Собрание сочинений. Том 3.Свидание с Нефертити. Роман. Очерки. Военные рассказы

Узнаваемыми оказались не только прототипы главных героев — Шлихмана, Слободко, Чернышева, директора института, — но и картины, названные в романе. «Можно догадаться, какой порох подбросил Тендряков своим романом в чисто художнические споры». (Лебедев Г. Под открытым небом. Звезда, 1985, № 8.) Атмосфера произведения оказалась настолько близкой к атмосфере, царящей в среде творческой интеллигенции послевоенных лет, так касалась личных пристрастий, симпатий и антипатий, что при издании романа отдельной книгой автор вынужден был изменить название некоторых картин. Так, «Современная Леда» была заменена на «Гибель аса».

Критика была достаточно единодушна в оценке романа, признавая его значительность. «Роман — не что иное, как один огромный поиск истины, и в сущности, спор». (Лебедев Г. — Звезда, 1965, № 8.) В спор оказались вовлеченными герои, автор, критики и читатели. А. Макаров подчеркивает: «Темпераментный автор берет вас в полон и увлеченно ведет за собой, навязывая вам свои взгляды, свое отношение; вы, понимая это, все же не можете устоять, поддаваясь этому влиятельному упрямству, настойчивости, творческой жадности… Все в романе накалено, горит, обжигает, все полно противоречий и борьбы… Тендряков ведет бой на два, если не более, фронта. Увлекательность этого боя в расстановке сил — в них нашли свое отражение бытующие в художественной среде взгляды и споры, которые зарождались еще в тот период, но, если быть точным, такого накала, как в романе, достигли позднее и отчасти продолжаются и поныне». (Макаров А. Художник — искусство — время. Литературная газета, 1985, 13 февраля.)

«…Цель и назначение искусства я вижу в способности возбуждать сильные чувства и через это убеждать…» (Тендряков В. Искусство и самопознание. Вопросы философии, 1977, № 8.)

Основной спор развернулся между критиком А. Макаровым и автором в форме открытой публичной полемики. Суть спора касалась мировоззренческих аспектов, взглядов на искусство.

В. Тендряков, словами одного из персонажей, доказывал, что в искусстве «нет прогрессивной молодости и рутинной старости, есть самозабвенные таланты и воинствующие бездари». А. Макаров говорил об опасности, которая подстерегает автора, когда он «отрывает борьбу в искусстве от идущей в сегодняшнем мире идейной борьбы». «Однако не наличием только таланта, а наличием определенного мировоззрения определяется линия фронта. Обидно, что ясно и четко вопрос о мировоззрении художника главный герой романа перед собой не ставит», в его позиции «отразилась некая смятенность перед сложностью жизни и самой проблемой развития искусства в современных условиях мирного сосуществования двух мировых систем при непримиримости идеологий». (Макаров А. Там же.)

В. Тендряков отвечал критику: «Вы упрекаете меня… что вопрос мировоззрения оказался не в центре внимания автора — упрек серьезный… Уж не кажется ли вам, что мировоззрение может ограничиться декларацией?.. Ясно и четко стоит только знать, зазубрить это мировоззрение, — и все в порядке, герой романа был бы на высоте, а автор вместо упреков удостоился бы похвалы. Невольно создается впечатление, что мировоззрение есть нечто заданное раз и навсегда, нечто окостеневшее. Азбучная истина — мир беспрестанно изменяется, а значит, и мировоззрение, то есть „обобщенная система взглядов на мир“, непременно претерпевает развитие и изменение. Для нас незыблемы лишь диалектические приемы в познании, материалистический подход к миру… Революционный процесс сложен и многообразен, в нем были и радость героических побед, и горечь поражения. Но если мы будем обращать внимание только на героику, не замечать, не анализировать поражений, то паше понимание революции будет неполным, а мировоззрение в этом плане ущербным». (Тендряков В. — Письмо критику. Литературная газета, 1965, 25 февраля.)

Автор считал роман незаконченным, он неоднократно возвращался к мысли о продолжении, однако был убежден, что «время для этого еще не наступило, жизнь раскидала реальных прототипов, их судьбы делали новые и сложные витки, было еще рано подводить итоги». (Беседа с Р. Шредером, издателем ГДР, 1982.)

Роман переводился в ГДР и в Румынии, во Франции, ФРГ. Издавался на языках многих народов СССР.

Текст печатается по изданию: Тендряков В. Свидание с Нефертити. М., Молодая гвардия, 1965.

Плоть искусства. — Впервые в журн. «Наш современник», 1973, № 9.

В очерке В. Тендряков формулирует в публицистической форме свое творческое кредо.

«Каждый художник, если он думает, рано или поздно сталкивается с вопросами „теории“. Стадия обдумывания в любом виде творчества обязательна, следовательно, хочет художник или нет, в той или иной степени он вынужден творить и „теорию“ для паи-лучшего самовыражения в искусстве. Одни используют свои находки только в собственной работе, другие пытаются сформулировать и изложить на бумаге. Теория ли это? Скорее практика…» (Архив писателя.)

В архиве писателя хранятся наброски статей, черновые варианты, из которых в результате родилась «Плоть искусства». Дар исследователя проявляется все отчетливее. Мысли об искусстве, возникавшие в процессе работы над художественной прозой, развивались в статье «Форма — дочь и форма — падчерица», предшествующей «Плоти». Форму и содержание здесь Тендряков рассматривал в широком, общефилософском плане, стремясь объединить естественно-научное и эстетическое. Однако в очерке вопросы формы и содержания решались только как эстетические категории.

В статье В. Тендряков сформулировал основные принципы будущей «Плоти», свое понимание парадоксов искусства. «Человек, чтобы понять произведение искусства, должен обладать запасом эмоциональных ощущений, а художник должен изображать знакомое для зрителей… Парадокс: форма должна быть знакомой, то есть напоминать зрителю что-то конкретное из жизни, из его опыта. Напоминать не в точности, а по принципу сходства, подобия. Форма должна быть незнакомой, то есть не напоминать зрителю сходных подобных форм других произведений… Вершина любого творчества — есть достижение нужной формы, через нее живет содержание и воздействует на человеческую жизнь… Как техника способна служить не во благо человечества, так и искусству лишь прекраснодушный идеалист может приписывать исключительно благородные черты… Отвлеченность чувства, как и отвлеченность мышления, — шаг вперед в эволюционном развитии, то и другое приобретение чисто человеческое… Художник субъективен только в выражении объективной действительности». (Тендряков В. Форма — дочь и форма — падчерица, архив писателя.)

В. Тендряков пытался разобраться и в «специфике формы в искусстве, в тех процессах, когда, как и в каком виде информационное превращается в чувственное» (Там же).

В 1963 году после поездки в деревню Макаровская появился очерк «День на родине». Встреча с родиной, разговоры с земляками, раздумья над судьбами деревни, — все это возвращает писателя к думам о месте искусства, о соотношении новаторства и традиции. «Развивать вкус, удивить новым — задача художника. Удивить новым… В этом, наверное, и заключена сила искусства, его воздействия… Элементы нового для художественного произведения обязательны, но если это произведение от начала до конца будет новым, неведомым — оно останется непонятным. Рядом с новым должны присутствовать элементы привычного, старого, которое поможет воспринять произведение целиком. Новаторство — то, что следует освоить, традиция же помогает усвоению, она — нужный фермент при переваривании произведения искусства. Найти верное соотношение между новым и привычным, между новаторством и традицией — это, наверное, и называется талантом… Не так-то просто завоевать художнику доверие народа. Если он оторвется от того, что привычно человеку, живущему в деревне, нависнет угроза быть непонятным… Опасно и подделываться под вкус деревни, потому что он, этот вкус, не развит, потому что за пим не стоит высокая культура». (Тендряков В. День на родине. — Наука и религия, 1964, № 11.)