Дорогой героя

После этой встречи прошло несколько месяцев. Бридько постепенно стал забывать о ней, как вдруг пришла телеграмма из наркомата: «Срочно выезжайте Москву учебы промакадемии». Бридько вначале не поверил: ему ли адресован вызов? Пошел в партком. Оказалось, секретарь только что разговаривал с Москвой, и оттуда потребовали, чтобы Бридько, не медля ни одного дня, собирался в дорогу.

Промышленная академия! Он даже мечтать об этом не смел.

После трех лет учебы Бридько успешно защитил диплом горного техника и получил назначение на работу в Караганду. Но отъезду помешала война.

Несколько месяцев прослужил он в боевых рядах грозного ополчения. Здесь он принял первое боевое крещение, почувствовал себя настоящим солдатом…

А в боях на Волге Иван Бридько был ранен. После двух месяцев лечения Бридько был направлен снова на фронт. Здесь и встретил победу.

Домой вернулся осенью 1945 года.

Только в шахту!

Вода шла сплошь по всей лаве, слизывая и унося с собой угольное крошево. Отполированный ею глинистый сланец скользил под ногами, как мыло. Вода просачивалась и сверху, бесшумно струясь по сосновым стойкам.

Когда в лаве на какое-то время стихала работа, все здесь напоминало ненастную, дождливую осень в лесу, с ее низко нависшим тяжелым небом, мутными потоками и винным запахом промокшей сосны.

Бридько медленно пробирался вверх по лаве, хватаясь за стойки, подтягиваясь на руках и скользя резиновыми сапогами. Аккумуляторная лампа с длинной закругленной медной ручкой раскачивалась у него на груди. Желтую полоску света стремительно пересекали летящие сверху крупные капли.

Бридько часто останавливался. И не потому, что устал: он привык к тесной лаве, а потому, что он здесь хозяин и ему надо знать, что происходит вокруг.

Вот он осветил угольный пласт. Яркий луч уперся в черную низкую стену и на какое-то время замер в неподвижности, затем медленно, будто ощупью, пополз вверх. Плотно спрессованные пласты угля, казалось, ожили, переливаясь вороненым блеском: то вода просачивалась в его складки.

Да, вода здесь проникала всюду.

Бридько задумался и долго не двигался с места. Даже сквозь шум и скрежет конвейера он слышал, как тяжелые капли звучно постукивают по его брезентовой куртке, по шлему. Бридько вспомнил, как когда-то, еще в детстве, его внезапно застигла в шахте вода. Это было неприятное воспоминание, но он не в силах был избавиться от него. Тогда, как и теперь, подземная вода была ледяная и в воздухе остро пахло размокшим деревом и углем.

Бридько еще раз осветил лампой угольный пласт, встал на колени и, хватаясь за стойки, пополз вверх. Конвейер судорожно дергался, ссовывая уголь вниз, в запасной люк. В глубине лавы в рассеянном, бледном свете он увидел нескольких навалоотбойщиков. Широкими лопатами они наполняли углем желоб конвейера. Некоторые были в брезентовых куртках нараспашку, одетых на голое тело, другие — в нижних сорочках или майках, а один — лишь в брюках навыпуск, с наколенниками из толстой резины. Его лоснящаяся мокрая спина будто слегка дымилась.

Пронизывающий сквозной ветер сновал по лаве, и Бридько сердито подумал: «Не иначе как простуду нажить хочет». Но с места не сдвинулся: не хотелось мешать дружной, напряженной работе людей.

Вдруг в лаве наступила тишина. Это остановился конвейер. Видимо, в откаточном штреке произошла какая-то заминка с порожняком.

В ожидании, пока конвейер начнет работать снова, навалоотбойщики в самых разнообразных позах — кто лежа, кто сидя по-восточному, поджав под себя ноги, — расположились в забое. Бридько подполз к ним, отыскал рослого, с сильной выпуклой грудью навалоотбойщика, сел рядом и строго сказал:

— Вижу, на больничный метишь, Гопко.

— Да что вы, Иван Иванович, — начал парень, смутившись, — работа такая, что и без рубашки парко…

— Только одному тебе и парко, — перебил его Иван Иванович, — простудишься, сляжешь, кто бригаду поведет?

Гопко вопросительно и удивленно посмотрел на него.

— Это вы шуткуете, товарищ начальник участка. У нас каждый хоть сегодня может стать бригадиром…

— Ладно, знаю! — резко перебил его Бридько. — А рубашку все же надень. Чувствуешь, как продувает?

— Да пока конвейер стоит, чувствую, а начнет качать… — не договорив, Гопко отполз в сторону, вытащил из-под большой глыбы породы выпачканную угольной пылью рубашку и нехотя стал натягивать ее на свои могучие плечи. — Воно як бы не этот холодненький дождик, Иван Иванович, так совсем бы запарились. — И бригадир для убедительности постучал тыльной стороной ладони, по мокрой кровле.

Бридько уловил в его глазах затаенную усмешку и понял: сейчас отпустит какую-нибудь шутку.

— Этот душ, можно сказать, наш спаситель, — продолжал Гопко, — помогает нам давать две нормы. Захекався — остудит, замерз — работать заставит.

Все рассмеялись.

Вскоре заработал конвейер, и навалоотбойщики поспешно взялись за свое дело. Бридько видел, как бригадир торопливо отполз к забою, сбросил с себя рубашку и энергично принялся за работу. Пробираясь вверх по лаве, начальник участка думал: «Вот все они шутят, а ведь им нелегко. Больше месяца работают в мокрой лаве.

Когда люди поднимаются из шахты, на них, что называется, не отыщешь сухой нитки. И все же никто не ушел с участка».

Бридько видел: они ждали, что он поможет им найти выход, верили в его умение и опыт. А он медлил. И понимая, что медлить нельзя, нервничал, хотя по его внешне спокойному виду трудно было заметить это.

Больше всего начальник участка опасался обвалов. При таком обильном притоке воды это иногда случается в лаве. И хотя он применил усиленную, надежную крепь, все же беспокойство ни на минуту не оставляло его. Бридько отлично понимал, что лаву надо удалять от обводненного места, и чем скорее это будет сделано, тем лучше и для людей и для участка. Но как это сделать, где выход?

Такого выхода он пока не видел.

Вот поехать бы к главному инженеру треста сейчас, не переодеваясь, промокшим до нитки и сказать: «Ну, товарищ главный, вы наделили меня этим участком, теперь советуйте, как быть, а нет — сами попробуйте поработать в такой лаве, под дождиком…»

Бридько и в самом деле вначале сердился на главного инженера, но потом вспомнил, что сам же согласился принять вторую северную лаву на пласте «Л-6».

Это было на третий день по возвращении его из армии. Главный инженер встретил его приветливо, не подав вида, что удивлен, как изменился, похудел Бридько. Только, взглянув на синеватый шрам на лбу, спросил:

— А как со здоровьем-то, Иван Иванович?

— Здоровье в норме. Работать в шахте могу.

— Почему же именно в шахте? Мы можем найти для вас место в тресте, — заметил главный.

— Нет, нет! — хмурясь, перебил его Бридько. — Только в шахту и никуда больше.

Здоров ли он, в самом деле? Разумеется, здоров. А если порой и тревожит раненая нога и в голове стоит неумолчный надсадный шум, разве мог он считаться с этим? В то время мало кто обращал внимание на болезни. Люди были счастливы, что наконец завоевали победу, вернулись в родные места, и готовы были взяться за любую работу.

В первый год после окончания войны на шахту группами и поодиночке возвращались демобилизованные воины. Среди них были и инвалиды, получившие тяжелое увечье в последних, решающих сражениях.

Одного из них Бридько как-то встретил в кабинете начальника шахты. То был безногий мужчина лет 27–28. Плечистый, с остриженной головой на сильной, мускулистой шее, он въехал на колясочке и сидел в ней, опершись о стул. Бридько заметил, что инвалид сильно взволнован. «Неужели обидел?» — подумал он о начальнике шахты и почувствовал, как все его лицо будто обдало пламенем и у шрама на лбу забился нерв. Начальник шахты стоял за столом, беспомощно расставив руки, растерянный и смущенный.