Каменный пояс, 1975

Ее убили на рассвете девятого мая 1945 года.

БОРИС ДРОБИЗ

КОМИССАР ПОДМОСКОВНОЙ ОБОРОНЫ

В дни празднования 30-летия Победы на месте подвига героев-панфиловцев у разъезда Дубосеково воздвигнут памятник мужеству и отваге советских патриотов, их воинскому мастерству и несгибаемой стойкости при самых тяжелейших испытаниях.

В хронике Великой Отечественной войны воскресный день 16 ноября 1941 года отмечен двумя записями:

Очерк «Комиссар подмосковной обороны» рассказывает о комиссаре полка А. Л. Мухамедьярове, одном из воспитателей бессмертных Героев.

Над искрящимся снежным полем была такая тишина, точно сама природа встала в почетный караул, охраняя вечный сон советских воинов, что покоились в братской могиле под краснозвездной пирамидой.

С трудом сдерживая волнение, Ахмеджан Латыпович Мухамедьяров шел на свиданье с фронтовым прошлым. Поле было совершенно такое, каким запомнилось ему в тот неповторимый день, шестнадцатого ноября сорок первого года. Тогда здесь, в Подмосковье, у безвестного разъезда Дубосеково, насмерть стояли панфиловцы, совершившие неувядаемый ратный подвиг.

Мухамедьяров остановился у братской могилы и замер, обнажив голову. Колючий ноябрьский ветер растрепал пряди посеребренных волос. Комиссар поднял промерзший ком земли, подержал его в ладони.

Миновало больше трех десятилетий, а события тех дней и сейчас свежи в его памяти.

...В блиндаже зазуммерил телефон. Мухамедьяров мгновенно открыл глаза, отгоняя сон.

Связист протягивал командиру полка Илье Васильевичу Капрову трубку полевого аппарата.

— Товарищ полковник! Вас вызывает двадцатый.

Дремавший Капров взял трубку.

— Слушаю вас, товарищ двадцатый!

Мухамедьяров следил за выражением его лица, слабо освещенного лампой-коптилкой, старался уловить, о чем говорил командиру полка генерал Панфилов.

Простуженный голос Ивана Васильевича едва долетал до Мухамедьярова.

— Прочесали, говоришь, передний край и на этом успокоились? А ты, Илья, не верь затишью: оно, знаешь, обманчиво, и нередко бывает перед бурей.

Панфилов и Капров были старыми друзьями, вместе дрались с басмачами в гражданскую войну. Панфилов любил умного, мужественного комполка, доверял ему самое сокровенное.

— Пленные показывают: Гитлер приказал любой ценой взять Москву. Да и мороз фрицев подгоняет. Мечтают, вшивые, в московских квартирах погреться!

— Вот мы их и погреем, как следует, Иван Васильевич!

— Погреем, Илья, погреем! — согласился Панфилов. — Только учти, силен немец, его шапками не закидаешь. А кто у тебя на фланге, у Дубосеково?

— Рота Гундиловича.

— Это хорошо. Народ у него надежный, да и сам он не промах. Но все равно, Илья, надо посмотреть, как там у ребят дела, побеседовать с коммунистами и комсомольцами. От их поведения, примера в бою многое теперь зависит. Комиссар, говоришь, туда идет? Ладно. Потом доложишь.

Капров вернул трубку телефонисту, взглянул на старшего политрука, собравшегося в роту Гундиловича.

— Ясно. Вопросов нет, — сказал Мухамедьяров, на ходу застегивая полушубок. И уже с порога добавил: — Я на КП.

Морозный ноябрьский ветер обжигал щеки. Мухамедьяров торопливо зашагал в предрассветной мгле вдоль низкорослого кустарника, надеясь проскочить на КП, пока немцы снова не начали обстрел минами и тяжелыми снарядами. Невдалеке заметил фигуру человека, спешившего в сторону передовой, к разъезду Дубосеково. Замедлил шаг, присмотрелся. Судя по размашистой походке, это Клочков. Окликнул:

— Политрук!

Тот остановился, быстро отозвался на знакомый голос комиссара:

— Я!

Сошлись, поздоровались.

— Куда в такую рань? Да еще один, — поинтересовался Мухамедьяров. — Заблудишься, попадешь к немцам.

— Что вы, товарищ старший политрук! — весело, в тон Мухамедьярову, ответил Клочков. — Мне тут каждый бугорочек, как дом родной, знаком! Сколько раз по-пластунски пришлось ползать! Ориентиры есть приметные, не заблужусь. А иду к истребителям танков: взводного у них вчера тяжело ранило. Участок, сами знаете, опасный. Фланг. Танкопроходимый. Вот мы с Гундиловичем и решили: капитан с ротой, а я за взводного. Противотанковые ружья туда подбросили, бутылки с горючей смесью. Воевать есть чем. Кстати, и обращение Военного совета захватил, надо еще раз бойцам прочитать.

Мухамедьяров заметил:

— Это вы с Гундиловичем правильно решили. Панфилов только что звонил, предупредил Капрова: жарко должно быть, Гитлер приказал любой ценой Москву взять. Так что немцы попрут напролом. Учти это и бойцам передай. Надо выстоять.

— Понятно. Передам. Народу, конечно, маловато, но выстоять должны. Разрешите идти?

— Желаю успеха!

Они обменялись крепким рукопожатием и разошлись в разные стороны.

Не знал Мухамедьяров, что в последний раз разговаривает с политруком, что пройдет совсем немного времени, и Василий Клочков спрыгнет в окоп истребителей танков, чтобы разделить с ними, двадцатью восемью героями-панфиловцами, бессмертную славу несгибаемых защитников Москвы.

...Перед взором Мухамедьярова, будто ожив, стояли его питомцы, те, что грудью прикрыли столицу от врага. Около четырех часов продолжался бой горстки храбрецов с пятьюдесятью фашистскими танками и пехотой. Панфиловцы не отдали врагу разъезда Дубосеково: Василий Клочков и его боевые друзья сдержали обещание выстоять, выполнили клятву на верность Родине. Даже и тогда, когда на разъезде не осталось ни одного живого советского человека, немцы не решились его снова атаковать, чтобы выйти на Волоколамское шоссе.

В памяти вспыхнули имена: Гавриил Митин и Григорий Безродный, Нурсутбай Есибулатов и Дмитрий Калейников, Аликбай Касаев и Яков Бондаренко, Душанкул Шопоков и Петр Емец, Мусабек Сенгирбаев, Илларион Васильев, Иван Шадрин... Русские, украинцы, узбеки, таджики, казахи, киргизы. Сыны одной матери — Отчизны.

Здесь, в Подмосковье, оставил Мухамедьяров часть своего сердца, навсегда простился с генералом Иваном Васильевичем Панфиловым, верными помощниками и соратниками — коммунистами Иваном Манаенко, Евдокимом Медведевым, Альфисом Какулия, Анапом Мусиным, Петром Клементьевым, Михаилом Анашкиным...

...Вспомнился тот день в Алма-Ате, когда впервые представлялся Панфилову. Много был наслышан об этом человеке, знал, что служил генерал когда-то у самого легендарного Чапаева, пользовался доброй славой, что бойцы и командиры любят его безмерно, готовы идти за ним в огонь и воду. Шел и волновался, какой-то будет встреча? А когда генерал попросил рассказать о своей жизни, и Мухамедьяров дошел до боев с басмачами, Панфилов широко улыбнулся:

— Выходит, дорогой комиссар, мы с тобой братцы-среднеазиатцы! Это здорово! Теперь, значит, вместе Гитлеру хребет будем ломать.

— Будем, товарищ генерал! — согласился Мухамедьяров. Навсегда сохранилась в памяти Ахмеджана Латыповича эта короткая беседа, с генералом Панфиловым.

Осколок вражеской мины оборвал жизнь отважного чапаевца, талантливого полководца.

За окном снежная пороша покрывает асфальт. Ноябрьский ветер раскачивает ветки деревьев. Ахмеджан Латыпович долго молча смотрит в окно.

Он протягивает мне альбом.

— Подарок боевых друзей.

Вот на снимке запечатлены Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский и политрук роты В. Клочков. Вот генерал Панфилов. А это портреты однополчан, боевых соратников, друзей, с которыми комиссар Мухамедьяров четыре года шел дорогами войны, делил и горечь невосполнимых утрат, и радость побед. Фотография самого Ахмеджана Латыповича: решительный, проницательный взгляд, энергичное выражение лица. На груди орден Ленина, два ордена Красного Знамени и два — Красной Звезды, множество боевых медалей — свидетельства его ратных заслуг перед Родиной.