Повести и рассказы

И, как отбившийся от стаи лебедь, он вдруг почувствовал в тумане своего сердца призывный клич. Дрожащими руками он выхватил из записной, уцелевшей книжки письмо поручика Баранова и жадно, залпом перечел его. Да, да… Вот по какой стезе он должен направить свой полет.

Николай медленно сложил письмо, уставился долгим взглядом в снег. Большие мысли не всплывали в утомленном взбаламученном мозгу, сердце юноши в тумане, и голову обносил туман. Сердце ныло о другом. И прежде всего…

— Сидоров, прощай!!

«Про-а-а-а-й!» — откликнулся туман и лес.

С КОТОМКОЙ

Глава первая

О совхозах. — Начинаем строить. — Умный дурак. — Масляные фокусы. — Кого он любит? — Пьяная взятка. — Самогон. — Налоги душат. — Убойная дорога. Настроения.

Отправились путешествовать по одному из северо-западных уездов вдвоем с моим другом Кузьмичем, агрономом местного совхоза. Было серое утро. Лохматые облака грозили дождем. С горки, как на ладони: речка, церковь и в кудрявых зеленях — совхоз. А вот крестьянские поля, вот только что расчищенная лесная заросль: унавожена, вспахана, но еще торчат пни. Крестьяне пускают теперь в ход каждый клочок земли, осушают болота, рубят кусты.

— Нужда велит, — об'ясняет дядя, с которым мы остановились покурить. Ране-то у помещиков в аренду брали, либо исполу работали. А теперича совхозы кругом, раздуй их горой. Совхоз, известно, в аренду уж не даст мужику земли, сидит, как собака на сене. А где мужику взять земли? Вот и лезем в лес. Выходит, что раньше-то, до революции, у нас земли гораздо больше было.

— Но ведь совхозы-то работают, — возражаю я.

— А провались они со своей работой. Только землю зря пакостят. Наемный рабочий — он нешто хозяин земле? Его колом надо на работу-то выгонять. На себя выработать не могут. Богадельня-матушка.

— Там все-таки образцовое хозяйство.

— Тьфу ихнее образцовое хозяйство! Капуста — и та с килой. Образцовые хозяйства. Эвот в Липцовском совхозе тыщу десятин, дак разве мужик чего поймет. А ежели наше правительство с понятием, надо сделать так: все совхозы в три шеи, а землю мужикам. Хлеба ахнем — горы! А для наглядности науки — в каждой волости по маленькому совхозу, десятин на 25, как в хуторе. Вот и пусть там работают по науке. У меня хутор, и там хутор. Значит, на одной дорожке стоим. Только что я темный дурак, а там главные специалисты. Вот я и приду учиться к ним: а ну-ка, как образованность гласит? И все перейму оттудова: восьмиполье, севооборот, травосеянье и все такое. А на кой чорт я к нему на тыщу десятин-то пойду смотреть, у него там весь распорядок иной, для мужика неподходящий. Понял, нет?

— Ну, а как заведующие совхозами? Кажется, народ дельный, хороший?

— Да для себя-то они шибко хороши, свое возьмут, — и крестьянин плутовато подмигнул. — Оно и вправду сказать, кому охота на чужом деле стараться-то, раз он служащий? Ну, вот он и гонит в свой карман. Кого ему бояться? Ревизии? А взятка-то на что? Поделят — шито крыто, а в казну — фига. Вот какие дела, и винить их нечего. Кого хочешь на ихнее место посади, тебя ли, меня ли, все равно, будем и мы хапать. Разве что дурак какой сыщется по чести жить. И того слопают живо. Как кто? А кому мешает, тот и слопает. А нет — так и в омут башкой. Очень просто.

— Что же делать-то? — спросил я.

— А вот что делать. Я ж тебе сказал. Вот, скажем, совхоз в тыщу десятин, правительству убыток от него огромный. К чорту все! На тыще десятин 75 хуторов можно разбить, да в настоящие руки: «владей»! 75 хозяев. Понимаешь! Хозяев! А земля настоящего хозяина любит крепко.

— У государства запасный земельный фонд должен быть, — сказал Кузьмич.

— Ну, фонд. Пускай будет фонд. Это ничего. Фонд все-таки землю в аренду будет отдавать, все-таки мужику будет вольготней.

Вдогонку закричал:

— А вы поширше шагайте-то! в Дубраве праздник нынче, Преображенье… Погуляете.

Дорога свернула на луг и скоро уперлась в речку. На высоком берегу, в парке, барское гнездо, обращенное теперь в больницу. Мы навестим доктора на обратной дороге, теперь же дальше, в путь.

— Вот погляди, как пулемет работал, — говорит мне Кузьмич, показывая пронизанные пулями мостовые перила, — на той гривке, в лесу, белые были, а здесь — красные.

Отлично оборудованная водяная мельница. С десяток крестьян нарубают новые венцы на быках и устоях плотины, перестилают мост, а ещ 1000 е в прошлом году здесь нельзя было проехать. Я прошел много верст по деревням, видел: ремонтируются совхозские постройки, чинятся мосты, крестьяне делают новые избы. Итак, топор опять заработал по Новой России, пусть не иступится.

В верхнем этаже мельницы приспособлена «динамо», она подает энергию по всему больничному хозяйству, в школы первой и второй ступени, и в школьное общежитие, лежащее отсюда в двух верстах. В прошлом году ток подавался очень слабый, свет был скудный, и только трое крестьян пожелали освещать свои избы, а теперь, когда лампочки накаливаются по-настоящему, крестьяне и рады бы были ввести такое новшество, да поздно: мощность «динамо» ограничена.

По дороге и дальше, прямиком по пашням, врыты свежеоструганные столбы. Вот трое молодых людей быстро подставляют к столбу лестницу, ввинчивают простенькие, бутылочного стекла изоляторы и натягивают провод. Это новая телефонная сеть, соединяющая совхозы, волисполкомы, школы и дальше — уездный центр. Значит, работа началась и в этой области.

— Где лестницу-то взяли, товарищи? — спрашиваю.

— Да вроде как на станции украли. А что ж, ежели ничего не дали нам, проволоку и ту на своих горбах прем.

— Скоро проведете?

— Живо! Кому час возиться, а у нас в неделю закипит.

Бодрые, сытые, в бутылке самогон.

До самой станции идем возле дороги лесом. Нынче масса ягод и, в особенности, грибов.

— К войне, — говорят крестьяне. — Гриб завсегда к войне.

Попадаются окатные валуны, наследие ледникового периода. Вот хутор латыша: чистая изба, скотный двор, амбары. Тут же пашня: яровые, картофель, греча, клевер — урожай недурен.

Об этом латыше стоит сказать пару слов. Он наглядно показал, что значит настойчивость и сила воли. Пять лет тому назад он купил у помещика совершенно непригодный к земледелию клочок земли десятины в две, болото, камень на камне и дряблый полусгнивший лес.

— Вот дурак-то, — посмеивались мужики. — Да на этом месте только чорту в кулак свистать.

А чрез пять лет все зацвело и зазеленело. Осушительные каналы, груды собранных камней и вывороченных пней говорят о каторжном труде. Зато теперь всего вдоволь: коровы, овцы, две лошади, пасека, даже сторожевая шавка, едва не разорвавшая мне штаны. Сытно живет на проклятой, когда-то засыпанной камнями земле большая семья, и латыш, попыхивая трубочкой, подсмеивается над мужиками.

— Молодца, Мартын! И самогонка у тебя — огонь.

Наконец, лесная тропинка приводит к железнодорожной станции. Это целый небольшой поселок. Ссыпной пункт, где принимают продналог, отделение «Пепо», лавка сельского кооператива и еврейская лавчонка, где и товару-то на пять целковых серебром, но все дешевле.

Идем мимо какого-то помещения, набитого мужиками. Это арестованные, не внесшие масляного налога. А возле сидят несколько человек кружком, играют от нечего делать в карты.

— Работа стоит, а мы сидим, как пни, что ты будешь делать! Пахать время, сеять время. Ах ты, Господи…

Конечно, и здесь не без курьезов. Так уж, должно быть, издревле ведется на Руси.

У серого дома — хвост. Крестьяне, бородатые, безусые и древние, в руках кринки, ведра, туеса, набитые сливочным маслом, а то и просто узелки. Уж не за самогонкой ли, думаю, стоят. Нет, в этом доме добрейшей души фельдшер, и дров у него, надо быть, заготовлено вдоволь: с утра до ночи горит плита, а православные перетапливают масло.