Дивные пещеры

– Да. Почему? — грозно повторил вопрос кто-то из:зглубины комиссии.

– Я поздно встал, потому и поздно умылся, — объяснил Костя.

– А почему же ты, голубчик, поздно встал? – продолжал допрос Гусиная шея.

– Потому что поздно лег.

– А почему поздно лег? – в голосе Гусиной шеи послышалось раздражение. Видно, ему не понравилось, что Минаков на каждый вопрос придумывал ответ. Наверное, Косте полагалось не отвечать, а стоять с поник шей головой. Но Минаков не любил стоять с поникшей головой.

– Я поздно лег потому, что читал.

– Что же ты читал, голубчик?

У Кости был сильный соблазн ответить «Основы пищевой промышленности», но он сказал честно.

– «Королеву Марго».

– «Королеву Марго»?

– Ну да. «Королеву Марго». Дюма-отца.

– Дюма-отца?

– Его.

Толстяк молчал, разглядывая Костю. Видно, тот не нравился ему все больше и больше.

– А может, ты, голубчик, не читал «Королеву Марго», а пил?

Комиссия оживилась. Кто-то даже хихикнул.

– Нет, я не пил. Я читал «Королеву Марго».

– Почему же ты не пил? – спросил толстяк невинно.

– Я вообще почти не пью, – сказал Минаков и, не зная зачем, добавил: – Из принципиальных соображений.

– Из принципиальных соображений?

– Да.

– Какие же это соображения?

Комиссия придвинулась к Минакову. Разговор становился все серьезнее.

– Алкоголь разрушает печень.

– Кто тебе сказал?

– Так это же в «Анатомии» написано.

Минаков понимал, что ему давно надо было замолчать, но он не мог остановиться.

– И поэтому ты не пьешь?

– Да.

– Совсем?

– Очень мало.

– Очень мало?

– Совсем мало.

Разговор зашел в тупик. Говорить вроде бы было не о чем, но они не уходили. Костя их понимал. Они долго собирались провести в общежитии неожиданную проверку, договаривались, созванивались, наконец приехали, а в общежитии никого нет – все уже успели удрать на море. Никаких ЧП, никаких нарушений. Что писать в отчете? И вдруг из умывальника вылазит заспанный, явно подозрительный тип. Про него вполне можно написать абзац в отчете: «Пьянствовал всю ночь, допоздна проспал, нарушал режим. В довершение всего нагло себя вел».

– Значит, совсем-совсем мало?

– Да.

– А если мы сейчас тебя на экспертизу?

– Экспертиза покажет кровь стерильной чистоты, может быть, только с примесями чеснока. Вчера я ел чеснок, – сам не зная для чего, сострил Костя.

Это им совсем не понравилось. Но ведь за остроты не наказывают.

– Ладно, иди, – буркнул Гусиная шея.

– На экспертизу? – не понял Минаков.

Комиссия хмуро отвернулась от Минакова. Костя уже думал, что пронесло, но им все-таки, видно, очень не хотелось расставаться со строптивым абитуриентом. Они все еще тянули время, прикидывая, к чему бы придраться.

И вдруг они нашли.

– Кран! Он не завернул кран! – раздался возглас.

– Где? – спросил Гусиная шея радостным голосом.

– Вон!

В дальнем конце умывальника действительно из плохо закрытого крана бежала вода.

– Ты почему не выключил воду? – в голосе Гусиной шеи слышалось плохо скрытое торжество.

– Свой я завернул. Это не мой кран, – ответил Костя спокойно, хотя понимал, что уже все для него кончено.

– А чей же это кран? – спросил Гусиная шея.

Это, конечно, дурацкий вопрос, но теперь было все равно, кто что говорит, и Костя пожал плечами.

– Не знаю.

– Это твой кран!

– Нет, не мой.

– Твой!

– Не мой.

Собеседники помолчали. Гусиная шея тяжело дышал. Затылок его постепенно наливался кровью.

– Твой!

– Не мой.

– Твой!

– Свой я завернул.

Опять помолчали.

– Можно снять отпечатки пальцев, – сказал Минаков.

Это комиссию немного смутило.

– Ну хорошо, – переменил тон Гусиная шея. – Допустим, что это не твой кран, Но почему ты, уходя, не завернул его?

– Не видел.

– Не видел?

– Не видел.

– Так уж и не видел?

– Так уж и не видел?

– Совсем не видел?

– Совсем не видел.

– Ты глухонемой?

– Нет. Не глухонемой.

– Не глухонемой?

– Нет. Как же я бы с вами тогда разговаривал?

Разговор опять иссяк. Все тяжело дышали. Наконец Гусиная шея что-то сообразил.

– Почему ты, уходя, не проверил все краны?

– Зачем мне их проверять? – удивился Костя.

– Как будущий инженер.

– Как будущий инженер?

– Ну да. Что за инженер из тебя получится, если ты халатно относишься к технике?

Теперь и дурак сообразил бы, что Гусиная шея все-таки поставил Косте ловушку.

– Но ведь я… – начал Минаков и понял, что продолжать бесполезно.

– Может ли халатный человек, не ценящий народное достояние, безразличный ко всему, что вокруг него делается, стать хорошим инженером? – спросил Гусиная шея, ни к кому в частности не обращаясь, риторически.

– Нет, – хором ответила комиссия.

– Фамилия? – спросил Гусиная шея.

У Кости оставался последний шанс. Еще можно было выпутаться из этой дурацкой истории, назвав какую-нибудь вымышленную фамилию.

Но Костя, сам не зная почему, сказал:

– Минаков моя фамилия…

На следующий день он уезжал из гриновского города. Дул горячий соленый ветер, плескалось зеленое море, летели красные катера, с голубого самолета прыгали на белых парашютах смелые люди, в светлой аудитории шли практические занятия по разделыванию окорока.

«Проклятый характер… неумный, вздорный… Зачем было связываться с комиссией? – думал Минаков, со слезами на глазах глядя из окна вагона на качающиеся под ветром пирамидальные тополя. – Пропал год… Целый год пропал из-за чепухи… Можно было назвать другую фамилию…»

Впрочем, было одно маленькое утешение, если это можно назвать утешением: никто из десятого «А» не поступил в вуз. За исключением двух дураков, которые махнули в авиационный.

Костя Минаков решил тихо, мирно, покорно проработать год на любой, пусть самой ничтожной, должности, лишь бы получить хорошую характеристику, а потом поступать в авиационный… Ну их с их окороками… Лучше он будет есть суп из тюбиков и любоваться Землею из космоса…

И вот опять… Нелады с главбухом, потерялись пятнадцать копеек… Неужели уходить в сапожную мастерскую?

Второй причиной плохого настроения Кости Минакова был тот факт, что не пришла на свидание Леночка Перова. Леночка сидела напротив Кости, спиной к нему и, судя по движениям, заполняла платежную ведомость. Она работала кассиром.

Вчера Костя до глубокой ночи прошатался по парку, ожидая Леночку возле цветочной клумбы с бюстом Мичурина посередине, но так и не дождался.

Думая, что случилось что-то, Костя прибежал сегодня раньше всех на работу, но Леночка опоздала на пять минут, и поговорить не удалось. Теперь надо было ждать обеденного перерыва.

С Леночкой Костя встречался уже полгода у клумбы с бюстом Мичурина посередине. Городок был маленький, пойти особо некуда, и они проводили все вечера тут же, на скамейке у клумбы.

Леночка Косте очень нравилась. Она была совсем непохожа на других девушек, с которыми Минаков встречался до этого. Те жеманничали, постоянно хихикали, притворялись очень строгими, но в первый же вечер целовались вовсю.

С Перовой было совсем иначе. Несмотря на то, что она работала простым кассиром, Леночка была о своей личности очень высокого мнения, даже еще большего, чем Костя о своей. Она много читала, модно одевалась, не любила сплетничать, как другие. Кроме того, Леночка Перова глубоко презирала и город Петровск, где родилась, и завод стиральных машин, на котором работала, и это как-то поднимало Леночку и над городом, и над заводом.

За полгода дружбы Костя ни разу не решился поцеловать прекрасную кассиршу. Единственно, что он себе иногда позволял – взять на короткое время ее руку в свои ладони, и тут же отпускал, так как Леночка поворачивалась и смотрела на Минакова с таким удивлением, словно Костя сделал что-то постыдное, сверхнормальное.