Седьмое небо

Зураб подождал, пока Элизбар встанет с места, потом рукою поискал сзади стул и медленно сел, украдкой взглянув на начальство. Но лица руководителей были невозмутимы.

Элизбар не умел говорить красиво и всегда был краток и деловит. Однако сегодня и он разволновался: «Что это я затеял, вдруг опозорюсь перед всем белым светом? Не лучше ли было сидеть тихо?» — думал он и никак не мог начать свое выступление.

— В нашем цехе дело обстоит не совсем хорошо! — наконец-то вымолвил он и взглянул на сталеваров. Потом обратился к директору завода: — Смена Левана Хидашели — гордость всего завода, — сказал и тут же рассердился на себя. Уж не выглядит ли зто так, будто он старается угодить начальнику смены? Очень уж он цацкается с этим молодым человеком. Он подумал и добавил: — Перевыполняет план также смена Нодара Эргадзе! — Элизбар выпрямился, как будто тяжелый груз сбросил с плеч. И заговорил свободно: — К сожалению, о других ничего утешительного сказать не могу. Правда, Анзор Челидзе выполнил план, но не уложился в себестоимость. А смена Гайоза Трапаидзе не выполнила плана ни по валу, ни по себестоимости. Причина, дорогие мои, кроется в одном: ни одна смена не думает о последующей. Каждого беспокоит только одно — самому выполнить план.

Нельзя так дальше работать. Пора, товарищи, переходить на общий план, тогда сталевар не будет думать только о себе. Он постарается оставить следующей смене хорошо заправленную печь.

Эту мысль год назад подсказал мне Зураб Элиава.

Тогда я не согласился с секретарем бюро. Много у нас было неопытных сталеваров. А теперь если мы не перейдем на общий план, то со старыми методами далеко не уедем. А это дело, проверенное на многих заводах страны, дает положительные результаты.

Я прошу всех выступить. Если вам нравится мое предложение, скажите об этом; если не нравится, тоже скажите. Имейте в виду только одно: мы не очень-то будем считаться с мнением товарищей, которые руководствуются личными соображениями…

Хундадзе закончил свое выступление, но, перед тем как сесть, почему-то взглянул на Левана.

«Беремся за такое большое дело, а он так куце и сухо выступил», — подумал Зураб с досадой.

Иорам Рухадзе молчал. Трудно было угадать, понравилось ему предложение Элизбара или нет. У директора была привычка выслушивать всех и только в конце высказывать свое мнение.

— Продолжай собрание! Чего ты ждешь? — сказал он Элиаве.

— Кто еще хочет высказаться? — встал Зураб.

Все молчали. Смотрели друг на друга.

— Никто не хочет?! Неужели вам нечего сказать по этому поводу?

— Вы, как видно, все обдумали и обо всем договорились, о чем же нам говорить? — крикнул с места Эргадзе.

— Ничего мы еще не решили. Высказали вам некоторые свои предложения, а ты выскажи свои. Может быть, твои лучше! Выходи, говори отсюда!

— А почему бы и нет! — Нодар встал и подошел к столу. Кому-то подмигнул и улыбнулся. — Я скажу коротко. Переход на общий план нам никакой пользы не принесет. Больше того, боюсь, как бы план у нас вообще не сорвался. И вот почему: например, моя смена перевыполнила месячный план, а последующая смена плохо работала, не смогла выполнить. Так? А заработки распределим поровну? И что же получится? Отстающие будь здрав обрадуются. А передовым сталеварам обидно станет, и они в дальнейшем будут работать с прохладцей. Смена Левана Хидашели выполнила план на сто тридцать процентов, и мы знаем, чего это им стоило. Смена же Гайоза Трапаидзе — на девяносто процентов, халтурили, баклуши били. А премии, что, и те и другие получат? Нет, дорогие мои! Так дело не пойдет. Сами подумайте, разве это справедливо?

— А почему же на других заводах не происходит ничего подобного? — прервал его Зураб.

— Что делается на других заводах, я не знаю, и это не мое дело. Может быть, там каждая смена передовая? Здесь мы все друзья и товарищи, все свои. Я думаю, не обидятся на меня Анзор Челидзе и Гайоз Трапаидзе, их сталевары и мастера. Пусть покажут, что и они умеют план выполнять, а потом мы сядем и поговорим об общем плане с удовольствием.

Нодар Эргадзе закончил под дружные аплодисменты.

— Правильно, правильно! — раздались голоса.

— Кто еще хочет говорить? — спросил огорченный Зураб и посмотрел на начальника мартеновского цеха. Видно было, что и его расстроило выступление Эргадзе.

«Это еще что, — думал Хундадзе, — вот загорится сыр-бор, когда Леван Хидашели выступит! У него большой авторитет. Люди ему верят. Его мнение может оказаться решающим».

Но Леван сидел спокойно, без тени волнения на лице. Невозможно было понять, какие у него намерения.

«Наверно, выступит в конце», — подумал Зураб и снова повторил:

— Кто еще хочет сказать?

— Я хочу, — раздался голос Арчила Хараидзе.

Все посмотрели на него.

— Милости просим сюда.

— Да мне и здесь неплохо.

— Выходи, пусть все послушают, что ты скажешь.

— Ну, черт с вами, выйду! — махнул рукой Арчил.

— Иди, Арчил, иди! — подбадривали своего мастера сталевары: их так же, как и его, не устраивал общий план.

— У меня язык не поворачивается сказать о нашем начальнике что-нибудь плохое. Но общий план мне не улыбается! Я должен стараться, убиваться, потеть, а другие будут работать спокойно, с прохладцей…

— И остальные также должны работать хорошо, дорогой Арчил, всем нужно стараться! — прервал его Хундадзе.

— Вы меня удивляете! Человек должен выполнить свой собственный план, а он и не чешется, дурака валяет. А если он узнает, что за него кто-то другой все сработает, так он и вовсе палец о палец не ударит, вот будет лафа лоботрясам и лентяям! Правильно я говорю, ребята?

— Правильно, правильно!

— А ну, посмотрите, кто кричит «правильно»… Арчемашвили, Кобахидзе, Суладзе, Баразашвили, Гвахария — все передовики. А отстающие молчат. В душе они радуются, нравится им уравниловка, хвалят начальство за новую идею.

Зал засмеялся. Зураб понял, что дело плохо. Директор завода и секретарь партийного комитета по-прежнему сидели молча. По выражению лица главного инженера трудно было угадать, на чьей он стороне. У Элизбара, как всегда, мина была унылая, он теребил свои очки. Зураб разозлился: что он возится с этими проклятыми очками, хоть бы дал знак какой-нибудь! Потом он отвел глаза от начальства, и тут Леван Хидашели попросил слова. Сразу стало тихо.

Элизбар от волнения встал и снова сел.

— Я с большим вниманием выслушал выступление Арчила Хараидзе. — Леван говорил спокойно, негромко. — Арчил — честный труженик, лучший металлург и мастер. Успех нашей смены во многом решает Арчил. Он выступал хорошо и логично. Я думаю, все согласятся со мной, что его слова были не лишены смысла. Нодар Эргадзе высказался примерно в том же духе. Я согласен с Арчилом и Нодаром. Действительно, ни одному передовому сталевару, ни одному мастеру или начальнику смены не по душе общий план. Общий план льет воду на мельницу лентяев, прав я или нет?

— Ты прав, сто раз прав!

— И все же я должен сказать, друзья, что настало время ввести в наш цех общий план.

Зураб был ошеломлен. «Не обманывает ли меня слух?» — думал он. У Хундадзе даже рот раскрылся от удивления. Он не в состоянии был скрыть свою радость. Оставил в покое очки и уставился на Хидашели.

— Я работал на Азовстали. За полгода до моего отъезда один из цехов завода перешел на общий план. Результаты работы значительно улучшились.

— В чем же тут дело? — спросил кто-то.

— Каждый начальник смены, каждый мастер и сталевар знают, как часто, выходя в смену, мы принимаем плохо загруженные печи, особенно если загрузка шихты ведется за час-полтора до конца работы, то есть если она готовится, по существу, для следующей смены. Тут уж не жди добросовестной загрузки. А взгляните-ка на отметки в журнале! Всем операциям там даны отличные оценки. Это уж не только безответственность, это вредительство. Я вас спрашиваю: часто ли бывали случаи, когда на плохо подогретую шихту наливали жидкий чугун? Кто сосчитает?