Советский рассказ. Том второй

— Что это? — удивился юноша.

— Подарок тебе от Навруза-пахлавона.

Отец и гости принялись рассказывать, перебивая друг друга, и Ахмадбек понял, что тот, кто встретился ему на безлюдной тропе, был знаменитый борец Навруз.

Оказывается, придя в кишлак, он зашел в правление колхоза и попросил привести Ахмадбека. Вернувшись, посланный доложил, что Ахмадбек повел охромевшего коня к ветеринару в Верхний кишлак. Услышав это, Навруз-богатырь отправился в дом к отцу Ахмадбека и, вручив ему золотую монету, сказал: «Молитесь за вашего сына. Я его встретил на дороге. Из него вырастет большой пахлавон».

…Год спустя Навруз-пахлавон ушел на войну и вскоре погиб. Монета, которую он оставил на память Ахмадбеку, как утверждали знатоки, была из чистого золота, а затейливая надпись на ней — на древнем кашмирском диалекте.

Жена Ахмадбека, после того как на войну отправился и ее муж, в течение двух лет сберегала монету как память о добром человеке, но, когда пионеры и комсомольцы кишлака устроили сбор шерсти, кож, теплой одежды и обуви для помощи фронту, она отдала им эту монету со словами: «Пусть вернется мой хозяин живым и здоровым, это будет для меня дороже любого золота».

Ни в тот день, ни после Ахмадбек никому не рассказывал о том, как он боролся с Наврузом-пахлавоном. Всякий раз, когда ему вспоминался этот случай, он краснел оттого, что скрыл свое имя и невольно обманул почитаемого и старше его годами человека. Об их поединке стало известно из уст самого Навруза-силача, который всякий раз заканчивал свой рассказ словами: «Никто из нас не был повергнут на землю, но я признаю молодого Ахмадбека победителем. Бог свидетель, он уважил меня как гостя и странника».

Потом люди стали прибавлять к этому рассказу разные домыслы, приукрашивать его, переиначивать по-своему до тех пор, пока достоверное происшествие не превратилось в легенду.

7

Вечерний ветерок доносил на хирман запахи мяты и рокот вод Ванча. Со двора, где происходил туй, теперь доносился голос только одного певца. Очевидно, остальные разошлись по домам, и последний, которому прежде приходилось петь в очередь с другими, почувствовав себя хозяином положения, изо всех сил показывал свое мастерство.

Ахмадбек-пахлавон все так же сидел, прислонясь к стволу карагача, как вдруг услышал шаги. Кто-то шел по тропинке, ведущей из кишлака, и прутиком яростно срубал росшую вдоль арыка высокую траву.

Хотя луна стояла уже высоко над горами, издали признать пешехода было трудно.

Внимательно присмотревшись, Ахмадбек узнал Мухаммадмурада, и у него неприятно засосало под ложечкой.

«Что ж, и место и время сейчас самые подходящие, — подумал он. — Парень, конечно, ищет меня. Что же делать? Неужели принять вызов? Но разве он достоин честной борьбы? Как же быть?»

Мухаммадмурад внимательно вгляделся в сгустившийся под карагачем мрак и спросил:

— Ахмадбек-ака, это вы?

Ахмадбек не отвечал. Он по-прежнему был погружен в свои думы. Видимо, на роду ему написано потягаться с этим зарвавшимся юнцом, проучить его, доказать, что он все еще прежний Ахмадбек, и угомонить парня. Но нет, все-таки он не должен с ним бороться… Где же выход?

— Ака-джон, по правде сказать, мы… мы прах у ваших ног, — бормотал полупьяный Мухаммадмурад, стоя над Ахмадбеком. — Простой прах у ваших ног… Но я подумал, раз вы в районе не вышли против меня и отказались сегодня на туе, значит, не хотите бороться на людях, а может быть, здесь согласитесь? Или я не прав, Ахмадбек-ака, извините меня?.. Мы прах у ваших ног, простите, пожалуйста…

Говоря все это, Мухаммадмурад развязывал и вновь повязывал поясной платок.

Вдруг Ахмадбека осенило. Как это он раньше не вспомнил! Лет этак двадцать — двадцать пять назад, когда некоторые наглецы, мнящие себя пахлавонами, понуждали его на борьбу, он таким способом отделывался от них.

— Ладно, ладно, — сказал Ахмадбек. — Нечего долго рассусоливать. Я давно догадываюсь о твоих домогательствах…

— Уж вы извините, ака, — оборвав его на полуслове, снова принялся бормотать Мухаммадмурад, но Ахмадбек не дал ему продолжать.

— Послушай, я готов бороться с тобой, раз уж ты пришел сюда за этим. Но у меня есть одно условие…

— Хоть тысячу условий, от души согласен, все выполню…

— Для начала выполни одно.

— С величайшим удовольствием. Назовите!

— Подними меня с места.

— Вас? С места? Это я мигом…

Мухаммадмурад шагнул вперед: Ахмадбек протянул ему правую руку и с силой прижался спиной к стволу карагача, упершись пятками в небольшой бугорок. «О покровитель всех пахлавонов, не допусти, чтобы я познал позор… Поддержи меня…» — молил он. В трудные минуты он всегда обращался к какому-то неведомому ему самому святому, который, как ему казалось, был его благодетелем и помощником во всем.

Мухаммадмурад потянул его за руку, но Ахмадбек даже не пошевелился.

— Вы же не встаете! — с удивлением произнес парень.

— А ты подними меня!

Мухаммадмурад пошире расставил ноги и, одной рукой сжав Ахмадбека за запястье, а второй ухватив за плечо, потянул изо всех сил. Правое плечо Ахмадбека чуть-чуть подалось вперед. И все. Он продолжал сидеть.

Это испытание было нелегким и для самого Ахмадбека. Когда Мухаммадмурад во второй раз рванул его на себя, Ахмадбеку показалось, что темный купол карагача покачнулся, поплыл в сторону, и перед глазами бешено заплясали красные и черные точки.

Не добившись успеха и во второй раз, Мухаммадмурад в бешенстве закричал:

— Фокусничаете! Это нечестно! А если я сяду?! Ну-ка, попробуйте вы стронуть меня с места, тогда я признаю…

Ахмадбек усмехнулся и встал. Разбуженный шумом, старик сторож направился к ним, взывая:

— Кто тут? Что случилось?

— Назар-бобо, это я, — успокоил старика пахлавон и, наклонившись к усевшемуся на его место Мухаммадмураду, сказал: — Потверже упрись ногами.

Мухаммадмурад устроился поудобнее, прокашлялся и только после этого сунул руку Ахмадбеку.

А тот, вспомнив сегодняшнее бахвальство Мухаммадмурада на улице, крепко сжал его пятерню, нарочито медленно, без рывков принялся тянуть на себя и поставил Мухаммадмурада на ноги.

— Ахмадбек?! А это кто? Что вы тут делаете? — встревоженно спрашивал старик, приближаясь.

Мухаммадмурад, видимо, совсем протрезвел.

— Еще один раз, ака, очень прошу, — сказал он, и в его голосе послышались просительные нотки.

И во второй раз Ахмадбек оторвал молодого борца от земли, словно мешок с соломой, и рывком дернул на себя с такой силой, что тот проскочил несколько шагов вперед. От кипевшего в нем гнева Мухаммадмурад громко сопел.

— О, чтоб ты свернул себе шею, шалопай! — узнав при свете луны парня, принялся честить его старик. — Как посмел ты, богоотступник, поднять руку на Ахмадбека?! Будь прокляты кости твоего деда! Чтобы черти плясали на твоей могиле, несчастный!..

И тут произошло такое, что старик ошарашенно умолк.

— Нет!.. — во весь голос закричал Мухаммадмурад.

Его крик на какое-то мгновение заглушил все звуки долины и, отразившись от горных кряжей на той стороне Ванча, долго разносился эхом окрест.

— Нет! — еще раз вскричал молодой борец. — Ты будешь бороться со мной по-настоящему!

Подскочив к Ахмадбеку, он рванул его за поясной платок, но Ахмадбек, изловчившись, сам ухватил обеими руками Мухаммадмурада за кушак и, опустившись на одно колено, как это делают штангисты, беря последний и самый тяжелый вес, легко поднял молодого пахлавона на воздух и завертел над собой.

Не переставая кружить, Ахмадбек приближался к току. Мухаммадмурад беспомощно болтал руками и ногами в воздухе, словно ребенок, с которым забавляется отец. Старик сторож замер на месте, широко раскрыв рот. Наконец, стукнув палкой о землю, он воскликнул:

— Молодец, Ахмадбек! Чтобы твоя голова не ведала забот! Ты воздал этому наглецу по заслугам!

Приблизившись к вороху соломы, Ахмадбек швырнул в нее Мухаммадмурада…