Сито жизни

«Подо мной добрый конь, на мне теплая шуба, на руке моей верный Куучегир, — передавал старый охотник, — лишь одного не хватает мне сейчас — силы. Десять лет уже прошло, как сила оставила меня. Если проделаю однодневный путь, сил убывает на целый месяц. Старость сковала мою поясницу, наложила путы на мои ноги, иначе добрался бы до такого друга, как ты, не щадя коня. Если, случится, умру, мечта моя уйдет вместе со мной. Неужели не увижу своего друга Сарысултана? Ты молод, силы не покинули тебя, приезжай. Если суждено, отпробуем пищи с одной скатерти, заведем бесконечную беседу, наговоримся вдосталь, продлим свою жизнь, вспоминая былое, передадим народу накопленное искусство обращения с беркутами. Пусть потомки наши знают о нашей дружбе, пусть рассказывают о ней. Приезжай, — если не приедешь, не исполнятся мои желания ни на этом, ни на том свете».

Разве стерпит подобное Сарысултан? Вскочил он на лучшего коня, надел самую теплую шубу и пустился в дорогу, не прихватив даже и пол-лепешки. На руку посадил своего Байчегира. Отправился в дальний путь великий охотник — один, без провожатых. Говорят, щедро одаривал он те юрты, где останавливался на ночь, отдавая дневную добычу, будь то лиса, или волк, или косуля. Слухи о славных делах Сарысултана обгоняли его на много дней пути, и каждый переиначивал их по-своему… Сколько встретившихся на пути благодарили его, сколько обрадованных джигитов надевали на свои головы тебетеи [5] из переливающихся лисьих шкур. Все больше возрастало искусство верного Байчегира, с каждым днем становился он сильнее, и стоило ему подняться в воздух — добыча была его, будь он неладен!

Прошли дни, прошли ночи, и достиг Сарысултан обширной казахской земли, распространяя славу охотника среди многочисленного казахского народа.

Путь в восемнадцать дней показался ему длиной в восемнадцать часов. Казахские аилы провожали его, указывая дорогу к стойбищу Карасултана, и весть о его приезде крылатым конем летела впереди.

Карасултан, понимая значение дружбы, в честь Сарысултана поставил чистую юрту. Говорят, что он заколол жеребенка-сосунка и сварил сразу все мясо. Говорят, он опалил трехлетнего валуха, у которого от чрезмерного жира курдюк разделился надвое. Говорят, что он устроил настоящий пир, угостив изысканнейшими яствами всю округу, Несколько дней продолжалось пиршество, лучшие певцы, побеждая друг друга, восхваляли искусство хозяина и его гостя. Говорят, что собиравшийся утром народ расходился поздней ночью, что хвала, воздаваемая друзьям, была заслуженной, что над тундуком Карасултана светило солнце, а в двери заглядывал месяц и кругом звучали песни и музыка. Молва о празднике летела из аила в аил, те, что были поближе, радовались, довольные, а те, что были подальше, ждали вестей…

Рассеялась печаль двух друзей, обо всем поговорили они, все услышали, все поняли. С разных сторон прибыли сокольники со своими птицами: беркутами, кречетами и другими. Многие предстали на суд двух друзей. Некоторые, считавшиеся до того знатоками, сняв колпачки со своих беркутов, разочарованные, отпускали их на волю Другие беркуты, признававшиеся никчемными, получили наконец хорошую оценку. Люди, точно муравьи, тянулись по дороге к аилу Карасултана, поднялись даже те, кто никуда не собирался. Прежде незнакомые — познакомились, не встречавшиеся — повстречались. Отсюда разошлись на четыре стороны света имена лучших беркутов, глубоко засевшие и в ушах, и в душах знатоков. И однажды, когда друзья уже насытились разговорами, выпала пороша.

Съехались со всех аилов знаменитости. Говорят, что друзья решили наутро начать охоту с беркутами; определили загонщиков, выделили сопровождающих, запасных лошадей, одним приказали вести гончих, другим быть в засаде. Говорят, что всю ночь до утра тянулся поток людей в сторону Калтар-Жайыка: кто имел коня, торопился верхом, кто не имел коня, поспевал пешком. Там несметные стада сайгаков, там норы несравненных по красоте черно-бурых лисиц. Велика слава искусного охотника: и дети, и взрослые, и женщины, и больные собрались поглядеть на потеху. Гончие, натягивая ремни, рвутся вперед, рычат, утыкают морды в снег, глотают не жуя… Но вот наконец неспешно, точно капризная красавица, начало пробуждаться утро, безмятежно спавшая широкая равнина посветлела, заснеженные пригорки выступили точно белые зубы, тьма ушла в низины и растворилась там. Говорят, что земля была покрыта бесчисленными следами, начало и конец которых терялись в ночи, — настоящий нераспутанный узел. Собравшиеся замолкли, не то что сказать — даже чихнуть никто не осмеливался. Карасултан и Сарысултан поднялись на небольшой холм и остановились там, держа на руках своих беркутов. Каждое их движение — загадка для присутствующих, все хотят держаться поближе, подгоняют коней, если оказались в стороне. Загонщики к тому времени уже тронулись издалека, похлопывая плетью-камчой полы своей одежды. Подобно перекати-полю пошли убегать лисицы, помахивая пышными хвостами. Желая угодить хозяевам, стремглав пустились гончие. Нетерпеливые уже срывали колпачки со своих беркутов и подбрасывали птиц в воздух. Повсюду чудеса, повсюду развлечения, один хвалит свою гончую за хватку, другой ругает своего беркута: мол, не смог настичь добычу. Радуется собравшийся народ — не бывало еще такой охоты! Когда же случалось, что два беркута, захватив одну лисицу, не могли ее поделить, люди возбужденно кричали. Карасултан и Сарысултан пока еще не сняли колпачков со своих беркутов; казалось, они ждали насыщения алчных, потому и не спешили. Наконец выглянуло солнце, коснулось ресницами лучей холодного снега и говорят, что растаяло лицо степи, засверкало разлитым счастьем. Спустя небольшое время загонщики выгнали из расщелины дивную огненно-рыжую лисицу. Говорят, что глаза видевших чуть не выпрыгнули из орбит, пораженные ее великолепием; будто земля горела по две сажени с каждой стороны, когда она убегала, вытянувшись, словно язык живого пламени. Чудо разбудило зависть охотников. Каждый сдернул колпачок с головы своего беркута и выпустил его. Кто теперь скажет, отчего это случилось, но не сумели беркуты настичь добычу, то ли замешкались, то ли струсили, словно малые коршуны. А огненная лисица, говорят, в одно мгновенье исчезла живая-невредимая, сверкнула хвостатой кометой — и нет ее. Все разговоры в степи — только об этой огненной красавице, все глаза смотрят ей вслед. Но Карасултан и Сарысултан и тут не вступили в борьбу, не выказали беспокойства. Охотники пытались разгадать их поведение, пытались спрашивать, но ответа не было. Старейшие посоветовались и наконец решили предоставить очередь друзьям. Говорят, что в это время загонщики снова выгнали ту самую великолепную огненную лисицу. И тогда сказал Карасултан:

— Настало время состязаться. Друг мой, Сарысултан, выпускай своего Байчегира. Хоть ты и молод, но ты гость, значит, быть тебе первым. Испытай своего беркута, а после тебя я.

Однако Сарысултан, уважая почтенный возраст друга, не мог согласиться.

— Я приехал не в гости — повидать друга. Перейти дорогу старшему — хуже смерти, — ответил он.

Мудрые не повторяют дважды. Если дважды умыться, лицо теряет свой цвет; если дважды повторить одно слово, оно теряет свою ценность. Карасултан выехал вперед. Говорят, когда он снял колпачок с Куучегира, отпустил — тот взмыл стрелой, поднялся в небо — и не ударил огненную лисицу, мирно опустился рядом с ней, чуть правее.

— Теперь твоя очередь, друг Сарысултан.

Сарысултан сдернул колпачок с Байчегира — беркут вскинулся свирепо. Отпустил — стрелой взмыл вверх отважный Байчегир, настиг огненную лисицу и — что за чудо! — тоже мирно опустился рядом, слева от нее. Знатоки качали головами, не решаясь судить более опытных. В народе же много разных слов было сказано о друзьях, кто-то даже пустил слух, будто слава их — лишь обман. Карасултан и Сарысултан после случившегося уже не охотились. Накинули на головы своих беркутов колпачки, безмолвные вернулись в аил.