Заслон<br />(Роман)

— Хотят уничтожить советскую власть?!

— Ну шестерым это не под силу! Это только соглядатаи, а за ними стоят другие. — Мухин опять скользнул взглядом по лицам. — Будем говорить, товарищи, начистоту: в городе у нас два пехотных полка. Держат они, допустим, нейтралитет. Опять же в городе есть казаки, судить да рядить до войскового круга, чем они дышат, — мудрено. Наказной же их атаман Гамов сулит им златые горы. Сулит, если пойдут за ним, былые привилегии вернуть. Ясно, кто побогаче, кинутся за ним в огонь и в воду. Опять же, не день уже и не два из реалистиков да гимназистов создаются в городе отряды самообороны…

— Пускай создают! В поле-то две воли, чья возьмет — неизвестно! — крикнул не в меру горячий Померанец.

Мухин пристально на него посмотрел. Что-то вспыхнуло в глубине его усталых глаз и погасло. Он помолчал и спросил решительно и сурово:

— Ну а вот вы, товарищи-матросы, ответьте прямо: с кем вы? Может советская власть на вас рассчитывать?

Оправляя обеими руками ловко пригнанный бушлат, на середину помещения выступил любимец всего экипажа унтер-офицер Островский и сказал:

— Мы имеем на вооружении пять пулеметов, две пушки и две гаубицы; боеприпасы к ним имеются. Если белые сюда сунутся — нас им не взять!

Следом за Островским высказались другие. Чернявый Марк Варягин, как бы подытоживая, заявил:

— Передайте, товарищ Мухин, рабочему классу, пускай в нас не сомневаются. Каждый из нас будет драться за четверых. Есть у нас командиры: капитан 2-го ранга Шутов и штабс-капитан Бекман. Здесь они не присутствуют и, надо полагать, что и дальше им будет с нами не по пути.

Мухин тихо и проникновенно спросил:

— Ну а если они на правах командиров прикажут вам следовать за собой, как вы поступите, друзья?

— А камень им на шею да в воду! — крикнул опять Померанец.

Матросы загудели, как растревоженные шмели:

— Верно, верно! Судить будем своим судом и каждому по заслуге!

Мухин встал и повел округ рукой:

— Здесь вам, товарищи, не развернуться. Окружат вас в казармах, перебьют; на худой конец измором возьмут. А сделать нужно так: при первом же сигнале вы забираете оружие и отступаете в Астрахановку. Железнодорожная ветка останется в ваших руках, подойдет по ней и подмога.

Желающих высказаться больше не нашлось, и обладатель отличного баритона Журкин запел «Интернационал». Все встали и пели стоя. Пел и Мухин. Его голос отчетливо выделялся в хоре молодых, слаженных голосов:

«Это есть наш последний и решительный бой…»

…Извещенный о том, что матросы митингуют, штабс- капитан Бекман, отдуваясь от быстрой ходьбы, узрел под ветвистым вязом лошадь с кошевкой, услышал пение и, потоптавшись у входа в казарму, зашагал к своему начальнику, чтобы доложить «о бесчинстве».

Капитан 2-го ранга Шутов, командовавший Благовещенским отрядом Амурской флотилии, выслушав Бекмана, пожал плотными, обтянутыми стеганой курткой плечами и предложил чашечку кофе. Наблюдая, как Бекман, сосредоточенно думая о чем-то другом, размешивает ложечкой сахар, постарался его успокоить:

— Стоит ли придавать значение; верьте мне, все это от скуки.

Эти слова свидетельствовали о полной неосведомленности Шутова об истинном положении вещей. Бекман знал много больше, но не пожелал делиться своими сведениями. Мужицкий съезд признал правильным роспуск Учредительного собрания, принял решение о роспуске земства, постановил… Э, мало ли что они там напостановляли… Он потрогал в кармане кителя копию отправленной большевиками в центр телеграммы. Показывать ее Шутову не имело смысла. Что от этого изменится? Допив в молчании кофе, Бекман поспешил откозырять.

Евгений набил кошелку рыбой и вручил младшему брату:

— Дуй домой, Алешка! А то мама заждалась!..

— В политехникум я уже опоздал, — смущенно признался Алеша.

— В город я тебя подкину, — пообещал Мухин, услышав их негромкий разговор. Созданный год назад политехникум был его любимым детищем; представлялась возможность расспросить кое о чем по дороге.

Над горбылевскими домишками поднимались розовые столбы дыма, бесследно растворяясь в безоблачной синеве высокого неба — здесь оно всегда высокое и удивительно ясное. Повернувшее уже на весну солнце зажигало в наметенных вдоль белой стены архиерейской дачи сугробах ослепительные искры. Пушистые воробьи прыгали по тонким веткам диких яблонь, склевывая мерзлые ягоды и весело оповещая друг друга своим извечным «жив, жив»…

— Ну и шельмецы, — усмехнулся в усы Мухин, жадно вдыхая вкусный морозный воздух. Заприметив матроса, наклеивавшего на воротах дачи им же самим привезенную листовку, он попридержал коня. — Преосвященный-то Евгений прочитает, в обморок упадет!

— Бог того не допустит, — засмеялся Алеша. — Послушники примерзшую бумагу зубами сгрызут! Да и в город ездит он на белых конях, не глядя по сторонам.

Матрос прошагал за угол к чугунной тумбе и стал клеить другую листовку. Лошадь осторожно ступила на зейский лед.

Когда Бекман вышел на улицу, лошади с кошевкой уже не было под вязом. След полозьев, круто срезав угол, заворачивал к Зее. Чтобы не идти мимо казармы, штабс-капитан сделал порядочный крюк, заверяя самого себя, что решил прогуляться.

«До того, скотина, нализался, что спутал тумбу с бабой и полез обниматься», — вознегодовал он и приостановился, вглядываясь в широкую спину приплясывающего в легких штиблетах матроса. Но когда тот откачнулся в сторону, Бекман узнал Померанца и понял, что ошибся: матрос приклеивал какое-то воззвание. Вот он заправил под шапку выбившиеся на лоб бронзовые кудри, сунул голые руки в карманы бушлата и зашагал через снежный пустырь, ни разу не оглянувшись.

Штабс-капитан приблизился к тумбе и стал вчитываться в маслянисто-блестящие строки на продолговатом прямоугольнике оберточной бумаги:

«IV крестьянский съезд Амурской области, открывший заседание 25 февраля по текущему моменту, шлет горячий привет Совету Народных Комиссаров, Исполнительному Комитету Всероссийского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, восхищаясь их работой, шлет крепкое рукопожатие мужика-переселенца далекой окраины вождю всемирного пролетариата Владимиру Ильичу Ленину и всем истинным борцам на благо крестьян и рабочих. Знайте, дорогие наши защитники, выразители наших чаяний и надежд, что возврата к прошлому нет…»

Внутренне холодея, Бекман перечитывал уже знакомый ему текст. Бритые губы его непроизвольно кривились.

Сколько же нашлепали таких вот листочков, если клеят их даже в таком пустынном месте? Но дело не в этом! Выставлена на всеобщее обозрение та самая телеграмма, копию которой он с неимоверным трудом раздобыл накануне и поопасался показать даже инертному Шутову. А эти… большевики, оказывается, ни из чего не делают тайны. А может быть, в этом и есть их сила?

Он достал аккуратно исписанный и безжалостно измятый листок, сложил вдвое, разорвал на узкие полоски, потом на более мелкие клочья, швырнул их в снег, припечатал каблуком и злобно выругался. Прогулка была безнадежно испорчена. Штабс-капитан поспешил домой.

Открывая на звонок дверь, кокетливая горничная весело сообщила Бекману, что за ним прислали от Гамова. Запряженная лошадь стояла во дворе. Завидев штабс-капитана, из кухни выбежал коренастый казачок и поспешно откинул волчью, крытую синим сукном полость. Бекман сел в кошеву и укутал ноги.

Выехав за ворота, штабс-капитан скользнул взглядом по фасаду дома и увидел в окне гостиной улыбающееся лицо жены. Он ответно улыбнулся и помахал ей рукой. Женская рука перекрестила его и медленно опустила штору.

Гамов ехал по пустынной Большой, пристально вглядываясь в ее новый облик: наглухо закрытые ставнями окна особняков, запертые изнутри массивные подъезды и высокие резные ворота.

Вначале все складывалось как нельзя лучше: Первый Амурский казачий полк, вернувшийся с германского фронта в полном боевом снаряжении, сомкнул вокруг атамана свои сотни; верные люди доносили, о чем толкуют на Четвертом съезде хлеборобов. Но когда съезд, признав правильным роспуск Учредительного собрания и высказавшись за власть Советов как единственную власть в центре и на местах, принял ряд важных постановлений, в том числе о Красной Армии и об организации Красной гвардии, стало ясно, что медлить больше нельзя. Вечером, после заседаний съезда, руководители амурских большевиков собрались в помещении Совета депутатов, чтобы наметить план будущей работы. Тогда он лично сам повел преданный ему Первый Амурский казачий полк. Окружив здание бывшей Земской управы, он захватил всех участников совещания. Пешими их погнали в тюрьму, а он во главе «групп самообороны» и отборной казачьей сотни отправился разоружать военный городок. Проснувшись утром, городские обыватели с удивлением узнали, что советская власть в области низложена и главой нового «войскового правительства» является Иван Михайлович Гамов.