Вьюга

Сердар прилег возле костра, надеясь уснуть. Но не тут-то было — мороз сразу взялся за дело, и начался поединок сна и холода. Сперва вроде бы сон начал брать верх. Ласковыми, мягкими руками он нежно погладил мальчика по голове, и тот задремал, доверившись этой ласке. Но мороз не собирался отступать. Зная, что спереди мальчишку надежно охраняет огонь, он применил свою испытанную тактику — нападение с тыла. Удачно — Сердар проснулся, дрожа от холода. Протянул руки к огню, согрелся малость. Снова сон начал брать перевес. Снова Сердар лег, положив голову на холодный песок, и снова сон приласкал его, заставив смежить веки. Мороз опять навалился сзади. Тогда сон заставил мальчика, не пробуждаясь, повернуться спиной к огню — он с помощью костра надеялся одолеть мороз. Но в схватке двух сил, в поединке сна и мороза, одна из огненных стрел, предназначенная для предводителя холодов, угодила Сердару в спину, халат на нем загорелся, и бай, спавший с подветренной стороны, сердито закашлял от ядовитого дыма тлеющей тряпки. Сердар вскочил, сорвал с себя дымящийся халат и сунул его в песок. Бай откашлялся, перевернулся на другой бок и захрапел снова.

На спине халата появилась огромная дыра, обрамленная черной бахромой. Лучше бы было, если б дыра оказалась на рубахе — не так холодно, но сама по себе дыра эта всерьез огорчить мальчика не могла: к дырам и заплатам он привык с малолетства.

Сердар сунул голову в дыру, как в ворот рубахи, поглядел вокруг и сказал:

— Ничего, это хорошая примета. Новый халат будет.

Немножко погревшись у костра, Сердар подошел к верблюду, лежавшему у соседнего бархана.

— Все жуешь? — спросил он верблюда. — Неужели спать не хочется? Или заботы не дают? Да какие у тебя заботы — знай жуй свою жвачку! Вам хорошо, у вас равенство, шерсти на всех одинаково. Не то что у людей: один в теплой шубе, другой в драном халате. Эх, я бы на твоем месте как сейчас храпанул!..

Верблюд равнодушно поглядел на него, проглотил жвачку, тут же отрыгнул ее и снова принялся жевать.

— Жуй! Что с тобой толковать! — Сердар махнул рукой и направился к костру. Потом вдруг повернулся. — Слушай, а что, если я тут возле тебя пристроюсь?

Проворно, словно лисица нору, Сердар выкопал яму под брюхом у верблюда и забрался в нее. Верблюд был горячий, как тамдыр, спине сразу стало тепло, а вот земля была ледяная. Сердар пошел к костру, принес четыре тлеющих головни, зарыл их в песок. В норе стало совсем тепло, вполне можно было бы спать, но сон не шел к Сердару: а что, если верблюду придет в голову подняться? Запросто может раздавить. Но и тут пришла на помощь смекалка. Сердар спутал верблюду ноги веревкой. Теперь можно было спокойно ложиться.

На рассвете, разбудив Сердара, бай похвалил его за сообразительность и даже погладил по голове.

Глава двадцать пятая

Прошло уже немало дней с тех пор, как, передав нового подпаска чабану, бай уехал обратно, а Сердар все никак не мог привыкнуть к пустыне. Особенно тосковал он, когда приходилось одному оставаться у колодца. Сердар забирался на самый высокий бархан и вглядывался вдаль, стараясь перебороть тоску. Иногда он пробовал играть на самодельной свирельке. А то вдруг принимался кричать или во все горло распевать песни. Но как он ни надрывал глотку, голос его тонул в близлежащих барханах.

Сердару было нелегко. Ни близкого человека — поговорить, ни мальчишки-сверстника — поиграть. Одни барханы кругом, мрачные, немые, бесконечные… Но ко всему привыкает человек, и Сердар начал понемногу привыкать к новой жизни. Стал ощущать очарование бескрайних просторов, чувствовать прелесть тишины.

Был тихий нежаркий вечер. Овцы в загоне неспешно пережевывали жвачку. Поблескивали звезды на небе. Воздух был чистый, легкий, и кругом было тихо, тихо… Так тихо, что слышно было, как в чугунном кувшинчике булькает закипевшая вода.

Сердар подошел к костру, снял кувшин с огня, бросил в воду щепоть чая. Придвинул к чабану пиалу.

— Пейте, Джума-ага!

Чабан повернулся, лег поудобнее и принялся за чаепитие.

— Вот, верблюжонок ты мой, — начал он очередной вечерний рассказ. — Жил здесь неподалеку, у соседнего колодца, один чабан. Хороший человек, порядочный, истинный мусульманин — очень он мне нравился. И вот в один из летних дней является к нему на стан хозяйский сын. А с ним — четверо, все на конях, у всех винтовки. «Гони, говорят, отару за границу». А тот чабан-то понял, видно, что не к добру этот приказ, просить стал, чтоб отпустили его. Не могу, дескать, у меня дети сиротами останутся. Будут, как птенцы голодные, с открытыми ртами сидеть, кто их накормит, напоит? Просил, просил — ни в какую. Тогда он бросает свой посох наземь — не погоню, и все! Навалились они на него впятером, избили чуть не до полусмерти…

— Угнали они его?

— Ну да. Заставили — их ведь пятеро было.

— Вот и отца моего так же, наверно.

— А что, твоего тоже угнали?

— Люди говорят… Больше двух лет никаких вестей.

— Да, плохие дела… — чабан полежал, помолчал. — А не мог это быть твой отец, а? Среднего роста, в плечах широкий такой. Да и срок подходящий, года два назад дело было.

— А как его звали? Не Перман?

— Перман? Постой, постой, дай вспомнить… Правильно, Перман! Неужто он еще не вернулся?!

— Нет, пропал. Ни слуха ни духа.

— Как же так? Не вернулся. Может, сбежал он от них по дороге… — Джума-ага не договорил, но Сердар понял, чего опасается старый чабан.

— Мы с бабушкой уж и так и сяк прикидывали. Не мог он нас бросить — не такой человек. Если б живой был, вернулся бы… — Сердар чуть заметно всхлипнул и отвернулся — не любил он, чтоб видели его слезы.

И снова оба они замолчали, погруженные в невеселые думы.

— Джума-ага, как ты думаешь, чего он не возвращается? — не выдержал наконец Сердар и с надеждой взглянул на чабана.

— Да как тебе сказать, верблюжонок? Когда своими глазами не видел… Только уверен я, вернется твой отец. Ты главное — молись за него. Ведь по святой пустыне ходишь, тут Хызр-избавитель ходил, самое место для молитвы.

— Джума-ага, а мы сейчас далеко от границы?

— Совсем даже близко. Если с восходом тронуться в путь пешим, к полудню пересечешь границу. Мы с отарой другой раз совсем рядом бываем…

— А найду я ее?

— Кого?

— Да границу эту!

— А чего ж не найти? Видишь вон ту звезду? Са-амую яркую? Будешь на нее держать, чтоб прямо в лоб светила, как раз и придешь куда надо.

Сердар затих. Он сидел так тихо, что казалось даже, не дышит. Потом вздохнул, как после обильных слез, и спросил:

— Джума-ага, что, если я пойду его искать?

— Отца? Что ж… Можно попробовать. Только знаешь, как надо будет сделать? Управятся наши овцы со здешними пастбищами, мы их и погоним к границе. Будут себе пастись и потихоньку к тем местам двигаться. Как дойдем, я тебя и переправлю.

— А не поймают?

— Кто?

— Пограничники!

— А чего им тебя ловить? Они только контрабандистов ловят. Белуджи по весне толпами сюда идут. Жару проработают здесь, добудут себе пропитание, а осенью — обратно. Никто на них и внимания не обращает: ни власти, ни пограничники.

— А зачем они приходят, Джума-ага? У себя в стране заработать не могут?

— Не могут, сынок. Трудный у них там хлеб. Заработков мало, а деньги чересчур проворные, быстро из рук уходят. Иначе разве заставишь людей детишек своих бросать, на чужой стороне пот проливать…

— Что ж это за страна такая, что и на хлеб заработать негде?

— Да вот такая… Я, сынок, со многими из них, из пришельцев, толковал, не раз у меня на стане ночевать оставались. Оказывается, немало таких стран, где еще хуже живут, чем мы. Земля в тех странах больно жесткая: упадешь — зубы выбьешь.

— Выходит, наша земля мягкая?

— Еще какая! Самая лучшая земля!

— А чего ж бай из хорошей страны в плохую ушел?

— У бая, сынок, свой расчет. И опять же для бая бедных краев нет. Куда ни приди, богатство твое при тебе: овцы ягнятся, верблюдицы приплод дают… — Джума-ага приподнялся, взглянул на отару. — Давай-ка, сынок, собирай посуду, овцы-то вроде зашевелились.