Из моей копилки

В третьей избе ответили грубей:

– Проваливай к соседям. У нас пьяный хозяин, топором машется, сами от него в страхе. Или хочешь без головы остаться?

– Нет, не хочу…

В четвертой избе ничего не сказали, а выпустили на меня собаку. С собакой много не наговоришь. Пошел дальше. Везде отказ. Наконец, вижу в одной избе от лучины яркий свет, и сквозь промерзшие окна слышу, что там какое-то сборище мужиков и парней. Ни гармошки, ни пляски, значит, не вечеринка.

Захожу по лесенке, ворота и двери не заперты.

Наученный опытом, не прошусь ночевать, а просто говорю:

– Здравствуйте, добрые люди, дай вам господи здоровья и всякого блага в Новом году. С праздничком наступающим. Пустите погреться…

– Грейся, садись к печке, да не мешай сказки слушать… – и больше со мной никто ни слова.

А сидело тут человек двадцать всякого народу. Табачного дыму столько, что ликов божьих в углу не видно. И людей в дыму не различить. И никто не задыхался, никто не кашлял, привыкли. На меня – никакого внимания. Я сел на пол за железной печкой, накаленной докрасна, и задремал бы, если б не веселый сказочник, который потешал присутствующих бухтинками-вранинками.

Бородатый, веселый дядька перемалывал сочным говорком на свой лад сказки о глупых господах, о жадных попах, о блудливых попадьях и поповых дочках. Сказки были насыщены такими словечками, что если бы их записывать, карандаш прорывал бы бумагу. У мужиков от таких выразительных слов уши не вяли, а губы от хохота трескались.

Сказочник выдохся, а я за печкой согрелся и настроился потешить собравшихся сказками книжными-агитационными.

– Дайте я попробую вам сказочку рассказать из сочинений Демьяна Бедного…

– Из Демьяна? Давай, давай…

– Дозвольте полушубок скинуть.

– Скидывай, вишь, как у нас накалено! – я разделся. Мне уступили на лавке место. – Давай послушаем, чего ты знаешь?

А я знал порядочно. Памятью обладал крепенькой, особенно на творения, подобные демьяновским. Рассказал им сказ «О попе Панкрате, о тетке Домне и явленной иконе в Коломне». Понравилось. Выслушали сверхвнимательно. Один из мужиков сказал обо мне:

– Ну и башка, дует без книжки и без запиночки…

Другой добавил похвально:

– Лезет из него, как из кобыльей головы…

Рассказал вторую, антирелигиозную: «О блаженном успении собаки Лыска и как купца взяла тоска».

Сказка была о том, как по желанию купца за взятку отцы духовные по всем церковным правилам хоронили на погосте купеческого пса.

И еще рассказал наизусть лубочную сказку «Вильгельм в аду», а под конец, овладев мужицким вниманием и расположением ко мне, начал им про Гришку Распутина.

Больше всего оживились мои слушатели, когда услышали о похождениях конокрада Гришки с фрейлиной Вырубовой и царицей. Сказка была длинная, агитационная и смешная. Она была напечатана на серой, как штаны пожарника, бумаге, с картинками. Но книжки этой при мне не было. И я «дул» на память.

На мужицкое сборище еще подошли соседи и стали просить меня, чтобы я повторил про явленную икону в Коломне.

– Устал, не могу, да и не интересно второй раз…

Тогда один из мужиков достает из кармана помятую бумажку.

– Вот бери сто тысяч рублей! Только расскажи…

– Была нужда! Я не артист, за деньги не стану языком молоть.

Другой мужик, не кто-нибудь – сам хозяин, говорит:

– Расскажи, просим тебя всем обчеством. Хочешь, полную шапку гороху насыплю?

– Это другой разговор. За горох можно. За натуру и поп пляшет.

С не меньшим энтузиазмом я повторил сказку – произведение Демьяна Бедного.

Горох из шапки пересыпал на сковороду и поджарил на железной печке. Отличный был у меня вечер и ужин под Новый год.

Мужики и парни разошлись.

– Хозяин, будь добр, дозволь до утра остаться?

– Ночуй, ночуй, всегда рады такому ночлежнику. Да чей ты, откуда сам-то?.. Зачем на полу! На полу холодно. Ложись на лавку. Только не ногами к иконам, а головой. Хоть ты и неверующий, судя по сказкам, а все-таки. Порядок быть должен…

Я крепко заснул в прокуренной избе. Не слышал, как храпели домочадцы, шуршали тараканы и перекликались петухи.

Ночь была длинная.

Рано утром, на зорьке, поблагодарив хозяина, отправился восвояси.

На заснеженных задворках дымили овины. С молоченьем хлебав давно покончено. Где гнать самогонку, как не в овинах? К тому времени уже научились.

Водка, именуемая «рыковкой», появилась в народе гораздо позднее.

55. «ЗОЛОТОЙ ЯКОРЬ»

ДОРЕВОЛЮЦИОННАЯ старушка Вологда с обилием церквей, с длинными, мощеными камнями улицами, с бессчетным множеством лавок, ларьков, с шумным базаром-толкучкой произвела на меня, десятилетнего, такое же впечатление, как Париж на шестидесятилетнего, с той разницей, что до Вологды я не видал ни одного города, а перед тем, как побывать в Париже, объехал несколько стран и видел немало городов – больших и малых…

На барке за пароходом по дешевому, за двадцать копеек, билету мы вдвоем с Колькой Митиным совершили первую нашу поездку в Вологду.

В пути случилась со мной небольшая неприятность.

Перед самой Вологдой я крепко заснул на крыше барки и скатился в воду. Хорошо, что мое падение было замечено, пароход остановился, и меня, барахтавшегося в реке, подхватил какой-то спрыгнувший с барки дядя. Он угостил меня увесистым шлепком и по спущенному трапу затолкал на барку. И в таком непросохшем виде я предстал впервые в нашей, навсегда любимой Вологде.

Набегались мы с Колькой до устали.

Нагляделись всего. Пробовали считать каменные дома, но сбились со счета. В тот день так загуляли, что опоздали на пароход, а пешему в наше село летом дороги нет.

Пришлось ночевать. Приютились на открытой паперти церкви святого Афанасия и заснули, как убитые.

Проснулись от стука колес ломовиков.

Но Вологда еще не проснулась. На улицах движение только начиналось. Мы пожевали сушеных кренделей и пошли по длинной улице в сторону, откуда доносились паровозные гудки.

Впервые увидели (весь черный, в мазуте паровоз, подивились его могучей силе и сразу определили, что он во много раз сильнее парохода «Коммерсант», который тянул нашу барку.

Но больше всего поразило нас неожиданное открытие: на рельсах нет ложбинок, как же катится по ним паровоз с вагонами и не сваливается? Пришлось «исследовать» колеса и убедиться в простой премудрости.

Поразил наше детское воображение большой дом с вывеской «Золотой якорь».

– Вот это да! Пять деревень могли бы жить в таком домище. Вот бы где в прятки играть. Сам черт с собакой не нашел бы. Колька, заходи с задворья и считай, сколько позади окон, а я сосчитаю спереди…

Я насчитал сто десять окон по фасаду. Колька не сумел назвать точную цифру, так как «зад» у дома изогнулся крюковатым загибом. И там еще с боков окон тьма-тьмущая. Условно согласились на том, что триста окон есть. Летних и зимних рам, стало быть, надо штук шестьсот!

Потом в уме подсчитали, сколько окошечек в нашей Попихе.

В двенадцати избах набралось, по памяти, только сорок два оконца, каждое размером с восьмушку окна, что у «Золотого якоря».

– Живут же люди!..

– Поди-ка, много родни у хозяина этого дома? И все кормятся в своем трактире и товары берут без денег, чего захотят, – откровенно позавидовал Колька жителям этого дома, не имея представления, как и я, о том, что «Золотой якорь» – доходное предприятие крупного богача Брызгалова: за деньги – живи здесь, кто хочет и сколько хочет…

Война…

Февраль семнадцатого года.

«Золотой якорь» сверкал еще своей золотой вывеской…

Но вот пришел революционный Октябрь.

Владелец этого огромного дома не стал ждать, когда за ним придут. И нашел один выход: с четвертого этажа из сто первого окна – кувырком на булыжную мостовую.

Через малое время, в следующем году, на доме этом – другая вывеска: