Поиски счастья

— 1 Не печальтесь. Настанет лучшее время. Верьте в него. Есть люди, которые думают о вас. Думайте и вы. Старайтесь жить так, как жили прежде, до прихода сюда людей другой земли.

Помолчали. Устюгов задумался. Слова о лучшей жизни вновь растревожили его сердце. К тому же второй год он ничего не знает о семье. Как-то там Наталья, Колька, отец, дед? Компания оставила Василия с Ройсом без продуктов, забыла о них. Снова наступила томительная зима. Неспокойно на душе у Василия.

— Да, — опять по-английски заговорил Богораз, — вы спрашивали про отца Савватия? Нет, не встречал, не знаю.

Тэнэт и мать о чем-то шептались, поглядывая на необычного гостя.

Услышав английскую речь, норвежец оживился:

— Мистер Богораз, вчера мистеру Исправникофф вы, кажется, говорили о русском городе Владивостоке, я не ошибся?

— У вас прекрасный слух, мистер Ройс.

— И вы, наверное, будете там?

— Конечно.

— О! Это превосходно!

— Почему? — удивился Владимир Германович.

— В русском городе Владивостоке, насколько мне известно, есть представительство «Северо-Восточной компании». Мы будем вас очень просить передать туда наше письмо, чтобы его немедленно переслали мистеру Роузену в Ном.

— Пожалуйста. А кто такой мистер Роузен?

— Вы не знаете мистера Роузена? — Ройсу казалось невероятным, что на свете могут быть люди, которым незнаком главный директор компании. — О, мистер Роузен — это же известная личность!

И он рассказал все, что знал о Роузене.

— Вероятно, шхуна компании не сумела разыскать нас, но мистер Роузен, как только он узнает…

— Смотрите, мистер Ройс, чтобы этот Роузен не надул вас, — прервал его восторги русский ученый, — Насмотрелся я на этих дельцов. Кстати, вы давно из Норвегии?

Ройс рассказал. Умолчал он только про Марэн.

— Давненько вы покинули родину! Не тянет? — Богораз внимательно всмотрелся в него.

— Без денег — нет, — откровенно признался норвежец, не обратив внимания на то, как вдруг изогнулись брови собеседника и брезгливо перекосились губы.

— Значит, в России решили разбогатеть?

— Мне все равно, где сделать бизнес. Конечно, в этой ужасной стране…

— И вы так думаете, мистер Устюгов? — не дослушав Ройса, спросил Богораз.

— Моя думка — пробиваться всей семьей к своим православным людям. Невмоготу среди янок, — на русском языке отозвался Василий, теребя бороду.

Глаза Владимира Германовича сразу подобрели, он почувствовал, как кровь прилила к лицу: стало стыдно, что этого простого русского человека он чуть было не обидел, — нет, уже обидел, назвав мистером и подумав, что и он, родившись на Аляске, вырос таким же, как норвежский бизнесмен.

— Извините, извините ради бога! — Ему хотелось взять Василия за плечи, обнять, сказать ему: «Дорогой вы мой!» Но он только спросил: —А почему вы здесь один, без семьи?

— На заработки поехал. Россия-то, она далече, матушка! Без грошей не двинешься.

— А разве вот здесь, где вы сейчас, это не Россия, по вашему? Почему бы вам не перебраться сюда и жить тут или переселиться потом отсюда, ну, скажем, на Амур? И что вы там, на Аляске, маетесь!

Эта мысль поразила Василия своей простотой и неожиданностью. Он жадно начал расспрашивать о всей Чукотской земле, о Сибири, Амуре.

— Не думайте только, пожалуйста, что в России — рай. Здесь тоже трудно, но в России уже близок рассвет.

— Это как?

— Сейчас, дорогой, вы этого не поймете. Надо быть здесь постоянно, почувствовать, пережить. Но во всяком случае русским людям нечего делать в чужой стране.

Беседа затягивалась. Тэнэт уже сварила мясо. Пообедали. Ройс уселся составлять письмо мистеру Роузену. Потом ужинали. А Василий задавал все новые и новые вопросы:

— А почему вас вчера обыскивали и отобрали книгу?

Владимир Германович объяснил.

А в тюрьме за что сидели? Зачем были в Америке? Где ваша семья? Как там, в России?

Вопросам не было конца. Уже давно спали Тэнэт и ее мать. Ройс храпел над недописанным письмом, временами что-то выкрикивая по-норвежски. Догорал жирник, в пологе становилось темнее, а Богораз и Василий продолжали говорить, не замечая, что близился новый день.

Они заснули в тот час, когда кортеж исправника уже подъезжал к Уэному.

…Упряжки вбегали в родное селение Тымкара.

— Лекаря! — еще на ходу крикнул исправник Ивану.

Но лекаря не оказалось и здесь, как не было его ни в одном чукотском поселении. И в дополнение к этой неприятности выяснилось, что след Амвросия теряется именно в Уэноме. Из Энурмино выехал, сюда не приезжал. «Тут он и сгинул, — заключил исправник. — Пытай! Ищи! В Энурмино не таились, сказали: был, уехал. Здесь говорят: не видели…»

Как известно, отец Амвросий, выехав из Энурмино, свернул с побережья в тундру.

В бухте Строгой, к югу от Уэнома, по словам чукчей, торгует русский купец, там же есть и лекарь по имени Ван-Лукьян.

Видя, что задержка неизбежна, исправник приказал привести к себе шамана, так как никаких старост, старшин или каких-либо иных начальников у чукчей не существовало, и шаман был самой влиятельной фигурой в поселении.

Действительно, хотя Кочаку и случалось порой терпеть неудачи в своих предсказаниях и врачевании (впрочем, в таких случаях всегда оказывались виноваты сами чукчи…), тем не менее он слыл сильным шаманом, и чукчи дорожили его мнением.

Кочак вполз в ярангу Омрыргина, где поместился исправник, искавший одиночества. Яранга эта после смерти владельца и его дочери пустовала.

Шаман приветствовал таньга, остановив взгляд на оранжевых кантах его брюк.

— То, господин исправник, шаман ихний, как вы приказали, — доложил казак.

— Скажи, что ежели к утру мне не сыщут батю, запорю, заарестую, — входил в раж исправник, — сожгу дотла все это логово, этапом погоню! А еще, мол, исправник приказал, чтобы снарядили нарту, гнали днем и ночью и лекаря того ссыльного с бухты Строгой чтобы доставили сюда.

Казак перевел.

Шаман слушал, не спуская взгляда с длинноусого таньга с головой, похожей на моржовую.

— А ну, спытай, понял ли он.

Из ответа Кочака явствовало, что он все понял. Нарту сейчас отправят за лекарем, что же касается пропавшего таньга с рыжей бородой, то такого тут не бывало, но это ничего не значит: Кочак вызовет духов-помощников и постарается у них все выяснить, чтобы успокоить русского начальника.

Шаман выполз из полога.

— Иди, Иван, чини допрос, да за лекарем немедля чтоб ехали, — приказал исправник.

Иван ушел. Исправник остался один. «Ах, чертова шлюха черномазая! Так я ж полагал, что то его — как его, черта? — Мартина баба, Джонсона! Как же то могло получиться?»

Шаман созвал стариков. Нарта за лекарем отправлена, но раньше суток ее возвращения ожидать не следовало: не рядом. Озадаченные требованием русского начальника, старики сидели в яранге Кочака. Появление вооруженных таньгов, приехавших к тому же зимой, на собаках, и не с юга, а с севера, насторожило уэномцев. Таньги гордые: даже богатые оленями чукчи не относятся так к беднякам. Почему они угрожают побоями и пожарами? И какого человека они требуют? Да уж люди ли они сами? Не происки ли это злого и коварного кэле?

День прошел в тревоге, и ночью в Уэноме никто не спал. Прислушивались, молчали. Думали о незваных гостях. Что-то будет?

В яранге Кочака загремел бубен: шаман вызывал духов-помощников.

— Иван!

Исправник забыл, что отправил казака выведывать про батю. На зов никто не явился.

— Шляется, морда! — пробурчал он, прислушиваясь к глухим ударам бубна.

Но Иван шлялся не зря. Он обходил подряд все яранги, выспрашивал про Амвросия и доглядывал насчет достатка жителей…

В шатре Тымкара, запущенном без женского присмотра, он заметил шкуру чернобурки и несколько песцов. Тымкар при свете жирника шлифовал клык моржа. Помощник исправника поздоровался, осмотрелся, подвинулся поближе к жирнику. Не спуская с колен клыка, Тымкар ответил.