Романтики и реалисты

цать…

– Хлебнете еще. – Клюева говорила, будто все знала наверняка. – Хлебнете.

– Мы сами в этом виноваты. – Асе уже интересно стало говорить с Клюевой.

– Нет, – сказала Клюева. – Виноватить себя тоже неправильно. Если живешь по своему разумению, по совести, не надо себя винить. Чего с них груз снимать? Думать самому надо. А мы бьем себя в грудь – сами виноваты, сами! В чем я виновата? Мне сорок семь лет, а у меня тридцать два года стажа. В пятьдесят пять будет сорок. Я виноватая? И думать об этом не хочу. И вам не советую.

Ася вспомнила: до синевы выстиранное белье и оторванные пуговицы у матери Любавы. Дочка молоко пьет, а она глотает. Больно, доченька, больно? Кругом виноватая мать. Что тебе сделать, Любава? Какого тебе суконца купить, какие клипсы заказать?..

Полина когда-то штопала Маришины чулки. «Хочешь, я тебе этот черный шов сама нашью? Никто и не заметит…» И глаза виноватые, что нет у красавицы Мариши модных чулок с черной пяткой…

А ее собственные молитвы: «Господи, спаси Ленку – от белокровия, от менингита…» В какой они стороне?

– Давайте чай пить, – предложила Клюева. – Меня Светлана Петровна научила заваривать. Я себе удивляюсь – что я раньше пила? Помои!

Ася встала помочь. Они стояли рядом у белоснежной газовой плиты, одна чиркала спичкой, другая повертывала краник, а в стену назойливо, как в душу, вонзалась дрель… Д-з-з, д-з-з… И где-то в чужой жизни оседала на пол мелкая едучая известковая пудра.

– Может, он там себе зеркало повесит, будет теперь на себя смотреть, – сказала Клюева. – В своем зеркале все красивое. А может, ковер. Небось год в очереди стоял. Считаться ездил. Ну, давайте чай пить… И разговаривать. Так оно будет лучше…

Еще среди недели Василий Акимович позвонил Крупене и сказал, что поскольку в воскресенье приезжают старики, то собраться в честь традиционного двадцать четвертого надо у него, а не у Крупени, как договаривались прежде. Крупеня хотел спросить, а как же Женька, ведь он его пригласил к себе, но Василий Акимович сказал сам:

– Дети в курсе. Будут.

Крупеня осуждающе покачал головой. Что за вредный? Нет чтоб сказать: сын, или Женька, или Евгений, нет – дети. Хотя это глупо. Дочка живет с ними, значит, не может не знать, что приезжают дед и бабка, а вот Женька как раз мог и не знать. Но знает. Значит, встречались? Или по телефону ему сообщили? Но, как бы там ни было, Женька будет.

Но то, что радовало Алексея Андреевича, очень и очень смущало Василия Акимовича. Как это все пройдет? Старики ведь не знают, что Женька ушел из семьи, ну, хорошо, это можно будет объяснить, а вот скрыть от них то, что они с сыном вообще не встречаются, что он сына знать не хочет, будет трудно. Поэтому с женой договорились так: Женьку надо будет под благовидным предлогом отправить пораньше. То, что он собирается встречать их на вокзале, как раз хорошо. Звонил, спрашивал, какой вагон. Это нормально. А дальше пусть посидит и уходит. Чем он меньше побудет, тем лучше.

На вокзал они приехали с женой