Пламя над тундрой

— Сколько? — отрывисто спросил Мартинсон. — У этого собачьего сына американская хватка.

Аренкау долго думал. Он сидел неподвижно и очень мало пил, хотя Мартинсон часто предлагал осушить кружки. «У этого чукчи деловая голова», — сказал себе Мартинсон и впервые подумал о том, что он очень плохо знает этих людей. «Считаем их за животных, а они могут прилично торговать». Предложение Аренкау немного уязвило его. Почему эта мысль не пришла ему? Впрочем, предложение Аренкау можно будет выдать Свенсону за свое, за проявление «здорового коммерческого американского чутья».

Когда же захмелевший Агафопод перевел ответ Аренкау, Мартинсон от удивления присвистнул:

— О-о! Скажите ему, что это слишком много.

Начался торг. Агафопод все чаще прикладывался к кружке. Когда Аренкау и Мартинсон наконец заключили союз, священник был изрядно пьян. Американец посоветовал ему идти домой и проспаться. Поп долго смотрел на американца осоловелыми глазами, потом закричал:

— Иуда из Кариота! Закупил души невинных самоедов! Заплатил тридцать сребренников!

Мартинсон не на шутку испугался. Если поп выболтает о их переговорах с Аренкау, то не только сорвется задуманная коммерческая операция, но подорвется и авторитет фактории Свенсона.

— Идите спать! — Мартинсон взял за руку Агафопода, но тот легким движением руки откинул от себя американца. Поднял над головой крест:

— Предам анафеме! — Успевшие высохнуть волосы Агафопода торчали в беспорядке, лицо налилось кровью, а глаза с хмельной бессмысленной яростью перебегали с Аренкау на Мартинсона. Чукча со страхом следил за священником, не понимая причины его возмущения. Несмотря на свою хитрость и ум, он все же побаивался и своих и русских шаманов. Русские даже, по его мнению, куда опаснее. Недаром же на кресте попа вырезана обнаженная фигура человека с прибитыми ногами и руками. Аренкау на секунду представил себя на месте Христа и, сорвавшись с табуретки, опрокинув ее, бросился в соседнюю комнату. Агафопод загремел ему вслед:

— Бежишь, язычник!

— Успокойтесь, — Мартинсон поднес Агафоподу почти полную кружку, но тот резко отвел ее от себя, и жидкость выплеснулась на американца.

— Бойтесь данайцев, дары приносящих!

Мартинсон разозлился не на шутку и схватил священника за руку:

— Замолчите и ложитесь тут у меня!

— Пшел ты к псу под хвост! — закричал Агафопод и, захохотав, выскочил на крыльцо. Когда его огромная фигура появилась в дверях, Гэматагин и Кальтэк — пастухи Аренкау — присели за поленницей дров. Агафопод несколько секунд постоял, придерживаясь за косяк. Свежий воздух подействовал на него отрезвляюще. Поп осмотрелся, стараясь сообразить, где он и что с ним происходит, и как бы забыл о своем негодовании сделкой Мартинсона и Аренкау. Он почувствовал прилив радости, раскинул руки:

— Благодать-то какая!

Мартинсон попытался втащить Агафопода в дом, но тот отшвырнул его огромной ладонью, добродушно произнес:

— Изыди! — и зашагал от фактории.

Попа бросало из стороны в сторону, он что-то бормотал, кому-то грозил пальцем, а потом вскинул всклокоченную голову и во всю мощь своей широкой груди запел:

Вслед за частушкой Агафопод пускался в пляс, спотыкался, падал, поднимался и, не отряхивая пыль и грязь, начинал новую частушку. Вокруг него собрались дети. Взрослые только посмеивались или укоризненно качали головами.

Мартинсон, выругавшись, послал вслед Агафоподу Гэматагина и Кальтэка, наказав им доставить попа домой. Чукчи неохотно послушались, не зная, как они исполнят наказ Мартинсона. Агафопода они нагнали около государственного продовольственного склада. У попа начался новый приступ веселья, и он запел:

На шум вышел из склада вахтер Чекмарев, крепко сбитый, точный в движениях, с внимательно-изучающим и в то же время чуть насмешливым взглядом. Был он без головного убора, и русые волосы чуть рассыпались.

При виде пьяного попа в его умных глазах мелькнула усмешка. Он окликнул одного из чукчей, шагавших за Агафоподом на почтительном расстоянии:

— Эй, Гэматагин, с чего это наш святой отец веселится?

— Американ водкой поил. Много пил, с Аренкау говорил.

— С Аренкау? — насторожился Чекмарев. Он пригласил чукчу зайти к нему. Гэматагин оглянулся. Агафопод уже подходил к своему дому.

— Сам дойдет, — успокоил Чекмарев и позвал: — Иди, табаком угощу.

Гэматагин, поколебавшись, вошел следом за Чекмаревым в полупустой склад. Небольшие кучки товаров лежали на полках и полу. За столиком сидел темнолицый, хмурый чуванец Камерный. Чукча побаивался этого малоразговорчивого, всегда сердитого, как ему казалось, человека.

— Почему поп шумит? — спросил Каморный.

— Подпил у Мартинсона, — Чекмарев протянул Гэматагину раскрытую коробку золотистого табака. — Набивай трубку!

Гэматагин присел на корточки. Затягиваясь, он молча смотрел на Чекмарева и Каморного. К Чекмареву он испытывал доверие и теплые чувства. Василий Михайлович вот уже год, как появился в Марково, и не было человека, который о нем сказал бы хоть одно плохое слово. Чекмарев каждому готов помочь и делом и советом. А больше всего его ценили за то, что он никогда никого не обвешивал, не обсчитывал.

Но вот к Каморному чукча относился настороженно. Он давно объявился в здешних местах, назвался золотоискателем, много бродил по рекам и долинам, ковырялся в земле. Вечно хмурый, от людей держался как-то в стороне. Гэматагин колебался — рассказать или нет о том, что он подслушал у дверей Мартинсона? Чекмарев положил конец его сомнениям:

— Так о чем же говорили Мартинсон и Аренкау?

Гэматагин вынул изо рта трубку. Раз Чекмарев просит его говорить, значит, можно, и чукча подробно, не упуская ни одной детали, рассказал все, что подслушал.

— Сволочи! — ударил Каморный кулаком по столу, когда Гэматагин умолк. Лицо Давида исказилось гневом. — Хуже гнуса эти торговцы и богатеи. Кровососы! По десять шкур готовы содрать с человека.

— А ты не шуми, в компанию к Агафоподу не напрашивайся, — рассмеялся Чекмарев. — Дело серьезное. Тут не шуметь надо, а думать и решать.

— Чего там думать! — вскипел Каморный, и взгляд его небольших глаз стал жестким. — За шиворот всех их и в Анадырь, пока река льдом не покрылась. А покроется — прорубь продолблю.

— Прежде чем ты руку на них поднимешь, — строго сказал Чекмарев, — сам воды нахлебаешься!

— Что же делать? — Каморный поднялся из-за стола. Ростом он был мал, но это как-то скрадывалось его горячностью, широкими жестами. — Сидеть, терпеть?

Гэматагин с изумлением смотрел на Каморного. Никогда он не видел его таким разговорчивым. Чекмарев отсыпал Гэматагину табака:

— Что у Мартинсона еще узнаешь, говори мне. А сейчас иди.

Гэматагин согласно закивал. Он был рад услужить Чекмареву, помочь ему. Чукча ушел. Каморный вопросительно смотрел на Чекмарева. Тот захлопнул конторскую книгу, в которой вел переучет товаров:

— На сегодня хватит. Если продуктов не подвезут, то нынче зима голодная будет.

— У Малкова да у иностранцев склады от товаров ломятся, — напомнил Каморный. — Они о своей выгоде не забывают. И Аренкау с ними.

— Зато Гэматагин с нами, — отпарировал Чекмарев. — Гэматагиных больше, чем Аренкау.

— У Аренкау власть, а у Гэматагина, — Каморный показал кукиш, — вот что у Гэматагина, да и у нас! Дышать уже трудно. Жрать скоро будет нечего! Забились мы, как клопы в щели, и сидим, чего-то выжидаем.

— Не закатывай истерику, ты не барышня! — терпеливо и ровно говорил Чекмарев. — Позови-ка лучше Дьячкова, Борисова, Кабана да Наливая. Потолкуем.

— Вернее, потолчем воду в ступе, — не удержался Каморный, но послушно отправился выполнять наказ Чекмарева.