Грехи наши тяжкие

Зина подошла к ней. От невесты пахло духами «Ландыш». А может, это были не духи вовсе, а пахло от цветов, которые она держала в руках.

— Поздравляю! — сказала Прасковья, ощущая на щеке прикосновение Зининых губ.

— Спасибо! И вам тоже, мама… — и она сунула Прасковье букет нарциссов.

С букетом этим Прасковья — как со связанными руками: ни обнять никого, ни подойти к кому надо.

Зина поздоровалась с Фросиными сыновьями. Леша тоже целовал братьев; Прасковья не успела передать ребятам букет, как невестки, выбежавшие из избы на шум, что-то закричали и стали одаривать молодых.

— Поздравляю, Прасковья! — Отстранив в сторону портфель, Варгин заграбастал ее в свои объятия и поцеловал. — С праздником тебя! Со свадьбой! Замечательно! — восклицал он. — Как мои доярки, помогли тебе? Не подвели?

— Нет, Тихон Иванович, — сказала Прасковья, а сама подумала: «И председатель приехал».

— Ну, я надеюсь! — уверенно сказал он и с портфелем пошел в сенцы.

Все уважительно расступились перед председателем. В сенцах какое-то время только и слышен был рокочущий басок Тихона Ивановича.

— Ба! Ефим Аверьянович! Какими судьбами?

— Я — виночерпий. Мои обязанности маленькие, — отвечал Варгину Ядыкин.

— Клавочка, поклон!

— Спасибо, Тихон Иванович!

Варгина приветствовали искренне, потому что председатель колхоза на селе — это все равно что в старину поп: радость ли какая в семье — зовут, иди, а не то обида будет; свадьба — тут уж само собой — позывают, да не как-нибудь, а с поклоном; старый колхозник умер — иди хоть на поминки. И Варгин не увертывается, ходит, коль надо. Но ходит не всегда, поступает по-разному. Когда нельзя не пойти, — хоть в этот раз: женится не кто-нибудь, а личный шофер, — он приходит. Лешу не оттолкнешь, ему не скажешь: «Не могу!» Сказать-то можно: язык без костей, все вытерпит. Только сегодня скажешь: «Не могу!» А завтра сам его просить об одолжении будешь. А он тебе в ответ то же самое: «Не могу!»

Нет уж — он не мог отказаться. Обычно же на такие мероприятия он посылает своего заместителя, Алика Баранцева. Тот — ничего мужик — ходит. Алик помоложе, лучше скажет. Ведь помирает кто? Помирает народ заслуженный: механизаторы, фронтовики, — хочешь или нет, а речь у гроба надо сказать. И Алик говорит.

4

Тихон Иванович держал в руках старый портфель.

Прасковья знала, что в этом портфеле подарок молодым. Неделю назад было правление, где решили подарить Леше транзистор и поручили председателю поздравить новобрачных. Но Прасковья и без подарка звала Варгина: все-таки она не чужой человек и не на последнем счету в колхозе. Как-никак четверть века дояркой отходила. Прасковья знала, что Тихон Иванович придет, и она старалась, чтобы на нее никакого пятна не легло. Она решила, что свадьба будет разгульная, бражная. Раз уж она не смогла пересилить Алексея до свадьбы, то уж нечего в такой день горевать, портить настроение другим. Свадьба — так свадьба! Она небось у каждого один раз в жизни бывает. Может, Леша и взаправду любит Зину и будет потом упрекать мать, что она отговаривала его, жмотничала на свадьбе. Прасковья и виду не показала, что недомолвка у них была. Чего ей? Она сама недогуляла, недолюбила — глупая: в восемнадцать-то лет вышла замуж. Когда пришли ее сватать, она стояла в чистой половине, за занавеской, слушала. Мать отговаривать стала: молода, мол, пусть погуляет. Прасковья, не ожидая, пока ее позовут, выскочила, сказала в запальчивости: «А нечего ждать. Мне лучшего не надо!»

Сама недогуляла, так вы, молодежь, погуляйте!

Прасковья обрадовалась Варгину, побежала за ним в сенцы.

— Тихон Иванович, спасибо, что пришли.

— Я ненадолго: поздравлю молодых, вручу подарок и потихоньку уйду.

Прасковья заулыбалась Варгин ничего не может сделать втихомолку. Он затем и пришел, чтобы сказать речь пламенную, зажигательную, чтобы молодые запомнили ее на всю жизнь. Запомнили ее, а также и то, что на свадьбе у них был сам председатель.

— Тихон Иванович, сюда-сюда, — говорила Прасковья; она следила за гостями, чтобы они садились по порядку.

И когда, четверть часа спустя, гвалт в избе замолк, все заняли свои места за столами, Варгин встал, оглядел избу.

Изба была в два ряда заставлена столами, отчего в горнице не протолкнуться. Самые дорогие гости — молодые, дружки, родители и родственники невесты — сидели за столом, где теперь сбоку стояла Варгин, ожидая тишины. Он держал в руках рюмку, наполненную водкой, и недовольно посматривал на соседний стол, где верховодил Ефимка Ядыкин, Прасковьин брат. На другого Тихон Иванович прикрикнул бы. Пусть не прикрикнул, но приструнил бы. А Ефимку, говорившего что-то соседям по столу, председатель не то чтобы побаивался, а уважал.

Этот Ефимка, как и сама Прасковья, был нелюдим. Но дело знал всякое: и комбайн, и трактор, а надо — и машину поведет. Поначалу, когда Варгин пришел в колхоз, Ядыкин хотел перебраться в город. Работу он хорошую подыскал, и квартиру ему обещали. Тихон Иванович наслышан был о Ядыкине, о том, что он комбайном своим недоволен, и обещал Ефимке новый. С тех пор он и работает на «Ниве». Это, пожалуй, был один из немногих колхозников, которого Варгин осадить стеснялся.

Осмотревшись, Тихон Иванович подумал, что у Прасковьи собрался в общем-то неплохой народ. Ей надо было бы играть свадьбу не в тесной избе, а в красном уголке. А то меж столов не протолкнешься.

— Товарищи! — заглушая шум, громко заговорил Тихон Иванович. — От имени и по поручению правления колхоза разрешите мне поздравить Лешу и его избранницу Зину с законным браком.

Все еще были трезвыми, и поэтому никто не кричал «горько» или какие глупости. А только, оживившись, захлопали в ладоши и притихли, слушая председателя.

— С законным браком! — повторил Варгин. — Желаем хорошей, крепкой семьи и дюжину ребят.

Молодежь зашумела:

— Хоть одного!..

— Мало! Дюжину — настаивал Варгин. — Чем больше, тем лучше. — И, верный себе, Тихон Иванович перешел на председательских тон, уверяя всех, что в наш век, когда деревня переживает известные трудности, колхозу очень нужны большие семьи, люди. Город отнимает наше богатство — лучших людей. Сельскохозяйственное производство топчется на месте из-за недостатка кадров. — Поднять Нечерноземье — наше с вами дело, товарищи! И мы выполним эту задачу.

Заметив, что все кругом шумят и никто не слушает его, Тихон Иванович закруглился:

— Разрешите, дорогие товарищи, преподнести на память Алексею Игнатьевичу транзистор. — Тут Варгин подхватил с пола портфель, поставил его на стол. Прасковья бросилась освобождать для подарка место — убирать рюмки и бутылки с водкой. Но Тихон Иванович уже достал коробку. — Ничего, где пьют, там и льют… — Он нажал кнопку приемника и поднял руку, как бы призывая всех к вниманию. — Разреши, Леша, вручить тебе этот подарок. Не бойся: она работает, — успокоил Варгин подрастерявшегося Алексея. — Мы сейчас продемонстрируем. — Варгин вытянул антенну и тут же задел за абажур, и с него посыпалась пыль, которую все молчаливо не заметили. В тишине четко, громко раздался голос диктора.

— Ура-а! — подхватила молодежь с соседнего стола.

Варгин выключил транзистор и сунул приемник Леше. Жениху не дали побаловаться с транзистором: Зина забрала приемник. Леша склонился к невесте и что-то сказал ей. Прасковья, не спускавшая глаз с молодых, отметила, что ему доставляло удовольствие касаться ее. Он и на этот раз коснулся губами ее щеки и что-то сказал ей на ухо. Зина ответно заулыбалась.

— С законным браком! — Варгин стал чокаться с женихом и невестой и с теми, кто был ближе.

И все стали чокаться. И был такой миг, когда только и слышался звон рюмок да покряхтывание мужиков.

Не успели как следует закусить, как встала не очень молодая женщина — рослая, с золотыми серьгами — главный бухгалтер совхоза.

Варгин считал, что раз он сказал, поздравил молодых, то действие закончено. А оказалось — нет! Он поставил рюмку, выпитую лишь наполовину, и удивленно уставился на бухгалтершу? Мол, а это откуда? Знать, совхозники решили показать Варгину, что они тоже не лыком шиты. Раз колхоз раскошелился на подарок, они хуже, что ли? Выходит замуж их работница, и они решили в грязь лицом не ударить.