Дважды два

Пожалуй, прав был Мишка.

— Устроим привал, Вера. Иначе не дойдем, — предложил Геннадий.

Вера еле держалась на ногах, ей тоже хотелось отдохнуть, но сказала она другое:

— Вам же дали задание доставить меня в Ивановку завтра. Значит, надо торопиться.

— Дали! — зло ответил Геннадий, которого уже начинали злить и выводить из себя замечания Веры. — Только мне еще дали задание в отряд вернуться.

Шагали теперь по галечнику. Справа — скалы, слева — Сайда. Круто обрывающиеся каменные плиты уходили в глубину, перебраться на другой берег не было возможности, а на этом — ни кустика, ни деревца вблизи, где бы можно развести костер и укрыться на ночь от непогоды.

Так медленно, молча, устало прошли еще с километр, пока река не стала шире. Геннадий сел на галечник, снял плащ, рюкзак, брезентовую куртку, закурил.

— Перекурю и побредем.

Тучи беспросветно закрыли небо, где-то далеко раскатывался глухой гром. Прохладнее становился ветерок. Темнело.

И тут пошел мелкий дождь. Пусть идет, исчезнет после него духота. А они сейчас переберутся на другой берег, устроятся на ночлег.

— А что же у тебя все-таки произошло с Буровым? — спросил Геннадий, чтобы не сидеть молча, чтобы продлить время отдыха.

Вера сердито взглянула на него.

— Ну-ну! — поторопился удержать ее от резкого ответа Геннадий, — Не хочешь — не рассказывай.

— А я не на исповеди, чтобы рассказывать! — Вера провела пальцами по глазам. — Ладно. Переживу. Он думает, что я у Корешкова буду работать. Спасибо!

Встала и пошла к воде.

— Вера! — крикнул Геннадий. — Куда ты? Подожди! Пойдем вместе!

— Встретимся на том берегу! — Весело ответила Вера. — До скорого свидания!

— Ну, тогда держись ниже, — подсказал он, поняв, что уговорить ее не сможет. — Выше камни.

— Вот по камням я и перейду.

Геннадий сплюнул, но не пошел за Верой: жаль было выбрасывать недокуренную сигарету.

А может, Вера и права: там, куда идет она, торчат над водой камни, на них тополь лежит с обломанными сучьями. Видно, принесло его весенним половодьем или позднее, когда таяли снега в горах, а потом, когда вода спала, а в здешних местах падает она быстро, тополь застрял на мели.

Геннадий видел, как Вера медленно двигалась, осторожно прощупывала ногами дно. Плащ, накинутый на плечи, застегнутый лишь на верхнюю пуговицу, словно армейская плащ-накидка, делал ее фигурку маленькой, смешной. Он защищал от дождя не столько Веру, сколько спальник и рюкзак, горбатившиеся на ее спине.

Вот Вера пошатала лежащее дерево — крепко ли держится? Ступила одной ногой на — зеленоватый ствол и, держась двумя руками за уцелевший сучок, начала поднимать из воды другую ногу.

Все последующее замелькало перед Геннадием, как в немом кино, потому что звуки — звон реки, шум ветра над головой и далекие, за перевалом, раскаты грозы — исчезли. Но обостренное зрение отметило все, самые мельчайшие детали.

Вера занесла ногу, и в это время хрустнул сучок. Треска Геннадий не слышал, но будто в своих ладонях ощутил его. Вера, не вскрикнув даже, плашмя свалилась в Сайду и не успела еще скрыться под водой, как Геннадий вскочил, двумя руками потянул за отвороты правого сапога и, делая первый шаг, — за отвороты левого.

Широкие голенища поднялись выше колен. Вера еще не вынырнула, по реке лишь плыл ее синий берет, а Геннадий уже бежал по Сайде. Вот Вера появилась ниже дерева. На ней не было ни плаща, ни рюкзака, ни спальника. Взмахнув руками, она успела дотянуться до ствола и карабкалась на него, боясь ухватиться за торчащие сучки. Геннадий подбежал к ней, протянул руку, чтобы помочь, и… рухнул в воду с головой, но сразу вынырнул, схватился за ствол. Как раз под деревом была яма, а ниже по течению — отмель.

Рыжий рюкзак Веры Геннадий выловил метрах в двадцати от ямы, вспомнил о берете, оглянулся, не увидел. Снова помчался к упавшему дереву, на ходу крича:

— А плащ? Плащ где?

Дрожа от холода, Вера показала рукой под воду. Там, зацепившись полой за сучок, полоскался плащ. Геннадий выхватил его, скомкал, выбросил на берег к ногам Веры.

— А спальник?

Вера стучала зубами:

— Н-н-е знаю…

Метров сто он бежал берегом, потом — водой, пока, наконец, не убедился в бесплодности поисков. На нем не было сухой нитки, он с трудом тащил сапоги, рубашка и майка прилипли к телу.

А Вера, поджав под себя ноги, опустив голову на колени, сидела неподвижно и, казалось, ничего не замечала — ни исчезновения спальника, ни его поисков, ни сгустившейся вдруг темноты. Он сказал устало:

— Не нашел.

Вера равнодушно и вяло указала на реку:

— Может, там? В яме?

Пришлось вновь, перебирая руками по стволу дерева, идти в воду, шарить ногами по дну… Да! Такое счастье не каждому выпадает: спальник зацепился крепкой шпагатной веревкой-завязкой за ветку. Геннадий с трудом выволок его на берег: спальник намок и потяжелел.

Оглядел ближайшие кусты, Тальник. Топольки виднеются.

Едва ли найдутся дрова для костра. А их много надо…

— Вера! — Он сунул ей мокрый плащ, закинул за плечи тяжелый рюкзак, в одну руку взял спальник, другой схватил ладонь дрожащей девушки: — Бежим!

Не может быть, думал он, чтобы мелкий кустарник тянулся на километры. Есть же где-то настоящий лес с настоящими дровами.

В довершение всех бед на них обрушился дождь, но все, что могло намокнуть, уже вымокло. На противоположном берегу оставались вещи Геннадия; он с тревогой думал сейчас: куда бросил куртку? На мешок, или рядом с ним? Помнил, что плащ снял сразу, на него положил спальник и рюкзак, сверху — ружье, а вот прикрыл ли все курткой — не помнил.

— Я не могу! — задыхалась Вера.

— Можешь, можешь. Еще немного…

Он и сам выдыхался. Руку оттягивал спальник. На спине ерзал рюкзак.

Река круто повернула на восток. На другом берегу такие же кустарники, как на этом. Перебродить не стоит. Остановились.

Отощавшие тучи сеяли дождем. Капельки, падая на листья, на песок, на воду, создавали равномерный шум.

Геннадий, обнаружив, что все еще держит Веру за руку, разжал пальцы.

— Вера, я тебя прошу: не стой, не сиди, а ходи, бегай, грейся. Если можешь, собери сухих дров. Я сейчас вернусь.

— Куда вы?

— Не бросать же вещи в тайге.

Перебредая чуть выше камней, он не стерпел и громко выругался: вот где надо было идти Вере!

Облегченно вздохнул, когда увидел, что спальник, рюкзак и ружье прикрыты курткой.

Дождь неожиданно кончился.

Вера сидела там, где ее оставил Геннадий. Дров рядом не было. Понятно… Вера, увидев его, по-девчоночьи шмыгнула носом, завсхлипывала. Геннадий погладил ее по плечу. Плечо мелко дрожало…

— Ну успокойся, успокойся. Все прошло. Сейчас разложу костер, отогреемся, поужинаем.

За каждой сухой палкой лез в кусты, шарил по земле руками, выбрался из чащи — словно в реке выкупался вторично. Разжег небольшой костер, чтобы Вере веселее было, и снова с топориком пошел в заросли.

Потом у костра скептически оглядел запас дров. Маловато! Даже согреться не успеют, а еще одежду сушить.

Вера стояла у костра, поворачиваясь к пламени то одним, то другим боком. Он взглянул на нее — мокрую, жалкую — и начал рыться в своем рюкзаке. Нашел все, что нужно, завернул в голубую майку, протянул Вере;

— Держи.

Она сначала взяла сверток, потом спросила:

— А что это?

— Переоденься. Ну что ты на меня так смотришь? Иди в кусты, переодевайся. А свое суши…

— А если я не буду переодеваться? — спросила тихо, но, показалось ему, с нотками вызова, и он не сдержался, закричал:

— А я заставлю! Понимаешь? Заставлю! Силой! Раздену, а потом одену!

Вера, поджав губы, посмотрела на него внимательно, поняла, что не шутит, резко повернулась и пошла в кусты.

— Стой! — сказал он, не меняя тона. — Сними с себя все! И энцефалитку и брюки! Поняла? А сверху — вот! — Бросил свою запасную рубашку.

Сел у костра, взглянул на часы. Ну, конечно! Это все-таки обычная «Победа», а не водонепроницаемая. Часы стояли. Да и зачем знать точное время? Ясно одно: сейчас ночь. Потом настанет утро, будет дальняя дорога.