Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

— …И какие только в жизни не случаются драмы! Вот тебе любовь, нежность, и вдруг… — Андрею Семенычу хотелось возвышенностью своих слов повлиять на Стрельцова, пробудить и в нем такие же ответные мысли. — Василий Алексеевич, вероятно, и в вашей молодости…

Стрельцов выпрямил плечи. Чудак Андрей Семеныч! До чего же наивен, прозрачен весь этот пафос!

— Добавьте в приказ параграф третий, и я подпишу. — Он замахал рукой, заметив, как испуганно дрогнула и упала нижняя губа у главного бухгалтера. — Да нет, нет, нет! Параграф третий: учитывая безупречную работу кассира Л. Пахомовой, выдать ей из директорского фонда сто рублей. У нее ведь очень трудно в семье…

Появилась Евгения Михайловна.

— Извините, Василий Алексеевич, звонит из госкомитета Галина Викторовна. Спрашивает: будете вы сегодня у Жмуровой? Мне ответить или вы сами возьмете трубку?

— Отвечу я сам.

Странно. Галина Викторовна прежде никогда не задавала подобных вопросов секретарю. Она запросто и весело просила Евгению Михайловну соединить ее с «начальством» и все, что было ей необходимо, выясняла «из первоисточников».

Стрельцов несколько раз повторил: «Алло! Алло! Я слушаю», прежде чем трубка отозвалась:

— Да? Это вы, Василий Алексеевич?

— Доброе утро, Галина Викторовна! Это я, — как можно непринужденнее сказал он и сделал знак Андрею Семенычу: «Идите, дорабатывайте приказ, разговор по телефону будет у меня продолжительный».

Однако на этот раз его предположения не оправдались.

— Доброе утро! — протяжно сказала Галина Викторовна как бы с недоумением. — А я ведь просила Евгению Михайловну не отрывать вас от работы, только напомнить вам: нет никаких перемен и вам с Иваном Иванычем в два часа надо быть у Елены Даниловны.

— Будем. Иван Иваныч прилетел, отдыхает. В госкомитет проедет прямо из дому. Но, Галина Викторовна, если это не сверхсекрет, вы, может быть, все-таки намекнете, о чем пойдет разговор… — Он стремился держать себя так, как обычно, зная наклонность Лапик завязывать по телефону длиннейшие дискуссии на любые темы.

Галина Викторовна его перебила. Такое случалось не часто.

— Елена Даниловна вам все скажет сама и без всяких намеков. Вы знакомы с Еленой Даниловной?

— Д-да, — сказал Стрельцов.

Это было уже «под ребро», звучало как очень нехороший предвестник.

— Какие новости? — все же не вытерпела Галина Викторовна.

— Собственно, нет ничего… Да, впрочем! История с растратой, о которой…

— Эту новость мне уже сообщила Лидия Фроловна. И не «впрочем», а как весьма существенную новость. Вы знаете о том, что Пахомова находится в больнице? На грани жизни и смерти?

— Д-да, — сказал Стрельцов.

Это уже нарушало даже самые минимальные нормы приличия. Такое трудно прощать, хотя бы и женщине. Но Василий Алексеевич стиснул зубы и только еще раз повторил: «Д-да, знаю».

— Ну, до встречи. В два часа ровно, — и в мембране запищали частые тонкие гудки.

Столь короткого разговора с Галиной Викторовной по телефону еще никогда не бывало. Д-да… Какой же предстоит разговор там, в госкомитете? Он смутно начинал угадывать, в чем дело.

По-видимому, Жмурова недовольна его беседой с Гориным, председателем госкомитета. Она очень ревниво относится ко всему, что делается через ее голову. Но позвонил ведь сам Федор Ильич! И не было говорено ничего такого, что могло бы впрямую задеть самолюбие Жмуровой. Впрочем…

Опять «впрочем»! Да стоит ли гадать? Надо терпеливо дождаться назначенного времени. Елена Даниловна способна вскипать в гневе, но она способна и все правильно понимать, оценивать. Она справедлива.

А голова тупа, словно набита ватой. Клонит в сон, не в сон — просто полежать бы немного… И сердце пощипывает, точно муравьи туда забрались.

В госкомитет он приехал минут на десять раньше назначенного времени. Этикет обязывал его зайти сначала к Лапик, хотя она подчеркивала и вчера и сегодня, что вызывает сама Жмурова.

Каким путем, неизвестно, Лапик все-таки удалось захватить комнату целиком для себя одной. Стояли еще два стола, но никто за этими столами не занимался. На них красовались подмосковные полевые цветы. Зато на столе Галины Викторовны и высился и ширился огромнейший букет нежно-розовых гладиолусов, бесспорно привезенных Фендотовым из Тбилиси.

Сам Иван Иваныч был тоже здесь, и, по-видимому, давненько. Войдя в комнату Галины Викторовны, Стрельцов застал их обоих уже уставшими от какого-то веселого, беспечного спора — спора в любимой манере Лапик и Фендотова.

— …Знаю, знаю отлично, что такое ваша гипербола! — восклицала Галина Викторовна, красиво изламывая брови. — Но все равно, дорогой Иван Иваныч, не только сорок раз — трех раз вы этого мне не повторяли!

— Галина Викторовна, в Японии сконструирован магнитофон, который свободно монтируется в корпусе наручных дамских часов. Когда вы мне устроите командировку в Японию, я привезу оттуда эту штуковинку и все буду записывать.

— Я полагаю, дамские часы уместнее носить на руке не мужчине, а даме. Вы этот магнитофон должны будете подарить мне, и записывать ваши безответственные обещания буду я. Но главное, Иван Иваныч! — вы же директор экспериментального завода, где конструируются, по вашей терминологии, и не такие «штуковинки», а следовательно… — Лапик, наконец, посмотрела в сторону Стрельцова: — Извините, Василий Алексеевич, мои похвалы в равной степени относятся и к вам.

И как-то вбок подала ему руку. Фендотов всегда целовал ее. Стрельцов этого не умел делать. Да и не любил. Он просто подошел и пожал руку.

— Аплодисменты — хлеб для артистов, — сказал, стараясь попасть в общий тон разговора.

— Н-ну, скорее — вино, — поправила Галина Викторовна. И головкой с высокой прической издали как бы боднула Стрельцова. — Вы, кажется, сегодня к рюмочке уже прикоснулись. Глаза у вас сегодня с особым блеском.

— Мне нездоровится, Галина Викторовна, — сказал Стрельцов.

— Как? «Не поздоровится?» Ну почему же сразу такой печальный прогноз? — играя словами, играя глазами, отозвалась Лапик. — Да, нам пора передвигаться к Елене Даниловне!

Постукивая каблучками, она повела их по длинному коридору, в котором теперь витал лишь очень слабый запах лака, масляной краски и скипидара. Его забивала парфюмерия Галины Викторовны.

— Наш фельдкуратор сегодня на подъеме, — шепнул Фендотов, беря Стрельцова под локоток.

— А в чем дело? Зачем нас вызывает Жмурова?

— Абсолютно ничего не знаю. А она только посмеивается, — Фендотов плечом показал на идущую впереди Лапик. — Я уж и так и этак. Бранился даже.

Елена Даниловна, настроенная явно недоброжелательно, встретила их, расхаживая по кабинету. Толчками, быстро сунула руку одному, другому. Показала на кресла:

— Садитесь!

Еще походила.

— Что там у тебя, Стрельцов, получилось с кассиршей?

Василия Алексеевича так и обожгло. Вон, оказывается, в чем дело! Неужели только из-за этого вызов в госкомитет? Ему не часто приходилось бывать в этом кабинете. Каждый раз его коробил резкий, стремительный тон Жмуровой. Иначе она не умела разговаривать. Но тут было и нечто особенное — заведомая предубежденность. И в голосе и в самом наборе слов: «там у тебя», «получилось». Но отвечать надо.

— Дело было так, Елена Даниловна. Проверяя остатки наличных денег в кассе, Пахомова обнаружила, что не хватает пятисот сорока рублей. Причину этой недостачи она объяснить не смогла. И тогда бухгалтер расчетного отдела…

— Да ты мне историю не излагай, — остановила Жмурова, — историю мне уже изложили. Ты мне скажи, как это все получилось, что кассирша под машиной оказалась!

— Но… я должен тогда все рассказать по порядку. Иначе как же… Бухгалтер Маринич…

— Стрелочник виноват! Всегда и во всем стрелочники виноваты! Приказ о снятии Пахомовой с работы и передаче материала в следственные органы кто подписал: Стрельцов или Маринич?

— Подписал, разумеется, я, но все документы в то время свидетельствовали о бесспорной…