Неоконченный полет (сборник)

Зоя опустила руки с письмом на колени. Она представила село, занесенное снегом, с несколькими деревцами вдоль хат, деревца торчат над сугробами, как хворостинки, и непроглядная, белая метелица, сквозь которую то здесь, то там видны высокие верблюды с тревожно поднятыми вверх головами. Дмитрий не раз рассказывал ей про свое село, и оно, как и все, о чем рассказывал Дмитрий, нравилось ей. Теперь она задумалась: сугробы, верблюды, вьюги, необозримые степи пугали ее. Она начала думать о родителях Дмитрия. Они ничем не напоминали ей ее отца и мать, которых она никогда не видела вместе, вдвоем, близко друг возле друга, за тихим ласковым разговором. Ей захотелось перечитать то место, где говорилось о ней, и она перечитала.

Вспомнилось, как они мечтали с Митей.

Это должен был быть обязательно весенний праздничный день той поры, когда цветут сады и зеленеют поля. Они идут дорогой в Вишневку. Вокруг степь и степь, а вверху солнце и небо... Вот и село. Прошли в дальний конец, свернули в улочку. «Ну, отгадай, где наш двор...» И она угадала, по тополю, о котором часто говорил Дмитрий. Ветер нагибает тополь, осыпает дорожку белым вишенным цветом. А на подворье чисто, зелено, хорошо. Солнце залило его, оживило каждый стебелек, листики на деревьях, белые стены хаты — глаз не отвести.

— Здравствуйте...

— Здравствуйте. Так это наша Зоя?..

Слезы набежали на глаза, и она торопливо разорвала второй конверт.

Задумавшись, Зоя выпустила из рук листик, и он, скользнув по юбке, упал на пол. Не подняла его. Ульяна в ее представлении показалась некрасивой, толстой, широколицей, в сапожищах и узком пальто на вате. Зое хотелось бы сейчас увидеться с ней, возразить на некоторые ее мысли или просто показаться перед ней в лучшем праздничном наряде. Но она сейчас же напишет письма, поведет разговор и с родителями, и с Ульяной. Если бы действительно ей пришлось податься в тыл из Лебединого, думала Зоя, то в Вишневку она бы не сунулась ни за что.

Вспомнила, где лежат конверты и бумага, но теплая печка так разморила, что она не смогла оторвать от нее спины. «А о чем я им буду писать? — вдруг спросила сама себя. — И кто я для них? И кто они для меня?..» И не ответила.

Впервые заметила какой-то разлад в своих мыслях, несоответствие с тем, о чем мечтала недавно, что входило в ее жизнь как осуществление девичьих надежд, и с тем, что получилось. До сих пор она жила как в полусне, полусознательно, словно шла и шла прямо, не озираясь по сторонам, не оглядываясь назад, а держалась только того, что видела где-то далеко впереди. И вот марево неожиданно померкло, и она впервые оглянулась, чтобы понять, куда зашла, где она, но не могла уразуметь, куда все-таки завели ее сладостное самозабвение и чары неизведанного.

Зоя осмотрелась вокруг. Все, что она увидела, не произвело на нее сейчас никакого впечатления. Она вернулась в мыслях к Дмитрию, не вставая со стульев, достала подушку, дунула на лампу и в ту же минуту уснула.

Дым над лесом

Холодная зима сорок первого года пришла на Сумщину почти вслед за фронтом.

Застыли разбитые дороги и вывернутые взрывами груды глины; серые тучи плыли и плыли над землей, будто бесконечный дым какого-то огромного пожара. В степи тоскливо стояли неочесанные, обхватанные скирды; не гнулись, качаясь, почерневшие стебли нескошенного осыпавшегося хлеба, ежилось заросшее густым пыреем жнивье и не потревоженные плугами бурьяны. Печальная, бесцветная степь ждала, чтобы ее накрыла зима.

А когда выпад первый снег, просторы, села и города немного повеселели, посветлели от ясной, как солнце, белизны. В то первое утро, когда люди увидели опушенную, одетую в белый наряд землю, им показалось, будто все вокруг такое же, как и раньше, зима будто такая же, как и все предыдущие. Но эти черные, ужасные шеи сгоревших хат, этот вой самолетов вверху, наезды чужих солдат, эти боли, у каждого свои, что камнем лежали на душах, так и не давали забыть, пусть на миг, о тяжелом лихолетье.

Снега застигли в лесах и на дорогах этого края много бездомного люда. Это были те, кто двигался к фронту, к своим, — остатки окруженных и рассеянных частей и гарнизонов. А навстречу им шли те, которые разуверились, обессилели и бросили оружие в колодцы, в кусты, грея свои опустошенные души одной только мыслью о тепле и тишине родного угла...

Больше всего в лесах Северной Украины было таких, которые сами оставили свои дома. Это были люди, завербованные в подполье, а с ними и все те, кто променял ненадежный домашний покой на пускай также неуверенную и опасную, но гордую жизнь борцов.

Завьюжило, замело, позаносило стежки, дороги, окопы, оставленные фронтом. Лес сделался неприветливыми предательским; хворост и сено привалило снегом, и, куда ни пойдешь, за тобой тянется след.

Однако партизаны держались в лесу, как в родном доме; они пробирались в его глухомани, вкапывались в землю, достигая ее теплых пластов, устраивали запасные укрытия и жилища. Не в одном месте тогда в холодные утра и в багровые вечера над темным массивом леса вставал жиденький сизый дымок от костра одинокого человека или теплой надежной землянки.

Сеть партизанского подполья для этого края была серьезно продумана и размечена на картах в кабинетах высоких работников еще до того, как тут появились немцы. Нашествие противника и первые потери спутали эту сеть: так одна порванная нить основы портит все полотнище. Составленные и построенные на вымышленных положениях, эти планы поломались, и нужно было некоторое время, чтобы реальные условия или основательно поправили их, или родили совсем новые.

Рот потому-то в северных районах Украины, как и в смежных с ними русских лесах, почти всю первую военную зиму партизанское движение бродило на доброй закваске, перекипало на лютых морозах и закалялось в кратких налетах на врага и тяжелых оборонных столкновениях.

Некоторые отряды начинали действовать сразу после того, как немецкие передовые части занимали их территорию. Такой отряд зарождался так, как рождается вслед быстрой машине вихрь, и действовал подобно тому, как солдат, переждав в окопе, пока над. ним проползет скрежещущая громада танка, в тот же миг кидает ему под лапы уничтожающую гранату.

Были и такие, которые долгонько собирались, аукались, привыкали к лесу и к опасности и только потом начинали показываться на дорогах, станциях, в селах. Но как первые, так и вторые уже осенью, еще до снега, устраивали засады, нападали на немецкие обозы, подрывали мосты, резали линии связи. Когда же над каким-либо отрядом нависала угроза уничтожения, он в темную слякотную или холодную вьюжную ночь покидал обжитые землянки и, отбиваясь от врага, хоронил по обочинам дорог трупы своих товарищей, неся на плечах раненых, уходил в более надежные леса и села. Там опять окапывался, обогревался, залечивал раны и нападал на врага, ища соседей слева и справа.