Ворчливая моя совесть

Магазин… Приложив козырьком ладонь к глазам, Фомичев заглянул в окно, не разглядит ли что-либо интересное внутри, достойное того, чтобы явиться завтра к самому открытию. Нет, вроде ничего особо дефицитного не видно. На перечеркнутой стальным засовом двери — объявление:

«Надо будет поинтересоваться когда-нибудь, — решил Фомичев, — многие ли доплатили?»

Столовая… Опоздал Фомичев поужинать сегодня. А есть теперь хотелось безумно. Снова несколько жилых домов… Еще несколько собак присоединились к тем, что сопровождали своего избранника. Парус, Васек, Грохот и Нерпа… (Дело в том, что Фомичев многих собак поселка сам и окрестил.) Клуб… «Знакомство по брачному объявлению» на экране. Затем — танцы. Почта… Странно, что не сидит на ее ступеньках Володя Гогуа. Овощехранилище. Новое. Только что выстроенное. Ничуть не хуже по виду, чем гостиница. Электроцех… Шумит электроцех, гудит, бессонно вырабатывая энергию. Фомичев остановился. Кончилась улица. Можно было, конечно, в глубь дворов проникнуть, там посмотреть… Вон светится между домами, словно аквариум, стеклянный прямоугольник теплицы — шевелится там что-то, движется, будто огромные рыбины лениво ходят, шевеля шлейфами хвостов. Но не лучше ли к реке податься? Река — она и есть река. Водная артерия. Берегом, загроможденным сгруженными с барж огромными ящиками, контейнерами, катушками кабеля, грудами бумажных мешков с цементом, он пробрался на причал. Постоял, посмотрел на спящие буксиры и сухогрузы. Собаки, пробравшиеся вслед за Фомичевым через этот лабиринт, тоже не без интереса всматривались в речные просторы. Медленно, на веслах шла вдоль берега лодка. Плескалась волна под днищем, капала с весел жемчужная вода.

— Ты чего на веслах? — удивленно спросил Фомичев у рыбака. — Мотор барахлит?

— Да нет, в порядке. Но шумный он у меня, поселок разбужу.

Спрыгнув с причала, Фомичев во главе собачьего отряда зашагал узкой лентой плотно утоптанного прибоем песка. А вот еще один бодрствующий… Загнав в реку разгоряченный дальней дорогой, дымящийся бензовоз — настолько маслянисто-черный, что надпись «Огнеопасно!» едва видна, — раскатав до самого паха резиновые сапоги, молоденький губастый шофер зачерпывал ведром воду и плескал ею в бока машины, жирную грязь смывал. Молодец! В третьем часу ночи про коня своего думает, про… И вдруг как током ударило Фомичева.

— Эй! Ты что же это делаешь?! — закричал он. — Ты что творишь?! Жаль, что я в туфлях, не достать тебя, а то бы!.. Начистил бы я тебе будку, губошлеп!

Опешив вначале, шофер быстро пришел в себя.

— В туфлях? Ничего… Тогда я к тебе выйду, — и, многозначительно зажав в руке дужку ведра, двинулся на берег. Вышел. Однако бить Фомичева ведром по голове медлил. Собаки встретили его общим помахиванием хвостов. — Ну, чего губошлепом обзываешь?

У Фомичева тоже гнев частично испарился.

— Рыбу любишь?

— Люблю. Дальше?

— А сейчас как раз нерест. Рыба икру мечет. А ты ее травишь.

— Я?! Травлю?! Как это?

— Бензовоз в реке моешь, вот как!

Недоуменно поморгав белыми поросячьими ресницами, шофер пошел обратно в воду. Влез в кабину. Заработал мотор. Бензовоз задним ходом выполз на берег, развернулся.

— У тебя что, бывает, да? — покрутил пальцем у виска шофер. — Сам ты губошлеп! — и умчался.

Бросив прощальный взгляд на реку, Фомичев свистнул собак, разбежавшихся по берегу, и через несколько минут они снова были на бетонке. Как раз проезжал мимо крытый брезентом «уазик». Остановился. Выглянул Бронников.

«Смотри-ка, — удивился Фомичев, — и он не спит!»

— Если не ошибаюсь, Фомичев?

— Не ошибаетесь.

— Садись.

Открыв вторую дверцу, Фомичев ввалился, сел и оказался рядом с Бондарем.

— Здравствуйте, Фомичев! Не спится?

— Ага. Белая ночь… Вышел…

— Я вот тоже здесь прогуляться решил когда-то, — оглянувшись на него, засмеялся Бронников, — и заблудился. Что? Невероятно? Бондарь, подтверди! Если б не Бондарь… Чуть, знаешь ли, не замерз. Я ведь южанин сам. Вырос в Астрахани, учился в Баку. Все, думаю, если спасусь — за порог дома больше не выйду. А через пару дней… Уж такой случай получился — снова вышел. И снова, на том же месте, то есть — вот здесь! — он со смехом потер руки, словно и сейчас приятно было обо всем этом вспомнить. — Гуляешь, значит? А как насчет горяченького чайку?

«Если бы еще и бутерброды к чайку, — мелькнуло у Фомичева, — тогда…»

— Чаек — это хорошо, — ответил он неопределенно, — чай тонизирует.

— Точно! А то мы с Бондарем на лежневку махнули, промокли там чуток. Сейчас греться будем.

«Уазик» остановился.

— Ну, Игорек, мчись, отдыхай, — сказал Бронников шоферу, — завтра рано подыму. То есть уже сегодня.

В квартире начальника НРЭ Фомичев никогда не был. Сбросив в прихожей обувь, все трое прошли в гостиную. Фомичев огляделся. Ничего, уютно. Мебель, полка на стене с одинаковыми бутылочками. Черное что-то в бутылочках. Нефть! И белая веточка коралла. Точно такую же он у Бронникова в кабинете видел как-то. Ковер над тахтой. А на ковре — старинный кавказский кинжал. Фомичев вспомнил — Гогуа как-то рассказывал, что имел честь подарить этот кинжал жене Бронникова, Алене. Не ахти какой кинжал, но боевой — видно, что бывал в переделках. И сейчас лезвие чуть выдвинуто из ножен, поблескивает. Точно не выдвинул его кто-то, а само выдвинулось, чтобы взглянуть на вошедших.

— Мы ведь все трое холостяки сейчас, — сказал Бронников из кухни. Он так громыхал там посудой, что можно было ждать отменного банкета. — Вы холостяки всамделишные, а я временный, а холостяки — они чем питаются? Кипятком! Сейча-а-ас, — обнадеживал он, — уже скоро…

Растянувшись на тахте, закрыв глаза, Бондарь, казалось, задремал.

— Уже закипает, — сказал Бронников из кухни, многообещающе грохоча чем-то и звякая. — Мда-а… — Он позабыл, видно, что уже известил о своем временном холостом состоянии, и снова: — А то ведь я один сейчас. В Тюмени моя. Так что не обессудьте.

Фомичев был готов на все. Хлеба бы кусок — и на том спасибо.

— Николай Иванович, — спросил он громко — только бы сказать что-то, — а коралл у вас здесь такой же, как в кабинете. Откуда они? Из южных морей?

— А может, и под нашими ногами коралловые фации есть? — откликнулся Бронников. — Здесь ведь тоже когда-то море-океан было. Трудно представить, а?

— Воды тут и сейчас хватает, — пробормотал Фомичев. Что бы еще сказать?

— Юра, а что там у вас на буровой новенького? — заполнил паузу Бондарь. Глаза он при этом не открыл.

— Бурим, — опустил голову Фомичев. — Бурим, бурим… Как заводные. А толку не видно. — «Для этого, что ли, вызывали? Узнать?»

Бондарь сел.

— Ну, ну? Подробней, пожалуйста.

— Когда тысячу прошли — чихала скважина. Теперь — нет. А нам знаете как фонтан нужен? После всего…

— Метры вам нужны, метры, — громко произнес на кухне Бронников, — у вас план в метрах выражен. И технологическая карта есть, согласно которой… — Неся в одной руке исходящий паровозным паром чайник, а в другой красный кирпич, он вошел в гостиную, поставил кирпич на стол, чайник на кирпич, вернулся на кухню и тут же появился снова, с сахарницей, буханкой белого хлеба и чуть ли не полуметровым, сверкающим кристаллами соли пластом сала на деревянном подносе. Действительно банкет…

— Вот и Лазарев наш так считает, — произнес тем не менее Фомичев, — считает, что метры нам нужны.

— Знаем, — разливая по стаканам кипяток, кивнул Бронников. — Ешьте, Фомичев!

— Спасибо…

— Вам, Фомичев, за что деньги платят? За фонтаны?

— За метры, — буркнул Фомичев, потянувшись к ножу и к хлебу. Сквозь розовато-коричневую, обожженную железом формы корочку просвечивала молочная, подсиненная белизна. А сало, сало!.. Взяться за сало он, однако, не решился. Бронников сам полоснул несколько раз по сверкающей солью мякоти.