Гроссмейстерский балл

Мастер сел на табурет и закурил. Он смотрел на молчащих ребят и курил. Сел и литейщик, перекинув через колени махровое полотенце.

— Что ж, начинай, Павлуха, — проговорил мастер, притушив папиросу о ножку табурета. — Крыть нечем! Я пойду в горновую.

Его голос звучал насмешливо и безобидно…

Левка встал и подошел к верстаку. Он увидел ящик с ветошью. Надо вытереть руки.

— Знаешь, Женька Маркелов собрался уходить с завода…

Филипп продолжал перешнуровывать туфлю. Теперь — левую.

— Мне, конечно, все равно, — переждав, продолжал Левка. — Правда, Трофимов его не отпускает. Орал на него: «Вы еще не проработали срок. Я из вас сделаю конструктора. Заставлю! Почему с вами должны мучиться на другом предприятии?!» Я ушам своим не поверил!

— Сердобольный Лев Толстой, — усмехнулся Филипп.

— Мне жаль Женьку… Его отстранили от приборов.

Филипп повернулся к Левке.

— Жаль… Полезно разобраться, что такое «жаль». С некоторых пор я понял, что мы стали взрослыми. Совершенно взрослыми людьми. А взрослому человеку иногда очень мешает слово «жаль». Обезоруживает! Видишь ли, ему, Маркелову, не жаль подставить под удар меня, людей, которые будут работать с этим прибором. А мне должно быть жаль его? С какой стати? Ты не находишь, что это несправедливо?

— Эй, интеллигенция! — раздался голос литейщика.

— Уже? — удивился Филипп. — Когда это вы успели?

— Долго ли? Пока вы о девках трепались, можно было что хочешь отлить… Но этот не годится. Чешуйчатый. Кокиль холодный еще.

Литейщик отошел к плавильне и вытянул из «камина» ковш. В ковше пузырился и дымил свинец.

Вторая отливка была заметно ровней. Но и ее литейщик небрежно пнул ногой… К шестой он отнесся более уважительно.

— Седьмую лить повременим… Кокиль перегрелся. Пузыри будут. Свинец свою температуру требует, — проговорил литейщик и отошел к водопроводному шлангу.

Они лежали рядом. Все шесть свинцовых экранов. Первая конструкция, разработанная при участии инженера Круглого Ф. М.

Вошел мастер. Он перевернул щипцами отливки и произнес:

— Шестая еще так себе. Ты, Павлуха, дай ребятам отлить второй заход. Жирок поубавить.

Филиппа подозвали к плавильне первым. Ковш был тяжелый и жаркий. Сизый дымок вырывался из лопающихся пузырьков.

— Вообще-то свинец чрезвычайно вреден для здоровья, — слышался голос Левки.

— Если его жрать без хлеба, — согласился мастер.

Филиппу стало, весело: «Левка, пижон, проявляет эрудицию…»

— Ровней держи! На ноги прольешь, интеллигенция! — покрикивал литейщик…

Третье августа. Пятница. Наконец-то. Еще одни вечер — и суббота. В субботу должна приехать Нина. Она в Таллине на экскурсии. За счет авральных часов. Выгодней дать отгул, чем платить сверхурочные. Да и делать нечего. Начало месяца. Малая финансовая политика.

Филипп был в Таллине — игрушечный город. Узенькие улочки и остроконечные сказочные дома. По мотивам сказок Ганса Христиана Андерсена. Улица Пикк, улица Виру, ратуша, Кик-ин-де-Кек. Керамика и пушки. Что еще? Множество кафе и ресторанчиков. Нина ходит по улочкам, как по дну ущелья. Между каменными плитами мостовых пробивается трава. Посмотрите направо… На кронштейне чугунный сапог. Или ботфорт. Символ сапожного цеха… Прямо — страж города. Нет, нет, вместо флюгера наверху Старый Тоомас… «Тере-тере» — «здравствуйте-привет». Эстонцы плохо говорят по-русски. Улыбаются и смотрят с сожалением: извините, мол… Скорей бы суббота!

А сейчас надо найти Шанцова. Рябчиков просит закрыть наряд на монтаж каких-то блоков. Филипп эти блоки не видел. Рябчиков уверяет, что не успел закрыть в прошлом месяце. «Ладно, покажи блоки!» — «Блоки в приборе». — «А где прибор?» — «Прибор на складе. Говорю, за прошлый месяц…»

Филипп молчит. Рябчиков усмехается. Демонстративно. А может быть, это кажется, что демонстративно? Филипп подписывает наряд. «Клеймо тоже поставь, директор. Иначе недействительно». Филипп прячет наряд в карман. «Поговорю с начальником цеха». Лицо Рябчикова вытянулось — не ожидал…

В кабинете Шанцова несколько человек. Все они рассматривают паренька лет пятнадцати. Паренек сидит у радиатора отопления. В руках у него плоскогубцы.

— Значит, ты Гошка? — спрашивает Шанцов.

— Ну.

— И Лариска — твоя знакомая? — спрашивает Шанцов.

— Ну.

Присутствующие заволновались.

— А ты знаешь, Гошка, что из-за тебя в дружественной африканской стране Гвинее неделю не работал высокочастотный полярограф? Чуть конфликт не возник на международной почве. Скандал. Знаешь?

Гошка этого не знал. Он посмотрел на Шанцова встревоженным взглядом голубых глаз и вновь принялся теребить плоскогубцы.

Шанцов обернулся к Филиппу.

— Африканцы на шасси увидели надпись, не оговоренную в технической документации. Приостановили наладку и вызвали нашего торгпреда. Тот прочел и прислал на завод разгромную бумагу. Безобразие!

— Что ж там было написано? — заинтересовался Филипп.

— «Гошка любит Лариску»… Какая безответственность!

— Деревьев им не хватает, шкетам. Стенок домов не хватает! — вставил Миллиметр. — На экспорт перекинулись. И когда он успел? Ведь ОТК перед опломбированием проверяет…

Филипп хохотал и смотрел на неудачливого Ромео. Тот не поднимал глаз от плоскогубцев…

Гошку отпустили и пообещали передать дело родителям в случае повторения международного инцидента.

Филипп показал Шанцову наряд.

— Конечно, Рябчиков — жук. Известное дело, — заключил Шанцов. — Но блоки он действительно монтировал.

— Я их не проверял.

— Неужели ты не веришь мне?

Филипп смутился. Он видел пожилого, солидного человека. Начальника цеха… Чувствовал любопытные взгляды присутствующих.

— Я вам верю. Но прошу вас в следующий раз… — Филипп замолчал.

Продолжать было неприятно. «Отступил. Слабак! Выходит, Шанцов был прав тогда, в цехе: „Возненавидят — сломают“. Мелочи? Нет, не мелочи! Не выдержал насмешливых взглядов? Стыдно казаться желторотым воробышком? А может быть, белой вороной?! А что, если разорвать наряд? Взять и порвать. Хватит выдержки?!»

Шанцов посмотрел на Филиппа и спрятал наряд в карман.

— Ты не переживай, Филипп…

— Матвеевич, — подсказал Миллиметр.

— Помню… Договорить не дадут, — раздраженно проговорил Шанцов. — Я тебя понимаю… Ты еще плохо знаешь расстановку сил на производстве. Лишнее платить не в моих интересах. Я и копейки даром не отдам. Не заинтересован я… Экономика, брат.

— Не в этом дело, товарищ Шанцов, — резко проговорил Филипп. — Простите, еще не изучил вашего имени и отчества…

— Леонтий Адамович, — добросовестно подсказал Миллиметр.

— Не имеет значения, — проговорил Филипп, взглянув на большой подбородок начальника цеха.

— Имеет, — произнес Шанцов. — Ты, брат, принципиальный… Ты даже не представляешь, насколько это важно на производстве. Как это подтягивает людей. Только держись… Это очень трудно. Поначалу.

— Благодарю вас, — сухо произнес Филипп. — Это мне известно. Есть опыт. Если не ошибаюсь, вы были не совсем довольны тем, что я проявил принципиальность.

— Это насчет ПОА? — рассмеялся Шанцов. — Чудак! Ведь мы все люди, все человеки… А будь ты на моем месте, когда план летит к чертовой бабушке, а?! Ты решил, что мы сволочи, скрытые враги государства? Нет, брат, тут дело посложней. Мне за это государство легкое прострелили. И такое было… А придет конец месяца, снова буду с тобой ругаться: давай план! А ты стой! Не дрейфь! Тогда я скажу тебе числа второго или третьего спасибо за принципиальность. За то, что спокойно можно будет спать. В итоге! Так-то, брат.

— Была такая игра «кошки-мышки», — усмехнулся Филипп.

— Никакой игры! Я свое дело буду делать. И план буду выполнять. Обязательно! Только ты стой, брат. Ведь кому-то надо стоять. Несмотря ни на что. А для пользы дела лучше стоять тебе. И не паникуй, как сейчас. Я вижу, вижу… Люди есть люди. Им не нравятся трудности, особенно бьющие по карману. А если это необходимо для достижения большой цели? Что тогда? Досадно, люди начинают понимать, когда цель достигнута… Ну, давай руку! И не сердись. Я же сказал, что мы сработаемся.