Дальняя пристань

Собрав выпотрошенную рыбу в большие полиэтиленовые мешки, поднялись в поселок. Дома у Гошки меня поругали его мать и жена за притащенных ершей. Возни с ними, в самом деле, было много, но все же через час в эмалированном ведре забулькала уха, уже пахнущая луком и лавровым листом. А потом мы сидели за столом, уставленным тарелками с подернутой пленкой ухой, а посредине, на керамическом блюде, разинув рты, лежали икряные ерши. В сковороде, еще шкворча, утонув в собственном жиру, веселили глаз золотисто-коричневые кусочки пыжьяна. И тут же, у края, на доске для резки хлеба, Гошка строгал муксуна, заранее замороженного в холодильнике на айбат. Я поинтересовался у забежавшего попить сына, не хочет ли он спать, но тот помотал головой и, сообщив, что его уже покормили, опять отправился во двор.

— Ну, за уху, за улов, за твой приезд, — поднял Гошка хрустальный стаканчик.

Солнце приподнялось над подоконником и, заглянув в окно, удивленно скользнуло по нашим лицам. Наступило новое утро.