Елена

— Не понимаю вас, Константин Алексеевич, о чем речь?

— Не понимаешь? А один рядочек в газете и — на все крест.

— Какой рядочек? Какая строка?

— А вот такая: «…коржовские бригады свою роль сыграли, их время прошло. Теперь ставятся новые задачи».

— Где это? — забеспокоилась Елена. — В статье Чабаненко? Не может быть… Да, есть… Очень неудачно сказано, — призналась Ивченко, и Коржов за многие километры от областного центра услышал ее тяжелое дыхание. — Совсем плохо. Время их не прошло, Константин Алексеевич. Они делают много хорошего, нужного, полезного.

— А вы трах-бах и конец…

— Не надо, я прошу вас, не надо так переживать из-за одной неудачной фразы.

— А что прикажете, Елена Ивановна, песни распевать? — с горечью ответил Коржов и повесил трубку.

Саша тоже остался недоволен.

— Сама назвала брошюру «Крылья», а теперь эти крылья рубанула. Мол, время ваше прошло.

— Не придирайся к строчке. Ведь все остальное в статье правильно. Основная мысль, направление.

— Остальное. А это? Автор написал, а ты проштамповала, не подумала…

— Не забывайте, что вы, Елена Ивановна, сейчас на самостоятельной работе, — говорил на планерке Савочкин, — отделом заведуете, а не с куклами играете и неряшливость вам прощать не будут!

— Очень важная и нужная статья Чабаненко, — сказал в тот же вечер Захаров, приехавший из района. — Это то, чего требуют интересы народа. Надо нам этот вопрос держать в центре внимания читателей. А эта фраза — пресловутая ложка дегтя в бочке меда. Как все-таки важно в нашем деле, Елена Ивановна, обдумывать каждое слово, каждую формулировку и предложение, — Захаров тяжело встал со стула, и Лена заметила, как подергивается его веко, как бледность покрыла лицо. — Мы же самая правдивая в мире печать и самая справедливая, не то что буржуазные газеты, распространители «уток», — продолжал Захаров. — Я это сам наблюдал, когда бывал за границей. Они сегодня легко отказываются от того, что сообщили вчера. А нам верят! Верят! И мы поменьше должны ошибаться, Елена Ивановна. В статье Чабаненко, по сути, все хорошо, а передовых людей «мимоходом» обидели ни за что ни про что. Кто после вас вычитывал статью?

— Не имеет значения. Я подвела газету, выносите взыскание. Я материал готовила.

— Обоим нам надо всыпать по первое число, — вздохнул Захаров. — Моя подпись под газетой, хоть полосу вчера не читал.

— Так как же быть?

— Считайте, что устный выговор вы уже получили, — снова опустился на стул Захаров. — И о письменном подумаем тоже, на редколлегии поговорим о таких вещах. Не только вы грешите, сколько еще неточностей, ошибок! А сейчас у нас серьезная задача: исправить ошибку.

— Поправку дать?

— Это легче всего, — покачал головой Захаров. — Иное требуется. Хорошо бы опубликовать в газете статью Героя Социалистического Труда, депутата Верховного Совета Коржова. Пусть он силой своего авторитета поддержит мнение Чабаненко, расскажет о замечательных делах коржовских бригад и их дальнейших путях в решении задачи специализации и увеличения производства мяса. А от них сейчас много зависит…

— Константин Алексеевич такой статьи не напишет.

— Откуда вы знаете?

— Он мне звонил. Обиделся. Даже не попрощался.

— Часто бываете у Коржова, Елена Ивановна, а не знаете человека. Он же умный. Прекрасно понимает что к чему и знает, что каждый раз жизнь выдвигает новые формы достижения единой, поймите, единой цели. Вы извинитесь и объясните честно нашу ошибку. Езжайте. Я прошу вас от моего имени тоже извинитесь. А статью он с вашей помощью напишет и, надо полагать, интересную, боевую.

XXVI

В последнее время Елена заметила, что Саша стал молчаливым и раздражительным. Говорил односложно, старался избегать расспросов.

— Зазнался ты изрядно, — вздохнула она, убирая со стола, — как только бригадиром назначили. Не узнать тебя. Не даром говорят, что некоторые товарищи при первом же выдвижении нос начинают задирать.

— Ты, я вижу, подводишь теоретическую базу под свои формулировки, — нахмурился Александр.

Он отвернулся и взволнованно зашагал по комнате. Уже не раз порывался начать этот нелегкий разговор с Еленой, но то ли не хватало силы воли, то ли решительности, он откладывал его на час, на день, на неделю, тяготясь и мучаясь.

Слова Шабадаша «я без боя не сдаюсь», приобретали все более конкретное выражение. В последнее время он забрасывал Елену пылкими письмами, напоминая о их старых привязанностях.

Елена не скрывала их от мужа, а потом даже не читая, стала уничтожать. Она верила, что Саша разберется что к чему. Ведь он все знает о ее отношениях с Виталием в студенческие годы… «Но каковы эти отношения теперь? — терзал себя подозрениями Александр. — Неужели все возвратилось вновь? Это уже он должен и обязан знать. Почему молчит Елена?» Последней каплей переполнившей чашу Сашиного терпения, был неожиданный приезд Виталия в город. Он заявился в сельскохозяйственный отдел редакции навеселе с букетом цветов, тортом и вином.

— Что все это значит? — возмутилась Елена. — Сейчас же убери все это и уходи немедленно.

— Только вместе с тобой. Давай поговорим, — решительным голосом сказал Шабадаш.

Елена накинула кофточку и вышла вместе с Виталием. Всего этого Саша, разумеется, не видел. Он зашел за Леной в редакцию. Лифтер сообщила ему, что Елена Ивановна только что вышла из редакции с молодым человеком, пришедшим с цветами и угощением.

Александр увидел их в двух кварталах от редакции, в театральном сквере, прозванном пенсионным, потому что пожилые люди часто коротали тут время, наслаждаясь тишиной и зеленью. Елена сидела на скамье, что-то резко говорила. Первым Сашиным желанием было незаметно подойти к ним, вмешаться в разговор, уличить обоих. Но он пересилил себя и решительно повернул домой.

— Не пытайся возражать, — выложив все Елене вечером, после работы, горько сказал Саша. — Только честно скажи, что происходит? Ты его все еще любишь? Все остальное меня сейчас не интересует. Да или нет?

Елена задумчиво посмотрела на Сашу.

— Неужели ты сам не видишь, не чувствуешь, кого я люблю?

— Так почему же этот тип позволяет себе…

— По очень простой причине, Саша, — спокойно ответила Елена, — чтобы рассорить нас. Внести разлад.

— Хотелось бы верить, — глухо проговорил Александр.

— Ты становишься совсем другим, подозрительным. Что с тобой происходит?

— Слишком много поводов для подозрительности. Слишком много. Когда вернусь, поговорим подробно.

— Откуда вернешься? — встревоженно спросила Елена.

— Не хотел тебя волновать. Идем на ходовые. А затем более длительный рейс на судне, которое построили, — попытался улыбнуться.

— Я ничего не понимаю, — проговорила Лена, позабыв об упреках и укорах. — Куда идете?

— Вся бригада. Ненадолго, — ответил Саша. — А может, это и к лучшему, — тихо добавил он, — проверить чувства в разлуке, на расстоянии…

— Тебе надо проверить? Меня? Себя? Откуда такое? Не уезжай, Саша, прошу, — неожиданно заволновалась Лена. — Ты мне сейчас так нужен…

— Да ты и соскучиться не успеешь, как я вернусь. Обещаю. Но если не хочешь — не поеду вовсе. Все решим вместе, сообща. Понимаешь, еще ничего не известно. Пойдет наша бригада или…

— Все уже известно, все ясно, все решено, — с тоской проговорила Лена. — Ты едешь, ты не должен упустить такой случай. И правильно. В жизни, может быть, больше подобного не представится. Правильно, — опустив голову, повторила она. — Езжай спокойно, друг мой.

И в этот момент у Елены созрело твердое решение: ничего не говорить Александру о том, что ждет ребенка, почему так разволновалась, расклеилась, отчего именно сейчас нуждается в его присутствии, внимании, заботе. «Скажу — все пойдет насмарку, — подумала она. — Сорву его планы… Ни за что».

XXVII

— Наш новый ответственный секретарь, — представил на летучке Захаров высокого, худощавого, улыбающегося, как рекламный манекен, человека. — Дмитрий Анатольевич Муровашко. В свое время редактировал заречную райгазету. Был на учебе и теперь — к нам. Правда, до этого некоторое время проработал в оргинструкторском отделе облисполкома. Лично мне с ним по работе сталкиваться не приходилось. Хочется верить, что он умело возглавит наш редакционный штаб. В общем, прошу любить и жаловать, — улыбнулся Захаров.