Дерзание
Дерзание читать книгу онлайн
Роман «Дерзание» (1958 г.) Антонины Коптяевой завершает трилогию о докторе Аржанове, первые две части которой составили книги «Иван Иванович» (1949 г.) и «Дружба» (1954 г.). Перипетии жизни своего героя Коптяева изображает в исторически конкретной обстановке.
Так, в романе «Иван Иванович» хирург Аржанов работает в глубинке, на северо-востоке страны, в крае, который еще в недалеком прошлом был глухим и диким. Помогает людям избавиться ст болезней, воодушевляя их своим трудом. Действие романа «Дружба» вводит читателя в драматическую обстановку Сталинградской битвы, участником которой является и доктор Аржанов, а в «Дерзании» Иван Иванович предстает перед нами в послевоенное время: он уже в Москве и один из первых дерзает проводить операции на сердце.
Работа Ивана Ивановича, его одержимость делом, которому он служит, показана в естественных взаимосвязях с действиями, надеждами и устремлениями людей, среди которых он живет. Рядом с образом главного героя перед читателем проходят живые, правдивые и нравственно светлые образы председателя районного Совета Марфы Антоновой, юной якутки Вари Громовой, одной из учениц Ивана Ивановича, ставшей его женой, молодого и талантливого врача Ларисы Фирсовой, у которой война отняла семью. Своим трудом эти люди утверждают силу добра, благородства и гуманизма.
Следует отметить важную черту писательского дарования Антонины Коптяевой — обстоятельность и точность изображения характеров ее героев. Страницы трилогии, показывающие доктора Аржанова у операционного стола, захватывают точностью изображения настолько, что, читая их, ощущаешь себя как бы присутствующим в операционной. Хотя дело Ивана Ивановича определяет главную линию его жизни, однако, показывая и личную, семейную жизнь героя, которая складывается непросто, автор поднимает проблему гармонии творческого труда и личного счастья.
Жажда очерковой достоверности вместе с желанием заглянуть во внутренний мир своих героев, коснуться вечных источников бытия — любви, верности, измены, встречи, разлуки, товарищества — отличает уже раннюю работу писательницы — ее первый роман «Фарт» (1940 г.). В нем показана жизнь золотодобытчиков — старателей, шахтеров, обитателей суровой тайги. Роман был написан на основе долгих наблюдений, отличного знания быта, условий таежного труда, которые открылись автору не как стороннему наблюдателю. Родившись в семье золотоискателя на прииске Южном, с юных лет Антонина Коптяева работала со старателями в амурской тайге.
Наблюдения, почерпнутые в золотоносном таежном крае, легли в основу следующего произведения Коптяевой — ее дипломной работы в литературном институте им. Горького — романа «Товарищ Анна» (1946 г.), в котором раскрывается образ человека с сильным и цельным характером. Личная жизнь главной героини Анны, руководительницы крупного золотодобывающего предприятия, фактически слившаяся с жизнью в обществе, на производстве, является главным содержанием книги. Автор показывает духовное обновление человека, неразрывно связанное с творческим трудом.
Эту мысль Коптяева последовательно проводит и в романе «Дар земли»(1963 г.), где на фоне напряженной борьбы за добычу приволжской нефти показывает картины зарождения новых взаимоотношений в трудовой семье.
После завершения работы над романом «Дар земли» Антонина Коптяева обратилась к новой для себе теме — историко-революционной. Роман «На Урале-реке» посвящен борьбе оренбургских рабочих против белоказаков Дутова и колчаковцев. В книге раскрывается способность автора широко охватить всю картину событий И одновременно представить ее читателю в детальных подробностях. В романе правдиво переплелись судьбы героев, созданных воображением писателя на основе изучения жизненного материала, и характеры действующих лиц, реально существовавших, таких, как Петр Алексеевич Кобозев — чрезвычайный комиссар по борьбе с дутовщиной, герой казахского народа Алибий Джангильдин, председатель оренбургского ревкома Самуил Цвиллинг, рабочий-большевик Александр Коростелев и другие.
Коптяева показала быт и нравы оренбургского казачества и в мирной жизни и во время гражданской войны. В первой книге романа «Год 1917-й» автор рассказывает о возникновении Оренбургской партийной организации, о всеобщей рабочей забастовке, вооруженной защите города от войск атамана Дутова, о приходе Советской власти в Оренбург. Вторая книга охватывает события гражданской войны в Оренбуржье в 1918 —начале 1919 года.
Яркое художественное выражение нашла здесь идея защиты революционных завоеваний, одухотворявшая героев обороны Оренбурга.
В творчестве Антонины Коптяевой большое место занимает в работа в очерково-публицистическом жанре. Книга очерков «Чистые реки» (1969 г.) и страницы из дневника писательницы — «Сибирские сокровища» (1971 г.) свидетельствуют об остроте чувства современности, о знании автором жизни народа.
Очерки Коптяевой отличает естественность интонации повествования, светлый лиризм. Описание природы она использует как средство для более полного раскрытия сути происходящих событий. Это проявляется и в небольших по объему, но богатых по содержанию очерках «Края родные», «О самом дорогом», «Память сердца», «Северное сияние»…
Всем своим творчеством Антонина Коптяева раскрывает общественное назначение человека, утверждая невозможность истинного счастья без ощущения нужности людям.
Е. Абрамович.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Болтая, Лычка приподнял босую ногу, старчески жилистую и тонкую в короткой штанине кальсон.
— А левую?
— Можно и левую! — Старик поднял и вытянул другую ногу с такой же задубевшей подошвой и торчащими костистыми лодыжками.
Решетов обернулся к Злобину и Ларисе, победоносно подморгнул рыжевато-карим глазом.
— Как видите, подвижность обеих ног одинаковая.
— Это был перелом шейки бедра, — сказал Злобин Ларисе, с интересом смотревшей на больного.
— Да, перелом шейки бедра. Сдать бы поскорее в производство наш усовершенствованный инструмент, тогда многие смогут его применять. — Лицо Решетова неожиданно вытянулось, помрачнело, и он добавил с горечью, показав на Лычку: — Вот как будто хорошее дело делаем, а получаем за это по шеям!
— Зачем по шеям? Я, например, таким делом предовольный, дай тебе бог здоровья, — истово произнес старик. — Я думал — шабаш, не встану. У нас один плотник сломал ногу, когда с лесов сверзился… Зайду к нему, бывало, лежит с задранной ногой, как пистолет, в коленке спица насквозь продета, да еще гири чугунные к ней подвешены. Месяца три, поди-ка, все лежал — целился в потолок. А у меня, гляди, того хуже: шейка какая-то внутре поломалась! Как это понимать? Стало быть, костяной болт, на котором нога держится?..
— Болт от слова «болтать»! Не в колено ставится спица, а в кость голени, пониже коленной чашечки. Ох, любишь ты поболтать, дедушка! — мягко упрекнул Решетов, невольно улыбаясь.
— Грешен, не отрицаюсь. Язык-то, слава богу, без костей — не ломается. Теперь, когда вы мне вместо костяной шейки железную приспособили, я еще поживу и поглаголю, само собой.
— Ну поглаголь,
— Вы когда… — заговорила было Лариса.
— Поломался-то? Да ноне утром семь ден исполнилось. А вот уже выскребаюсь с койки. Как раз перед вами пробовал слезать. И слез. Подналег на костыли, пять шагов туда да пять обратно. Вслух считал. Десять шагов сотворил, весь потом облился и скорей марш под одеялку. Тоже и боюсь, кабы не свернуться набок. Упадешь — и, помилуй бог, гвоздь из шейки обратно выскочит, и пропадут тогда наши труды с Григорь Герасимычем.
— Сколько же вам лет, Захар Иванович? — спросил Злобин, подсаживаясь к больному и осторожно сгибая его сломанную ногу.
— А ты не бойсь, — подбодрил Лычка, — лежа-то я очень свободно ею двигаю. А лет мне — семьдесят третий пошел. Сторожем я на базе. Вот и дернула меня нелегкая влезть на анбар. Задралось там железо, гремит от ветра, внимание на посту отвлекает. Дай-ка, Думаю, устраню неполадку. Прибил и на навесик благополучно слез. А там Полкашка ждет — помощник мой. Я его научил, на свою голову, по лестницам ходить. Он за мной по собачьей возможности и лазит везде. Стал я с навесика спускаться, а тут кто-то шелохнись за забором. Ну, Полкашкшю дело известное… Ка-ак бросится, да со всей силы меня под коленки. Я и покатился!
— Вот посмотрите! — сказал Иван Иванович, взяв у рентгенолога снимки.
И все стали разглядывать черные полупрозрачные пленки.
— На днях у нас умерла больная с таким переломом… Учительница, — тихо сказал Злобин. — Почти восемь месяцев пролежала. Совсем нестарая женщина, лет сорока. Да, как обычно в таких случаях, воспаление легких.
— А профессор Тартаковская решила опорочить нашу попытку применять активный метод лечения! — сердито хмурясь, сказал Иван Иванович.
— Не опорочить, а подвергнуть, так сказать, серьезной критике, — произнес кто-то за спинами хирургов сипловатым баском.
Такие голоса не раз слышала Лариса на Волге…
«Чалку, чалку отдай, разиня!» — кричал, бывало, не то простуженным, не то пропитым басом капитан катера или парохода, вздымавшего волну у пристани.
Лариса обернулась, рядом стоял полный человек среднего роста, с обрюзглым, очень белым лицом. На висках под докторской шапочкой блестели рыжеватые волосы, короткая шея пряталась под вторым подбородком, выпирающий живот приподнимал и слегка разводил в стороны полы ослепительного халата. Глаза доктора зеленели над набухшими веками, точно две ягодки крыжовника. Взгляд их, устремленный на незнакомых врачей, светился хитренько и колко.
— Это заместитель нашего главного врача по хозчасти, Прохор Фролович Скорый, — отрекомендовал 'Иван Иванович. — Имя у него хотя и простое, но трудно выговаривается, поэтому его зовут тут коротко: Про Фро.
— Очень приятно, — сказал Про Фро Злобину, а Ларисе еще и улыбнулся, добавив: — Слышал о вас. Прекрасные дела творите.
— У вас тоже замечательное дело. — Злобин кивнул на Лычку, который сидел на кровати и, согнув в колене больную ногу, с детским любопытством разглядывал свою ступню и пошевеливал пальцами. Видно, ему не верилось, что он уже начинает владеть сломанной ногой.
— Гм, гм! — не то покашлял, не то промычал Скорый. — Такой авторитет, как профессор Тартаковская…
— Бросьте притворяться, дорогой коллега, — добродушно перебил его Решетов. — Вот двурушник! Поддакивает скептикам, а нас чертовски выручает с доставкой гвоздей. Да-да, гвоздей, которые мы смогли получить только по неофициальному заказу Прохора Фроловича. Не из любви же к искусству блата вы это сделали?
— Мне уже пора, — тихонько сказала Варя Ларисе.
— Мне тоже: Алеша ждет. Сегодня у них в школе концерт, он играет и пригласил меня.
— Он уже большой, ваш Алеша? — спросила Варя, когда они сели в автобус.
— Почти взрослый! — Фирсова улыбнулась чуть печально. — Мы с ним дружно живем. Он моя единственная радость.
— Значит, вы не… значит, вы не вышли замуж?
— Нет.
— А Софья Вениаминовна? — быстро перевела разговор Варя. — Вы знаете, она будет работать в нашей городской больнице невропатологом.
— Ох, какая! — вырвалось у Ларисы. — Мне она не говорила о вас, когда была в Москве.
— Мы с ней и не виделись. Ваня получил письмо от нее.
— Мне она не написала ничего, — упрямо возразила Лариса, думая о том, как странно звучит в устах Вареньки это «Ваня».
«Ольга права: ему нужна не такая жена. А какая же? — насмешливо спросила себя Лариса. — Не такая ли, как ты?»
— Я часто ее вспоминаю, — продолжала Варя, живо представив Софью, которая никогда не падала духом. — Она очень заботилась о вашем мальчике. Помню: бомбежка ужасная — все в блиндаже дрожит, а она сидит и так серьезно прикидывает, как лучше сделать маленький джемпер из своего шарфа. Алеша потом очень гордился обновкой. А нашему Мишутке сейчас три года. Но говорит еще очень плохо: «тулат» вместо «кулак», «тинтопта» вместо «винтовка». Ваня меня успокаивает, что это пройдет…
И опять слово «Ваня» больно резануло Ларису.
37
Эта встреча напомнила Варе и давнюю обиду, испытанную ею в подземном госпитале.
«Зачем она надевает докторскую шапочку?» — раздраженно и зло сказала тогда Лариса.
«Зато теперь я надену ее по праву, — подумала Варя, когда, впервые лридя на работу, принимала из рук сестры-хозяйки халат и белую шапочку. — Но… по праву ли?! Ведь врач-то я еще никакой. Летняя практика да субординатура на шестом курсе. Вдруг не справлюсь с работой?!»
Заведующая отделением Полина Осиповна внимательно всмотрелась в лицо Вари бойкими, ясно-серыми глазками, потрепала ее по плечу маленькой энергичной рукой.
— Ничего, не робейте. Я тоже вот так пришла сюда лет двадцать назад, и ничего, работаю до сих пор, как будто кое-чем овладела за это время. Больные не жалуются. — Она улыбнулась, показав только нижний ряд зубов, молодо блестевших белой эмалью; верхняя туба оставалась почти неподвижной. — Если возникнут трудности, я вам помогу. Не стесняйтесь, теребите меня. А теперь пойдемте, познакомлю с больными. Учтите: у многих ранения проникающие, черепно-мозговые. Народ нервный, неуравновешенный. С ними нужна особая тактичность. Надо быть и мягким, чтобы не обидеть, надо и твердость иметь, чтобы не растеряться: иногда попадаются злостные хулиганы, они за все твое добро и ласку готовы голову тебе проломить. — Полина Осиповна вздохнула и направилась к двери, увлекая за собой Варю.
