Партизан Лёня Голиков

– Я у партизан был! – выпалил он. – В лесу, за Желтыми песками…

– Брось ты! – не поверил Ленька. – Так тебя и пустили!..

– Честное пионерское, не вру! Я в Быки ходил. Там осталось у нас кое-что. Хотел на санках привезти. Гляжу, идут. Увидали меня, окликнули. Спросили, откуда я, куда иду. Рассказал им, а один меня спрашивает: «У вас в деревне сено есть?» – «Какое, – говорю, – сено?» – «Обыкновенное, которым лошадей кормят». Они, оказывается, сена искали, а в деревню боязно им заходить: немцы везде.

– Ну и что дальше?

– А я им и говорю: «Хотите, привезем вам сена? У нас ребята бедовые!» Они засмеялись, а потом, слышу, говорят меж собой: «Может, и правда попробовать?»

– Что попробовать? Да не тяни! – Леньке не терпелось скорее узнать все подробности.

– А ты не торопись. Не сбивай. Ну вот. Старший ихний спрашивает; как, мол, привезете-то? А я и сам не знаю как, «Как-нибудь, – говорю, – придумаем». Уговорились, что через три дня, в пятницу, если достанем, привезем.

– Куда привезем?

– Сказали: везите по дороге на Парфино. В нужном месте вас встретят. Хитрые – в нужном месте! А где, не сказали.

– Что ж ты меня вчера в Быки не позвал? – пожалел Ленька. Он был огорчен, что с партизанами встретился не он, а Толька.

– Да я тебя звал. Сам сказал – неохота.

– Ладно, теперь спорить нечего. Ты скажи только: совсем не врешь?

– Не врешь! Полный карман табаку мне дали – гляди! «Отдай, – говорят, – мужикам». – Толька вытащил из кармана горсть темно-зеленой махорки. – Я им говорю: «Без махорки достанем», а они – нет. Вон сколько насыпали!

– Как же теперь быть? Надо придумывать…

– За тем я и прибежал к тебе.

– А ребята знают?

– Нет еще.

– Тогда пошли к ним.

Ленька забежал в избу, схватил шапку, и товарищи отправились искать Серегу и Сашку.

После долгих споров пришли к выводу, что одним здесь ничего не сделать. Нужно, во-первых, знать, где брать сено, а во-вторых, лошадей взять негде, если не посвятить в это дело взрослых. Сошлись на том, что Толька поговорит с отцом и расскажет ему обо всем.

Было это в среду, а в пятницу на той же неделе на четырех дровнях ребята выехали из Лукина. Выехали на рассвете. Немец-часовой остановил ребят на краю деревни: с тех пор как партизаны забросали гранатами штаб полка, деревню охраняли круглые сутки.

– За сеном! За сеном едем! – крикнул Толька. Он считал, что чем громче кричать, тем понятнее будут его слова.

– Чего кричишь? Все равно не поймет, – остановил его Ленька и попробовал сам объясниться с часовым: – За сеном мы едем. Понимаешь?

Ленька взял из саней клочок сена, поднес его ко рту, показал на лошадь и стал громко чавкать. Солдат понял и пропустил подводы.

– Лошади разве чавкают? – не утерпев, сказал Серега, когда немного отъехали от деревни.

– Ну и пусть, что не чавкают. Главное – пропустили.

К полудню того же дня, навалив доверху четыре воза сена, ребята, минуя Лукино, выехали на парфинскую Дорогу.

Снегу выпало еще мало, дорога была не накатана, и лошади с трудом тянули большие возы. Ребята шли следом за первым возом и поглядывали по сторонам, не появятся ли партизаны. Они прошли мимо развилки, выехали на заснеженную просеку, миновали Желтые пески. Молодые сосенки ветвями цепляли сено, и сухие травинки оставались висеть на иглах.

– Ну где же они? – нетерпеливо спрашивал Ленька. – Скоро уж Парфино будет!

– Сам не знаю. Сказали, на дороге встретят…

– Может, забыли? – предположил Серега.

– Как бы не так! Им…

Передняя лошадь вдруг остановилась. Ребята и не заметили, как человек, появившийся невесть откуда, взял ее под уздцы. Одет он был в ватный пиджак, сапоги и шапку-ушанку. В руках партизан держал винтовку.

– Приехали все-таки! – сказал он весело. – А я за вами давно слежу, от самой развилки. Тебя как звать-то?

– Толькой.

– Ну вот, ты и будешь за старшего,

Толька зарделся от такой неожиданной чести, а Ленька сделал безразличный вид, чтобы не подумали, будто ему завидно или досадно. На самом-то деле, конечно, Леньке было не по себе. А все из-за Буби! Не привяжись солдат к Леньке, может, и пошел бы он тогда с Толькой в Быки и тоже встретился с партизанами. Партизан заложил в рот два пальца и пронзительно свистнул. Не успел еще замереть свист, как ему ответили с двух сторон – из глубины леса и с дороги.

– Ну, теперь быстро! Сворачивай в лес!

Он сам повел первую лошадь. Ребята вели за ним остальных. Шли целиной не меньше километра. Иногда казалось, что широченные возы нипочем не пройдут между деревьями, но парень уверенно шел вперед, и возы протискивались сквозь ветвистые ели.

Так добрались они до мелколесья. Здесь на земле, расчищенной от снега, горел костер, и около него сидели трое партизан. Рядом стояло несколько распряженных лошадей; на их морды до самых глаз были надеты мешки, и лошади ели из них овес. Увидев возы с сеном, партизаны встали. К ребятам подошел человек в дубленом полушубке, с маузером на поясе. У него была небольшая смоляно-черная бородка, усы и совершенно прямой, лишенный переносицы нос.

– Это вы привезли? – спросил чернобородый. – Молодцы! Здорово нас выручили. Мы вам другие сани дадим, чтобы быстрее. Сено переваливать некогда. Грейтесь пока!

Оставив ребят около костра, он отошел и распорядился перепрягать лошадей в порожние розвальни.

– А дома не всыпят нам, – шепотом спросил Толька, – за то, что сани сменяют?

Среди ребят Толька был самым обстоятельным и хозяйственным человеком.

– Нет, – сказал Сашка, – не всыпят. Сани не хуже наших.

Толька прикинул – розвальни и впрямь ничуть не хуже старых. Пожалуй, будут даже покрепче.

– А пистолет у него чудной какой, – шепнул Серега, – длинный, как автомат.

– Это маузер, – сказал Ленька. – У него кобура деревянная. Говорят, сильно бьет, как из винтовки.

– О-о! – недоверчиво протянул Сашка. Разговор оборвался – чернобородый снова подошел к ребятам.

– Ну как там у вас фашисты, зверствуют?

– Зверствуют. Вон его по щекам били. – Толька указал на Леньку.

– По щекам? За что же?

– За пионерский значок да за пилотку. Значок он носил.

– Ладно уж тебе, – смущаясь, сказал Ленька.

– Ну а еще что? – спросил бородатый.

– Егора с Васьком застрелили.

– За что же?

– А ни за что. Один комсомольским секретарем был, другой – вожатым. Алеха донес.

– Это, Семен Михайлович, тот, что нашу базу выдал, – вмешался в разговор парень, который встречал обоз на дороге. – Такая шкура!

– Погодите, мы с ним еще встретимся!.. А теперь домой езжайте, нам тоже пора. Дорогу-то одни найдете?

– Найдем.

Ребята хлестнули коней и рысью поехали по старому следу.

Лошадь вышла на парфинскую дорогу, почуяла близкий дом и затрусила к деревне, но ребята завернули ее влево – на Воронцово. Надо было еще раз съездить на луга. Нельзя же порожняком возвращаться в деревню – гитлеровцы могут заподозрить неладное.

Затея с сеном обошлась как нельзя лучше. Никто не обратил внимания на четверых мальчуганов, когда они под вечер возвращались в деревню. Каждый из них степенно шел за своими санями. Под полозьями поскрипывал снег. Но возы были не такие крутые, как обычно, не так туго увязаны, и лошади тянули возы довольно легко, хотя и устали за день. Наблюдательному человеку это бросилось бы в глаза, но немецкий часовой ничего не заметил. Он и не мог предположить, что эти деревенские мальчишки возвращались с партизанского задания!

Спустя несколько дней Ленька ворвался в избу, глянул, нет ли дома Буби, и торопливо заговорил:

– Мама, скорей, мама! Наши пленные там. Голодные! Просили хоть корочку принести. Их в ригу загнали. Дай я снесу, мама! Хоть что-нибудь!

– Что ж ты им снесешь, Ленюшка? У самих-то ничего нет. Хлебца разве с картошечкой? Возьми, пока теплая. А пустят тебя к пленным-то? Не прогонят?

– Я потихонечку, меня и не увидят. Дай мне ведерко, мама, я будто с ведерком по делу иду.