Снежный ком

Последнее, что я видел, это как папа, сидя в своем кресле, но не лицом к письменному столу, на котором лежала его диссертация, а лицом ко мне, держал две железные коробки. На лице у него было полное отчаяние. А в коробках тоже в полном отчаянии скреблись и пытались выбраться наружу мои милые Павлик и Васька. Видно, мой бедный папа уже не первый час так их нянчил, а говорил, что будет диссертацию писать!..

Я хотел было подняться и выручить его, забрать к себе под одеяло хотя бы Павлика, потому что Васька уже под майкой погрелся, но я так устал и так хотел спать, что не мог двинуть ни рукой, ни ногой. И еще потому не встал, что, как всегда, надеялся на папу: ни маму, ни меня он никогда не подводил…

«Горим!»

Мне снился страшный сон. Как будто прямо на меня неслись деревянные кони с медными глазами. Гулко барабанили копыта по деревянной мостовой. В колеснице стояла и правила конями, как Аполлон на Большом театре, тетя Клопа с развевающимися, словно огненный хвост, волосами.

К чему бы ни прикасались ее волосы — к скворечникам ли в виде мужика и бабы, к резкому терему, к собору Кижского монастыря — все вспыхивало жарким огнем. Дым клубился вслед за тетей Клопой, запах паленой тряпки забивал дыхание.

— Петр Яковлевич, Славик! Откройте! — кричала тетя Клопа.

Дробно стучали деревянные кони деревянными копытами по деревянной мостовой… Но нет, это уже не кони, а древние мастера-умельцы и вместе с ними мама и бабушка сидят на крыше терема и бухают топорами в чешуйчатые купола.

Вокруг терема, как ведьма в ступе, носится в огненной колеснице тетя Клопа. А терем, будто живой, задыхаясь в огне, хлопает ставнями окон, с пушечными ударами открывает и закрывает толстую дубовую дверь.

Теперь уже сам терем кричит голосом тети Клопы: «Петр Яковлевич! Славик! Откройте!»

Наконец я проснулся, едва не задохнувшись в облаке вонючего дыма. В дверь барабанили чьи-то кулаки. Я бросился было в коридор, но вспомнил, что надо спасать папу. Он собирался лечь спать здесь же, в своем кабинете на диване. Я запнулся за что-то и, вытянувшись во весь рост на полу, больно ударился коленкой о железную коробку.

Коробка отлетела вперед, лицо мое оказалось рядом с нею, и я прочитал: «рис». Из коробки метнулось что-то темное. «Васька»! И еще подумал: «Планка! Планка под мойкой в кухне!..» — Но я тут же успокоился: когда мы с папой ставили на место «Белый домик», то плотно подогнали и надежно прибили планку под мойкой. Если бы это было сделано лет тринадцать назад, не было бы всех неприятностей и несчастий, которые уже случились, и тех, что ожидали нас в недалеком будущем.

— Папа! Папа! — закричал я. — Васька убежал! Васька из коробки убежал!

В дыму я нащупал папино одеяло. К осени он укрывался стеганым, ватным, потому что спал с открытым балконом.

Одеяло неожиданно легко подалось в моих руках, и я увидел, что именно из одеяла еще гуще повалил дым и даже посыпались искры.

Папа наконец проснулся, вскочил с дивана в одних трусах, обжигаясь и уворачиваясь от искр, летящих из горящего одеяла.

— Дверь! — крикнул он. — Открой дверь!

Я бросился было к двери и нечаянно поддал ногой невидимую в дыму вторую коробку с хомячком. Мне не надо было думать, кто там, и без того я знал, что в коробке с надписью «гречневая» сидел Павлик. Коробка с грохотом покатилась, я даже заметил, в какую сторону, но, выскочив в коридор и распахнув входную дверь, совершенно ясно увидел, как из-под моих ног метнулся серый комочек.

Я наверняка успел бы его схватить, если бы… Если бы не тетя Клопа. Едва не сбив меня с ног, она, как настоящий пожарный, ворвалась к нам в квартиру с огнетушителем в руках, в блестящей алюминиевой кастрюле на голове.

Этот огнетушитель со дня заселения дома лет десять уже висел у нас на лестничной площадке.

Только сейчас я понял, что не деревянные кони копытами, а тетя Клопа кулаками барабанила в нашу дверь. Кастрюлю же она надела наверняка для того, чтобы не вспыхнули в пожаре ее и без того огненные волосы.

— Где горит? — вытаращив глаза, крикнула бесстрашная тетя Клопа.

— Там! — вытянув руку в сторону кабинета, сказал я.

Тетя Клопа, как настоящий герой, сверкая кастрюлей, влетела в папин кабинет и со всего размаха хватила огнетушителем об пол. В огнетушителе что-то дзинькнуло, мы с папой замерли. Я едва различал его в дыму.

Огнетушитель в руках у тети Клопы хотел было что-то сказать и даже зашипел, как гадюка, но тут же, то ли от старости, то ли от нерадивости, побулькал немного в свое оправдание и стыдливо умолк.

— Бросьте его! — крикнул папа. — Несите воду из кухни!

Ошеломленный всем происходящим, я все думал о своих хомячках. Павлик выскочил на лестничную площадку — это я точно видел. А бедный Васька? Задыхается в дыму?.. Я глотнул воздуха на лестнице, зажал пальцами нос и нырнул в дымное облако, валившее из папиного кабинета.

В кромешном дыму я увидел, как тетя Клопа, притащив из кухни полное ведро воды, окатила ею в первую очередь самого папу. Папа в это время, весь перемазавшись копотью, плясал в мокрых трусах и майке вокруг тлеющего одеяла, пытаясь сбить с него расползающиеся золотые искорки, взлетающие даже на оконные шторы.

Дзинькнуло и с треском разлетелось стекло балконной двери. В проем высунулась противотанковая пушка.

Сквозняк на мгновение развеял дым, и я увидел торчащую над нашим балконом пожарную лестницу, а на балконе — усатого пожарного, не в какой-нибудь алюминиевой кастрюле, как тетя Клопа, а в настоящей пожарной каске. Пожарник был в брезентовом бушлате, с топориком на поясе, а в руках держал, оказывается, не противотанковую пушку, а наконечник брандспойта.

Не успели мы и слово сказать, как тугая струя холодной воды ударила в горящее одеяло. Брызги окатили с ног до головы и меня, и папу, и бесстрашную тетю Клопу.

— Отставить воду! — крикнул папа. — Сами потушим!..

Пожарный тут же перекрыл подачу воды, свесился с балкона.

— Отбой! — крикнул он.

— Эй, старшина!.. Митрич!.. — донеслось с улицы. — Что там горит?

— Да какой-то чудак с папиросой уснул, одеяло сжег, — ответил старшина Митрич. — Теперь сами с женой тушат…

Я хотел сказать старшине, что мой папа вовсе не чудак, а замечательный человек, что тетя Клопа никакая ему не жена, а просто пожарник-любитель, В это время меня окликнул папа.

— Славик, быстро позвони маме, пусть приедет. Только смотри не напугай ее…

Я выскочил в коридор к телефону, набрал номер квартиры бабушки.

На мое счастье, трубку взяла мама.

— Мама! — задыхаясь от дыма, крикнул я. — Ты только не волнуйся, мы с папой горим!

— Вы с папой уже сгорели, — хладнокровно возразила мама. — Кажется, он сам об этом сказал, когда ты тащил своего Ваську на моем гипюре.

— Да нет, ма!.. Но ты только не волнуйся!.. У нас настоящий пожар! Понимаешь?.. Настоящие пожарные!.. Папа уснул с папироской, поджег одеяло. Приехали пожарные. Папа с женой одеяло тушат!…

— С какой женой?..

— Ну это… С женой!..

— Ты что ерунду мелешь?

— Я не ерунду. Старшина Митрич сказал…

— Что еще за Митрич?

— Пожарник!..

— Ты можешь толком сказать, что там у вас происходит?

Я понял, что мама не на шутку разволновалась, поэтому еще раз попросил ее:

— Ты только не волнуйся!..

— Да замолчи ты!

— Молчу!..

— А теперь говори, что там за жена?

Оказывается, маме было все равно, что я — ее родной сын, и папа — ее родной муж, — оба едва не сгорели в ужасном пожаре вместе с одеялом, хомячками и диссертацией про дома, которые можно строить без единого гвоздя. Ей важно было узнать, с какой женой папа тушит пожар!.. Да мало ли с какай!.. Я обиделся и сдержанно сказал:

— Тетя Клопа папу огнетушителем тушила, а он не работает…

— Опять тетя Клопа? Кто не работает?..

— Огнетушитель… А пожарные…

— Тоже не работают?

— Нет, что ты! Пожарные хорошо работают! Всю квартиру водой залили…