Строители

— Хорошо.

Алешка еще немного потоптался в прорабской.

— Я пойду, Нина Петровна…

Зашел водитель Абрашков:

— Здравия желаю, Нина Петровна! Сегодня на полчасика раньше «В-24» привез. Так сказать, подарок, чтобы не сердились за вчерашнее.

— Хорошо.

В полдевятого позвонил замначальника СУ Подшивайленко:

— Это ты, Нина Петровна?

— Слушаю вас.

— Песок я тебе двинул… Вчера ты меня здорово в работу взяла! Но имей в виду, угрозы мне до лампочки. Слышишь?

— Слышу.

— Из уважения к тебе. Тот в отпуск, другой сбежал, третий заболел, а ты… Только нос не задирай. Ладно?

— Хорошо.

Аксиома усмехнулась: какие рыцари! Подарки ей преподносят — смех один! — детали, песок… Другим цветы, а ей? Всю жизнь мечтала, что ей будут преподносить железобетонные плиты, весом по тонне, и кубометры песка… Ничего, ничего, сейчас вы, миленькие, запляшете. Она ждала девяти часов, когда можно будет позвонить Новому начальнику, но в восемь сорок пять он позвонил сам. «Ах, боже мой, — насмешливо отметила про себя Аксиома, — недоспал бедненький! Беспокоится!»

— Нина Петровна, сегодня в сводке вы перевыполнили норму монтажа. — Голосу Важина был приветливый, но какой-то безликий, служебный. Точно так же он, наверное, разговаривал бы с Петром Ивановичем или Семеном. Будто, став прорабом, она, Аксиома, превратилась в существо среднего рода. Она понимала: иначе и не могло быть, но вместе с тем, подчиняясь своему настроению, вспомнила, как говорил с ней Важин раньше, тоже на работе.

— Вы, может быть, хотите мне что-нибудь преподнести, Игорь Николаевич? — зло сказала она. — Так вот, чтобы не было промашки, сообщаю: железобетон и песок мне уже подарили… Осталась пакля. Это будет очень галантно — преподнести мне полтонны пакли.

Новый начальник молчал. Наверное, соображал, как ответить.

— Теперь служебный вопрос, Игорь Николаевич. Почему вы за все эти дни, что я работаю тут прорабом, ничего не спросили, не сказали о качестве? Ведь когда вы пришли впервые на площадку, вы отметили, что у нас нарушают технические условия. Или качество сейчас вас перестало интересовать?

Новый начальник и тут ничего не ответил. Аксиома «закусила удила»:

— Понятно. Теперь, с вашего разрешения, Игорь Николаевич, не служебный вопрос, личный. Можно?

— Да, конечно.

— Сколько лет вашей знакомой скрипачке?

— Не понимаю…

— Ну это же, наверное, не секрет, Игорь Николаевич?

— Да, конечно, двадцать семь.

— Двадцать семь, — повторила Аксиома. — Мне двадцать пять. Меня вот что интересует: если б она была на моем месте, вы бы прервали ее отпуск, взвалили бы на ее плечи прорабство?

— Не понимаю, вы ведь сами…

— Да-да, конечно, сама! Но вы же знали, что такое прораб? Как же вы могли согласиться? Даже, в какой-то мере, вынудить мое согласие? Молчите? Ну хорошо. Так вот, не позже завтрашнего утра присылайте сюда старшего прораба. Ясно? И тут молчите?!

— Я позвоню вам, — наконец сухо сказал Новый начальник.

Пустяковый дождик, который неизвестно с какой целью зарядил с утра, перестал. Поспешно выглянуло солнце, широко улыбаясь, словно извиняясь за допущенное опоздание. Оно на правах старого знакомого заглянуло в прорабскую.

«Ладно тебе, — чуть усмехнувшись, мысленно ответила Аксиома. — Ну хорошо, хорошо, не буду злиться».

Но свое обещание, данное так опрометчиво, Аксиома не сдержала.

В час дня приехала комиссия по проверке складирования, три товарища: представитель строительного главка — молодой человек, худой и высокий, чем-то напоминающий Семена, с плоской кожаной коробкой, которая по последней моде заменила портфель; представитель главка стройматериалов — женщина уже за сорок, споря со временем, она была затянута в свитер и трикотажные брюки; и очень пожилой человек, детскими удивленными глазами смотревший на стройку, очевидно взятый для счета.

После обхода площадки они зашли в прорабскую. Молодой человек представил своих коллег. Пожилой уселся на стул, вынул из кармана газету и принялся ее просматривать. Газета была явно не по возрасту — «Комсомольская правда». Наибольшую активность проявила представитель главка стройматериалов Нонна Гавриловна.

— А это вы всегда так? — резко спросила она.

— Что всегда? — Аксиома подумала, что инспектор ведет себя довольно странно: если ты уж нарядилась, как девушка, то к чему этот резкий, начальственный тон? И еще подумала, что, когда ее года подойдут к сорока, она не станет синить веки.

— Портите столярные изделия, — еще резче сказала Нонна Гавриловна, уловив во взгляде Аксиомы насмешку. На ее лице резче проступили морщины, вернее — складки под глазами. — Вы знаете, сколько сил тратят на комбинатах, чтобы высушить материал?.. Десятки людей следят, чтобы окна и двери делались из сухой древесины… А вы… Вам наплевать! Держите оконные блоки под дождем… У вас на площадке одна видимость порядка… Сложено аккуратно, а все равно столярка портится.

— Нонна Гавриловна, ведь железобетон хорошо сложен, — попробовал смягчить ее молодой человек. Он ласково смотрел на Аксиому, и это, видно, еще больше подзадорило инспектора.

— Что, «Нонна Гавриловна»?! — зло повышая голос, возразила она. — Потом жильцы получают кривые окна и двери, которые не закрываются. А жалобы идут к нам, в главк. Я считаю, что нужно оштрафовать прораба. Правда, Иван Иванович?

— Вы… о чем? — третий член комиссии медленно сложил газету. Но, посмотрев на раздраженное лицо Нонны Гавриловны, быстро спрятал газету, испуганно сказал: — Да… да, я с вами согласен.

Так получилось, что, несмотря на противодействия молодого человека, несмотря на то что Аксиома полностью согласилась со злющей дамой, несмотря на разъяснение кладовщицы Маши, что Нина Петровна работает прорабом только пять дней, на нее составили акт. За актом, как пообещала Нонна Гавриловна, последует штраф, и немалый, рублей тридцать.

Все шло так плохо, что акт и обещанный штраф даже развеселили Аксиому. За эти пять дней прорабская судьба принесла ей целую кучу неприятностей, штраф был завершением. Больше эта самая многоуважаемая судьба придумать уже не могла. Поэтому Аксиома, прощаясь у ворот стройки, приветливо улыбалась даже свирепой Нонне Гавриловне.

— Чему вы так радостно улыбаетесь? — недоверчиво глядя на Аксиому, спросила та. — Или думаете…

— Ничего не думаю, — все так же улыбаясь, прервала ее Аксиома. — Уверена, что вы мне влепите штраф и осрамите на весь главк… Но знаете, милая Нонна Гавриловна, я радуюсь, что хуже уже ничего не может быть. Это, так сказать, завершающий аккорд.

Выражение лица Нонны Гавриловны смягчилось.

— Ну-ка, друзья, идите! — приказала она. — Подождите на улице. — Молодой человек и Иван Иванович пошли к машине. — Эти бездельники мужчины только и ждут, чтобы мы, женщины, перессорились. Вот что, приеду через три дня, если будет стоять навес для столярки, порву акт. Хорошо?

— Навес сделаю, Нонна Гавриловна. Акт рвать ненужно, а то что-нибудь еще и похуже случится. Я уж знаю — это полоса у меня такая.

— Приеду через три дня, — строго повторила Нонна Гавриловна. Чуть наклонившись, она коснулась рукой плеча Аксиомы и тихо сказала: — У меня дочь… Жалко только, не такая, как вы. — Повернулась и быстро пошла к машине.

Впервые в жизни, в двадцать пять лет, Аксиома сделала вывод, который рано или поздно делают для себя большинство людей: в каждом человеке, каким бы он внешне ни казался, есть много душевного и хорошего. Нужно только быть терпеливой. Когда Аксиома поднималась по лестнице к Алешке, она дала себе слово быть терпеливой.

Для того чтобы смонтировать сорок деталей в смену, Алешке приходилось считать каждую минуту. Так часто говорят — «беречь каждую рабочую минуту». Но на самом деле Алешка знал, что есть на строительстве много работ, где минута, и десять минут, и даже час не имеют особого значения. Ну, к примеру, электромонтер. Только тогда и работает, когда авария или нужно на новом этаже сделать проводку… Правда, электромонтер не сдельщик, он дежурный, на повременной оплате. Хорошо, возьмем слесаря по монтажу отопления. Он сдельщик. Но слесарь сам себе хозяин. Есть настроение — вкалывает, нет — покуривает, завтра нагонит. Так? Хотите еще специальности? Пожалуйста — штукатур, маляр…