Следствие не закончено

— Они еще Егору Васильевичу сто раз спасибо скажут за то, что он их приучит к команде. Зато служить будут играючи. Не то что наш брат — николаевский солдат. Мы, помнится, на действительной первое время в собственных ногах не разбирались — с которой стороны левая, а команды унтера пугались, как телок тележного скрипу.

А когда зверобойная бригада в первом же загоне на Канавинской балке взяла двух матерых волков, шесть годовиков и четырех лис, да еще сверх того почти в каждой избе к обеду был приготовлен тушеный заяц, сомневающиеся примолкли. Даже мать Любы Шураковой, болтливая тетка Капитолина, недовольная тем, что ее дочь занимается в бригаде наравне с парнями неподходящим для девушки делом, сказала:

— По зимнему времени и это занятие. Ты бы, Любовь, пригласила в гости своего командира, что ли.

И еще одно обстоятельство высоко подняло значение бригады в глазах большинства колхозников. На полученную за убитых волков премию Егор поручил Евтихию Грехалову купить в городе несколько пар спортивных лыж с жесткими креплениями и ботинки к ним. Попросил также разузнать насчет специальной литературы. Ну, а Евтихий, по свойству своей разговорчивости, познакомился в магазине «Динамо» с двумя военными, которые тоже отбирали лыжи. Узнав от командиров, что в области затевается большой военизированный переход физкультурников призывного возраста, Грехалов не мог удержаться, чтобы не обронить как бы между прочим:

— Жалко наши козыри не знают про эту затею. Им такой поход совершить — как мне обежать вокруг площади.

— Кто это — «наши козыри»? — заинтересованно спросил Евтихия один из военных, инспектор Осоавиахима капитан Ступак.

— Да головинцы. Волков на лыжах догоняют, сукины дети, сказать — так не поверишь. За две недели двадцать одну шкуру сдали в Охотсоюз. А двоих живьем споймали — волчиху и молодого. Повязали, как бабы поросят вяжут, и на жердине приволокли. Цирк!

Командиры заинтересовались рассказом Грехалова. Это подстегнуло хвастливого завмага, и он рассказал про зверобойную бригаду Головина обстоятельнее. По свойству своего характера не то чтобы сильно приврал, но несколько приукрасил дела комсомольцев своего села.

А вечером, уже собираясь уезжать к себе в Новожиловку, Евтихий очень удивился и даже несколько перетрусил, когда его вызвали в райком и первый секретарь райкома Коржев, в присутствии находившегося в кабинете капитана Ступака, спросил:

— Ну-ка, ну-ка, расскажи и нам, товарищ Грехалов, что у вас там за боеподготовка идет?

В райкоме Евтихий рассказывал про головинцев не так картинно и, только услышав фразу Коржева, обращенную к капитану: «Ну, не молодцы, скажешь, капитан, а?» — не утерпел и произнес торжественно:

— С текущим моментом сообразуемся, товарищ Коржев. В финляндскую одного героя наша Новожиловка из своей среды выделила — Сергея Чивилихина, а в дальнейшем посмотрим. У меня лично племяш так военизировался, что в артиллерийскую школу сразу три заявления настрочил.

— Для какой же цели три? — улыбнулся Ступак.

— Первые два нескладно получились. Не сумел, так сказать, по молодости идейную суть выразить. Пришлось мне подправить… Разрешите папиросочку.

— Хорошо! Очень хорошо, — угощая Евтихия папиросой, сказал Ступак. — Ну, а кто же у вас там руководит строевой подготовкой?

— Головин Егор Васильевич. Тоже своего рода герой: с малых лет никому не уступал в драке.

— Ну, это невелико геройство, — сказал Коржев с усмешкой.

— Вот именно. Мы Головину то же самое говорили, — охотно согласился Евтихий. — Горяч ужасно. Но из армии, заметьте, вернулся поспокойнее. Его на Карельском фронте в первом же бою поранило. Так сказать, в плечо.

— Да, много хороших парней из-за горячности под пулю попадают, — сказал Ступак. — Но вот когда вам нужно поднять взвод в атаку — таким бойцам цены нет! Так что, товарищ Грехалов, приветствуйте всех участников бригады от моего имени и от имени товарища Коржева. А Головина — особенно. Так, что ли?

— От всей души! — горячо поддержал секретарь райкома.

— А насчет литературы зайдите ко мне. Я сегодня в военкомате буду часов до десяти, — сказал Ступак и крепко пожал Грехалову руку.

После этого разговора Евтихий стал считать себя если не руководителем, то уже во всяком случае одним из активистов зверобойной бригады. Вернувшись в деревню, он зазвал к себе в магазин нескольких комсомольцев и, развешивая почтительно слушающим бабам селедку, произнес зажигательную речь. Увлекшись собственным красноречием, закончил многозначительно:

— Сам секретарь райкома о нас в газету написать грозился! А в воскресенье Коржев сюда приедет посмотреть, чем вы тут дышите. Дела сурьезные!

На другой день Грехалов раздобыл где-то старенькую берданку, вышел на огород и, укрепив в сугробе лопату, выпустил в нее два заряда. Результат, к великому огорчению стрелка, получился весьма посредственный.

— Ты, Евтихий, лучше бы в баню палил или в сарай, а то больно мелкий для такого охотника зверь — лопата! — сказала Евтихию жена.

Комсомольцев поразило известие, привезенное Грехаловым: оказывается, и в районе о них идут разговоры. Вечером почти вся бригада собралась в избе у Егора. Было тесно, дымно, весело. Ребята по очереди выбегали на улицу опробовать спортивные лыжи. Почти всем они нравились, но некоторые, привыкшие с детских лет ходить на лыжах в валенках, высказывали такое опасение:

— Бежать-то в ботинках легко, как в тапочках, но, возможная вещь, ногам студено будет?

Костюнька Овчинников предложил всем парням совершить переход до областного центра. Заявил хвастливо:

— Триста сорок километров за четверо суток отстегаем как миленькие.

— И за сутки доберетесь, если в телячий вагон вас поместить, — по обыкновению остудила Костюньку Люба Шуракова.

— А что, думаешь, не осилим такой переход?

— За всех не поручусь, а ты осилишь; вчера смотрим — летит наш Константин Гордеич под гору, как некормленый мерин к овсу.

— Дура! — обиделся Костюнька. — Как ты скажешь, Егор Васильевич, разве хвастаюсь я?

Егор улыбнулся.

— Да ведь девчата тебя лучше знают.

— С чего это вы взяли? — сразу ревниво насторожилась Люба.

В последнее время ребята начали замечать, что где Люба, там и Костюнька, но зарождалась эта симпатия между ними как-то странно — больше во взаимном подшучивании и словесных стычках.

— А если не знаешь, почему сомневаешься? — вопросом на вопрос ответил Любе Егор. — Конечно, форсировать, почитай, триста пятьдесят километров за четверо суток не каждому подсильно. Но если будет дан приказ — думается, наши ребята не подкачают.

— Ясно!

— Кровь из носу, а прошли бы!

Егор оглядел задорные лица комсомольцев. Он все больше и больше чувствовал, насколько после службы в армии стал сдержаннее и строже в своих словах и поступках. Знал, на себе проверил действительную цену молодому задору, когда все кажется возможным, трудности легко преодолимыми, а опасность — иногда смертельная — подстерегающей кого-то другого, а не тебя, молодого и сильного. И хотя ему сначала понравилось предложение Костюньки, он сказал:

— Ну, а пока такого приказа нет, и переход затевать не будем. Показать свою подготовку можно и на том деле, за какое взялись, да еще и с большей пользой. Вот пусть посмотрит Коржев на нашу организацию, а тогда можно поговорить и о большем переходе.

Комсомольцы начали деятельно готовить к приезду Коржева большой загон. Тщательно обследовали обширный район Лосиной пади. Заранее определили место для номеров, придумали для загонщиков особую, поистине оглушительную колотушку. Изготовлением флажков и трепещущих на ветру бумажных лент были заняты почти все девушки села.

Снаряжались для участия в охоте и люди пожилые. Даже мало интересующийся всем, что не относилось к свиноводству, Максим Жерехов достал с чердака старенький отцовский винчестер и начал протирать его керосином.

— Ты-то куда мостишься, воин? — удивленно спросила жена. — Неужто еще не отстрелялся?