Поезд

1

Елизар Тишков, проводник пассажирского поезда, сидел во дворе вагонного участка. Не было еще и девяти утра, как он пришел сюда, несмотря на то, что явку назначили на одиннадцать.

Старенький портфель притулился у скамейки, раздув тряпичные бока. Другие проводники обычно берут в рейс чемоданы понадежней – мало ли чем придется отовариваться в далеких южных городах, самое сейчас время черешни и помидор. А Елизар, чудак, с чем уезжал, с тем и возвращался. Даже бригадир, Аполлон Николаевич Кацетадзе, ему однажды попенял: «Ты б свою торбу оставлял дома, зачем возишь через всю страну?…» При мысли о бригадире Елизар взгрустнул. Конечно, у него никаких оснований не было, но сердце щемило. Разве можно их сравнивать: бригадир – широкоусый, веселый, с черными хитрющими глазами, и он, Елизар Тишков, с вечно сонным выражением бледного лица, как бы подвешенного к крупным розовым ушам. Никакой не было у него внешней привлекательности. Только что чистые, не тронутые бормашиной зубы. Что касается глаз, то мнения относительно их выразительности расходились. Одни пассажиры – а последние пятнадцать лет Елизар имел дело именно с этой категорией граждан – считали, что у Елизара глаза бесстыжие, другие убеждали его, что с такими глазами человек не может быть дрянным. Так что Елизара основательно запутали. Тут еще и Магда узел затянула: она считала, что у Елизара вообще глаз нет. «Так, гляделки, и все», – говорила она в минуты гнева. Однако на вопрос Елизара, почему она из всех мужчин поездной бригады отдала предпочтение ему, Магда отвечала, что на остальных вообще смотреть невозможно после отхода поезда с оборота. Как на подбор. Тихий ужас, а не проводники… Одни в майках с борцовского плеча, другие натягивают гимнастерки, что оставили в вагонах дембиля, третьи влезают в засаленные женские кофты. Мужчины называются… Только один Елизар в стужу и в зной неизменно одет в железнодорожную форму. Что на стоянке, что в пути. Честно говоря, это не совсем уставная форма. Купил ее Елизар в «Детском мире», в отделе «Все для школы» за тридцать шесть рублей, благо школьники нынче пошли рослые, акселераты. Только и забот было, что блестящие пуговицы нашить да лычки проводника. Работы для Магды на час, а два года носит, не снимая. И пыль не садится, и ни за что не цепляется, не то что законная дерюга, прозванная людьми «пылесосом». Раз вдоль вагона пройдешь – и весь в пыли да в каких-то пятнах… Вот и красуется Елизар на своем рабочем месте, точно дирижер оркестра. Он да Аполлон Кацетадзе, начальник поезда… И Елизар вновь вернулся к своим тихим мыслям. Нет у него фактов относительно Магды и Аполлона Николаевича, нет. Одни предположения. Да и жена у начальника ничего еще, смотрится. Каждый раз перед дорогой подруливает к вагонному участку на «Жигулях», подвозит какие-то пакеты, свертки, наверняка имеющие особое предназначение в дальней поездке. Рядом с Магдой она, конечно, проигрывает, особенно если на Магду надеть все цацки, что сверкают на жене начальника пассажирского поезда. Но не такой же Аполлон дурак, чтобы заводить шашни с проводницей из своей бригады. В поезде все на виду. Это кажется, что вагон кончается тамбуром и площадкой. На самом деле поезд – одна семья. Только локомотивщики, пожалуй, сами по себе… Черный китель и короткая юбка облегали ее невысокую фигуру. Берет с золотыми молоточками был сдвинут набок, покрывая густые темные волосы, в которых проглядывали седые нити. В последнее время их стало больше, несмотря на то, что Магда только отметила тридцатипятилетие. Туфли на коротком бойком каблучке, подарок Елизара, сумка-баул через плечо. Стюардесса, а не проводник… «Пришла, пришла», – со сладким томлением думал Елизар, отстраняя посторонние мысли. Он не помнил сейчас причины их последней размолвки, он начисто забыл о ссоре. Предвкушение дней, в которые он, Елизар Тишков, одинокий мужчина, будет чувствовать себя семейным человеком, охватывало душу упоением и особой просветленностью…

Между тем просторный двор вагонного участка заполнялся людьми.

Инструктора, нарядчики, проводники резерва, студенты-сезонники, технические спецы многочисленных путейских хозяйств, примыкающих к участку… Многие из них были стародавними знакомыми, поэтому встречи их сопровождались возгласами, крепкими рукопожатиями и громким смехом. Одни только вернулись из рейса, другие, подобно Елизару Тишкову, отправлялись в рейс, третьи вернулись и сегодня же отправлялись «с крутого оборота», даже не успев забежать домой, – людей не хватало…

Елизару «везло» – он три дня провертелся дома, изнывая от безделья. Всегда так: когда надо позарез быть дома – гонят в рейс, а когда не надо – слоняешься по углам, груши околачиваешь. Конечно, он мог пристроиться в какой-нибудь рейс, дня на три, но не хотелось выпадать из Аполлоновой бригады. Люди костьми ложатся, чтобы попасть на южное направление, – не станет же он рисковать. Честно говоря, Елизар ждал последнего резерва, думал помириться с Магдой, махнуть с ней на дачу к брату, по лесу погулять. Черта с два! Магда сдала сменщику вагон и сгинула, словно в воду провалилась. Елизар и по телефону звонил, и самолично на такси прикатил ночью. А толку что? Зря катался. Два рубля семьдесят копеек просадил. Считай, бутылку «Агдама» выплеснул без толку – дверь Магдиной квартиры точно слилась со стеной. Соседи поднялись, стыдить Елизара стали, так и поворотил пёхом домой к себе: не станет же он вновь такси нанимать, до пол-литра белоголовой пустые расходы натягивать при здоровых ногах, ведь люди засмеют. Хорошо, грузовой трамвай подвернулся, подобрал с полдороги…

Елизар тронул мыском ботинка свой портфель. Взял ли он бритву с собой, не забыл, как в прошлый раз? Но расстегивать портфель, ворошить все не хотелось. Да и тесно стало на скамье – рядом уселась тетя Валя, пожилая проводница, весом центнера полтора: как она помещалась в узком служебном купе, непонятно.

– Чего ворочаешься-то? – тетя Валя оглядела Елизара.

– Думаю: не забыл ли бритву, а смотреть неохота.

– Эх вы…, проводники. Небось в портфеле, как в вагоне, – проворчала она. – Ох, не хотела бы я быть твоим пассажиром, Елизарка.