В тропики годен

Когда Вадим и Игорь ушли – подошла их вахта. Виктор Шевцов тоже стал собираться "домой"- в свою каюту.

– Посиди, док, – остановил его Саша.

– Пора идти, вон на часах уже без пяти двенадцать. Тебе спать пора.

– Да не стесняйся, у меня рабочий день не кончился. Ты еще не последний посетитель, не думай…

И действительно, через пять минут в каюту постучались. В дверях появился Евгений Васильевич. В руках он держал большую черную сумку, наглухо застёгнутую на молнию. Пассажирский помощник был в синем спортивном костюме с вытянутыми локтями и коленями. Вид у него был растерянный, очки застряли на середине носа. Увидев доктора, он смутился еще больше и хотел было повернуть назад.

Лесков вовремя схватил его за руку и насильно усадил на диван. В сумке что-то зашуршало.

– Чаю хочешь?

– Да я, собственно…

– Значит, хочешь, – удовлетворенно произнес Саша, подставляя чистую чашку под носик самовара.

Евгений Васильевич вздохнул и послушно принялся пить чай. В сумке рядом с доктором кто-то заскребся и требовательно запищал. Шевцов вскочил с дивана и уставился на сумку. Пассажирский помощник поперхнулся чаем и попытался засунуть ее под диван.

– Ладно уж, Евгений, – мягко остановил его Саша, – открой.

– А?… – Евгений Васильевич повел очками в сторону доктора.

– Ничего, открой…

Как только молния открылась, из сумки высунулась круглая головка, покрытая бурым мехом, с большими ушами и смешным сморщенным личиком старичка.

Обезьянка, величиной с большую кошку, пружиной выскочила из сумки, схватила в горсть аэрофлотского рафинада – сколько поместилось – и, свернув кольцом длинный хвост, взлетела на полку с книгами.

Главный врач, который в каждом порту писал в декларации: "Обезьяны, попугаи – ноу, ноу", – заморгал, не веря своим глазам.

– Макака… – промямлил он изумленно.

Пока близорукие глаза Евгения Васильевича нервно бегали по каюте – с главного врача на обезьянку и обратно, – та ловко рассовывала в защечные мешки ворованный сахар.

– Э-это мартышка Кристи, – заикаясь пояснил пассажирский помощник и некстати добавил:- Она не кусается…

– Ну, знаете что! – вскочил с дивана главный врач. – Это уж слишком! Кто позволил разводить тут всяких… орангутангов?

Услышав свое имя, Кристи прыгнула с полки прямо на плечи хозяина, обхватила худую шею Евгения Васильевича цепкими лапами и прижалась к нему раздутой от сахара щекой.

– Нет, братья мореманы, это ля мур! – засмеялся Саша. – Глядите, какие нежности!

– Не понимаю, что тут смешного? – пожал плечами доктор. – Ведь держать животных на судне не разрешается…

– Да что ты так раскипятился, док? – перебил его Саша. – Пиши себе "ноу", да и все.

– Нет уж, извини, за здоровье команды и пассажиров отвечаю я, а не кто-нибудь. Да и что я вам мораль читаю? – повернулся он к Евгению Васильевичу. – Просто не допущу к работе с пассажирами, и все! Нет у меня для вас специального санпропускника.

– Ату его, док, ату! Посади его в изолятор! – захохотал Саша, откидываясь на подушки дивана.

– И это парторг, уважаемый на судне человек! – в сердцах развел руками Виктор Шевцов. Он бросил взгляд на убитое лицо пассажирского помощника и немного остыл.

– Ну зачем вам обезьяна? Для чего? Да и жестоко это – содержать живое существо в хозяйственной сумке! Честное слово…

– Да я ее в сумке только ношу, – тихо возразил нарушитель медицинской декларации. – А так она живет у меня в каюте, на свободе, и прекрасно себя чувствует.

– Откуда она взялась на судне? – устало спросил доктор, усаживаясь в кресло и чувствуя, что случай, говоря врачебным языком, безнадежный.

– Хотел я ее домой привезти племяннику в подарок – школьник он еще, в четвертом классе. Да она там такого натворила… Рюмки побила, штору оборвала и с карниза свалилась прямо невестке на голову. Решил я ее на карантинную станцию отвезти для наблюдений.

Притихшая на минуту Кристи вприпрыжку пронеслась по каюте и взобралась на рундук. В руке у нее был Сашин круглый будильник… Ее хозяин продолжал:

– Вышел я из дома в четыре часа утра, пока на улицах народу нет. Прицепил к ошейнику цепочку, посадил обезьянку за пазуху и пошел. Держу ее, а она кусается. Тут трамваи пошли. Я с ней в угол забился. А она снова вырывается. Выскочила и запрыгала по сиденьям. Я за ней. Она от меня. Добрался до карантина еле живой. Ветеринар ее как увидел и говорит: "Знаете что, вы обезьянку ведите домой. Мы ее лучше дома наблюдать будем". Я уж просил, упрашивал – никак. Куда податься?

Домой никак – невестка на развод подает. Ходить по улице не могу – замерз. Хорошо, ребята шли – пионеры. "У нас, – говорят, – еж в школе живет, в зоокабинете. Дай нам, дяденька, твою мартышку!"

Я, правда, отговаривал их. Но потом подумал – еж там есть… Это уже коллектив зверей, можно сказать. А коллектив – он воспитывает. Ладно, думаю, поживи-ка с ежом!

И что вы думаете? – Пассажирский помощник поправил очки и посмотрел на Шевцова. – На следующее утро – звонок в дверь. Директор школы стоит. "Ваш зверь?" – спрашивает. "Мой", – отвечаю. Сунул он мне в руку цепочку и бегом вниз по лестнице…

Жизни дома не стало. Невестка ругается, племянник уроки забросил. Соседи в потолок стучат, усыпите, требуют, ваше животное! А у меня рука не поднялась… Так вот мы с Кристи и стали жить на теплоходе. Пробовал я – в джунглях ее отпускал. Но прижилась она. Не хочет за границу…

Евгений Васильевич грустно вздохнул. Глаза его затуманились. Почуяв настроение своего хозяина, Кристи отложила в сторону будильник, уселась на колени к Евгению и обхватила его мохнатыми руками.

"Совсем как человек, – растрогался доктор и про себя решил: – Буду по-прежнему писать: ноу, ноу…"

Пассажирский помощник попрощался и ушел.

– Видал? – кивнул ему вслед Саша.

– А что такое? – не понял Виктор.

– Эх ты! А еще врач! – упрекнул его Александр. – Не видишь, что не в себе человек…

– Что такое? – всполошился доктор. – Заболел?

– Вот именно, за-хво-рал, – насмешливо протянул Лесков. – Влюбился!

– То есть?

– "То есть"! – рассердился Саша. – Вот он – женский вопрос во всей красе. Ну и задам я этой "Моне Лизе" перцу!

– А-а-а… – с опозданием догадался Виктор Шевцов. – Так вот оно что. Но, ты меня извини, Лариса-то тут при чем?

– А при том: любишь – так люби, а не любишь – так нечего синими глазищами мозги затуманивать! Хорошего человека с курса сбивает. Ну, погоди – я этого так не оставлю!

– Комиссар, ты что, озверел? Чем же она виновата? Тем, что молодая и красивая?

– Нет, не понимаю, – горячился парторг, – не понимаю я наш отдел кадров! Подбирают красоток, а я тут расхлебывай!

– А ты что, вместо Ларисы старую каргу на кривых ногах поставишь?

– Да все я понимаю, – Лесков с досадой махнул рукой. – Мне его жалко. У него от работы с пассажирами мозоли на нервах. А тут она еще…

А в это время, пока в коридорах офицерской палубы не было ни души, Вадим Жуков и Игорь Круглов тайно готовили отмщение главному помощнику Грудинко…

Ночью на Солнечной палубе случилось ЧП. Шевцов проснулся от отчаянного крика. Накинув белый халат, он выскочил в коридор. К каюте главного помощника бежали соседи: Дим Димыч в незапахнутом махровом халате и пассажирский помощник в ночной пижаме…

– А-а-а! – летел крик Грудинко из темноты каюты. Дим Димыч ощупью нашел выключатель на переборке, включил плафон и испуганно отступил от койки.

В постели Бориса Григорьевича кто-то лежал, отвернувшись к переборке. Из-под одеяла выглядывала черная, как чугун, спина.

– Ого! – икнул от удивления Дим Димыч. – Негритянка! Голая…

Он подскочил к койке, одним махом сдернул одеяло и остолбенел. А потом закатился громовым хохотом. От его хохота пробудилась вся Солнечная палуба.

На койке главпома, продавливая пружины, покоился огромный черный баллон с углекислотой. Все случилось, когда Грудинко пришел с ночной вахты, принял теплый душ и, погасив свет, нырнул под одеяло. Что-то тяжелое и холодное вдруг навалилось на него…