зале было почти пусто, только в углу за столиком сидела какая-то подвыпившая компания да три железнодорожника, видимо, только сменившиеся с дежурства, пили мутное пиво, закусывая копчёным лещом.

Свободных мест было сколько угодно, и Женька опустился на первый попавшийся стул.

— Леночка! — фамильярно окликнул новый Женькин знакомый молодую официантку, пересчитывающую у стойки дневную выручку. — Подойди к нам!

Держался он уверенно и просто, очевидно, был частым посетителем этого зала. Официантка кивнула головой, свернула деньги, сунула их в карман и подошла к ним.

— Сообрази-ка нам пятьсот грамм для пробы и лёгонькую закусочку: селедочку, винегрет, если есть, рыбку заливную, холодненькую.

— А поч-чему лёгкую? — взъерепенился вдруг Женька. — Хочу, чтоб всё было как следует. Где у вас меню?

Язык уже плохо подчинялся ему. В меню, отпечатанном на машинке, все буквы слились в серое пятно, но он всё-таки уловил название блюда, звучащего необычно, и удовлетворённо ткнул в него пальцем.

— В-вот, фри-икасе хочу!

Он громко икнул и уставился на официантку бессмысленными глазами.

— Ладно, — снисходительно улыбнулся новый знакомый. — Фрикасе так фрикасе. А вообще-то и верно, перекусить не мешает. Что у вас там сегодня из порционных?

— Пельмени и шницель натуральный, рубленый.

— Тогда три шницеля, только попроси на кухне, чтобы побыстрее. Ну, и ему фрикасе. Водку и закуску сейчас, а остальное потом.

Официантка оглянулась на буфет, наклонилась над столиком и негромко сказала:

— Распоряжение поступило — только по сто грамм на человека отпускать.

— Э-э, — небрежно отмахнулся парень, — этот приказ не про нас. Пусть, кто писал, тот его и соблюдает. А мы по сто грамм по второму заходу пить будем.

— Буфетчица не отпустит, — возразила официантка.

— Брось! Первый раз, что ли? Налей в два графина по двести пятьдесят, никто и не придерется. Да и придираться-то не к кому, зал-то совсем пустой.

Странное чувство овладело Женькой. Всё перед ним плыло, качалось, двигалось в каком-то непонятном хороводе, лица туманились и расплывались. Злость вдруг прошла, осталась только жалость к себе. Сладко щемило сердце, и хотелось плакать.