Удар! Ещё удар!..

— Опять о спорте? Левый край, правый край, не зевай!

Вольт Семенович сел.

— Именно о спорте. И о ремонте печи…

— Не вижу связи, — сердито пробормотал директор. — Ваши спортсмены, конечно, закаленные. Но не настолько, чтобы лезть в печь!

Вольт Семенович пропустил мимо ушей ядовитую шутку.

— Скажите, Михаил Филимонович, — произнес он. — Что, если какой-нибудь фокусник или волшебник взялся бы починить туннельную печь? За десять минут. Ну, скажем, на всякий случай, за полчаса. Само собой, — без остановки. Уплатили бы вы ему две тысячи?

— Двадцать две! — крикнул директор. — Да что там — сорок две! И еще объявил бы этому волшебнику благодарность в приказе!..

— Благодарности не надо! — скромно сказал Вольт Семенович. — Подпишите, пожалуйста, — и протянул директору листок.

Тот взглянул на бумажку:

— Итого — две тысячи рублей, — сказал Вольт Семенович. — Подпишите…

— А печь?

— Исправим…

— Вы?! — директор засмеялся. — Шутник!

Вольт Семенович придвинулся ближе к столу.

— Есть у нас электромонтер Миша Замятин. Знаете?..

Директор кивнул.

— Так вот, этот Миша…

Вольт Семенович успел сказать всего три фразы, как директор вскочил из-за стола.

— Гениально! — Он хлопнул себя по лбу. — И как это я не догадался! Гениально!

Подписал листок, нажал кнопку звонка и приказал секретарше:

— Немедленно!.. Замятина ко мне!

В туннельном цеху возле ворот печи два плотника быстро сбивали из досок высокий помост.

— Артисты приедут!

— Танцплощадка!

— Загорать! Поближе к солнцу! — сыпались насмешливые догадки рабочих.

Плотники вяло отшучивались. Они и сами толком не знали, для чего это сооружение.

Вскоре в цехе появился Михаил Замятин — невысокий, тщедушный, курносый, с редкими, словно выщипанными, бесцветными бровками. Он деловито осмотрел помост, вместе с плотниками придвинул его поближе к воротам печи, забрался на него, лег, поерзал, сказал: «Порядочек!» — слез и ушел.

Плотники неторопливо собрали инструменты и тоже ушли.

Вскоре Замятин вернулся. На этот раз с ним была винтовка, патроны и темные очки.

Был как раз конец смены. Рабочие окружили маленького, застенчивого Замятина.

— Тир здесь откроешь?

— Дай пальнуть!

— Ружье-то повыше его самого! — слышались возгласы.

Народу в цеху все прибывало. Пришел главный технолог и главный инженер. Пришли рабочие из других цехов. Пришел даже повар из заводской столовой.

— Братцы! А ведь он хочет отстрелить кирпичи! — тихо проговорил кто-то.

— Ловко!

— Как в кино!

— Фокусник, ей-богу! — восхищались одни.

— Ни черта не выйдет. Попробуй попади, когда и самого-то кирпича почти не видать.

— И не прицелишься! В лицо так и шибает жаром! — горячились другие.

А в углу уже разгорелся спор: сколько патронов потребуется для «ремонта» печи.

— Восемьдесят пять!

— Сорока хватит!

— Сказал тоже! Не меньше сотни!

— Спорим? На пару пива?

— Идет!

К вентилятору пристроили несколько листов фанеры, чтобы струя охлажденного воздуха овевала стрелка. Ведь помост стоял совсем рядом с печью, и жара была дьявольская.

Вольт Семенович помог Замятину забраться на помост, передал ему винтовку, патроны, ватник. Замятин надел темные очки, казавшиеся огромными на его щуплом лице, расстелил стеганку, лег, изготовился.

Там же, на помосте, рядом с Замятиным, тоже подстелив под себя ватник, устроился с большим тяжелым биноклем токарь по фарфору — Ваня Крышкин. Он, как и Замятин, увлекался стрелковым спортом. А сейчас взял на себя обязанности корректировщика.

В цеху стало тихо.

Замятин целился. Много раз выступал он на стрелковых соревнованиях. Бил в мишени гораздо более удаленные, поражал мгновенно исчезающего «бегущего оленя», стрелял навскидку по маленьким летящим тарелочкам. Но никогда не испытывал Миша Замятин такого волнения, как нынче.

Его сухое худенькое личико было бледным, хотя рядом дышала пламенем огромная печь; бледным, сосредоточенным и даже сердитым.

Нет, пожалуй, однажды, только один раз за всю жизнь, Миша волновался вот так же. Это было лет семь назад, когда к ним в детдом приехал известный московский поэт — огромный, толстый, с красивой полированной палкой, — и Миша должен был при всех ребятах, воспитателях и, главное, при самом поэте декламировать его стихи. У него тогда губы запеклись, как в лихорадке. А ноги подгибались.

И сейчас, лежа на помосте в цеху, Миша чувствовал, что губы у него пересохли.

«Шляпа! Пижон! Раскис!» — бранил он себя.

Он всегда ругал себя, когда нужно было быстро успокоиться.

Вольт Семенович, стоя внизу, тоже волновался. Глядел на тщедушную фигурку Миши Замятина — видна была только его русая голова и узкие плечи — и думал: «А зря я ему поручил. Лучше бы Крылову.»

Это был здоровяк-обжигальщик, тоже отличный стрелок.

Вдруг в цеху, по толпе зрителей, пробежал легкий гул.

Замятин, не сделав выстрела, приподнялся, сел, снял очки, что-то сказал Ване Крышкину.

Тот кивнул, тоже сел, достал из кармана коробок спичек. Он зажег спичку, а Замятин наклонил над дрожащим язычком пламени мушку винтовки.

— Чего это он? — зашептались в толпе.

— Ворожит! — хохотнула молоденькая разбитная глазуровщица.

— Тю! — цыкнул на нее пожилой крановщик. — Понятие иметь надо! Мушку коптит, чтобы, значит, отблески не мешали…

Закоптив мушку и прицельную рамку, Замятин снова лег. Лег и Ваня Крышкин, приставив к глазам бинокль.

Все в цеху замерли.

Замятин целился, наверно, побольше минуты. Но опять не выстрелил. Повернувшись на локте, он что-то тихо сказал Крышкину. Оба встали.

— Что такое? — тревожно спросил снизу Вольт Семенович.

— Переноску достаньте, — попросил Замятин. — У меня в шкафу…

В темных очках он походил на слепого, а маленькое, бледное его лицо от этих больших очков казалось еще суше и меньше.

Вольт Семенович принес переносную лампу с длинным, свитым в кольцо шнуром. Замятин подключил ее к проводке и, повесив над помостом, лег.

И Крышкин лег. Лампочку Замятин укрепил как раз над мушкой. Вероятно, так ему было виднее — и блики уничтожались.

В цехе снова стало тихо. Замятин целился.

— Ну! — нетерпеливо шепнула глазуровщица.

И, словно следуя ее приказанию, раздался выстрел.

— Есть! — тотчас радостно крикнул Ваня Крышкин, не отнимая бинокль от глаз. — Отколол кусок от крайнего слева…

Гулко хлопнул второй выстрел.

— Есть! — снова воскликнул Ваня. — Крайний слева срезан! Чисто!

— Ур-ра! — крикнул кто-то.

Снова хлестнул выстрел.

— Есть! — крикнул Крышкин.

Шесть раз стрелял Замятин. Всего шесть раз. Три кирпича были начисто сколоты.

— Итак, — торжественно провозгласил Вольт Семенович, глядя на часы, — весь «ремонт» печи занял восемнадцать минут.

В толпе засмеялись.

Замятин слез с помоста. Директор обеими руками тряс ему руку так долго и так энергично, словно качал насос.

«Откуда он взялся?» — подумал Вольт Семенович.

Увлеченный стрельбой, он даже и не заметил прихода директора.

— Эх, милый, — растроганно сказал директор стрелку, — как бы мне тебя отблагодарить?!

Они стояли рядом, оба маленькие, только директор — полный, а Замятин — щуплый.

— Да никак, — засмущался Замятин.

Но Вольт Семенович ловко оттер его плечом.

— Очень даже просто, товарищ директор, — сказал он. — Проще простого. Постройте при заводе стадиончик. Маленький: тысяч на тридцать…

— Зрителей? — ахнул директор.

— Что вы?! Что вы?! Рублей! — засмеялся Вольт Семенович. — Видите: спортсмены — они всегда пригодятся…

— Пожалуй, — сказал директор. Подумал-подумал и засмеялся. — Ладно уж. Будет вам стадион! Ешьте меня с потрохами…