Все впереди

Степан Бобро купил патефон.

А Дуся Ворошиловградская купила в магазине-автобусе огромный оранжевый абажур с бахромчатым подолом.

— На что он тебе? — очень удивился Алексей. — Куда ты его в вагончике вешать станешь?

— А я его сейчас вешать и не стану, — сказала на это Дуся. — Вот когда до Джегора дорогу доведем, я его там в своей комнате повешу. Понял?

И пошла, неся абажур в далеко отставленной руке. А рядом с ней пошел Степан Бобро, размахивая синим патефоном.

Алексей тоже отнес в вагончик все свои покупки, кроме конфет. С конфетами уселся на ступеньке и, вынув одну из кулька, стал читать на обертке, какая кондитерская фабрика произвела эту сласть.

Выяснилось, что конфету произвела Ленинградская кондитерская фабрика имени Самойловой. А не какая-нибудь другая…

Жуя шоколад, Алексей Деннов о чем-то думал и глядел на тихие елки.

Достал из кармана гимнастерки лист бумаги, самопишущую ручку, еще подумал и написал:

«Здравствуй, Таня!»

Потом он этот листок изорвал, вынул новый и написал:

«Здравствуй, Таня!»

Затем собрался было уже рвать и этот листок, как вдруг услышал музыку.

Сперва Алексей Деннов решил, что это Степан Бобро испытывает купленный патефон, однако тут же вспомнил, что пластинок в магазине-автобусе не оказалось и играть Степану нечего. Да и музыка слышалась не из вагончика, а совсем с другой стороны. И приближалась.

Все остальные тоже услышали музыку и высыпали из вагончиков.

И увидели вот что.

По дороге со стороны города шла целая колонна автомашин. В кузове передней машины сидел духовой оркестр и, оглушая окрестную тайгу медными голосами, играл марш. В других машинах было полно людей, они, не обращая внимания на оркестр, пели совсем другую песню, а над ними раскачивались кумачовые транспаранты и красные флаги.

На одном транспаранте было написано: «Привет комсомольцам-добровольцам Ярославля от разведчиков Джегора!»

Алексей сразу понял, в чем дело. Это были те самые добровольцы, о которых писали в газетах и которых с таким нетерпением ждала Зина Собянина — секретарь комитета комсомола.

А вот и она сама — тут как тут — влезла на грузовик и стала говорить приветственную речь. Рядом с ней — Устин Яковлевич Храмцов. Должно быть, они специально ездили туда, за двести километров, к железной дороге, чтобы встретить дорогих гостей.

Добровольцы дружно аплодировали, а духовой оркестр играл «туш».

После Зины выступил Устин Яковлевич Храмцов. Он стал вкратце объяснять, что такое Джегор и какие ответственные задачи стоят перед строителями джегорской дороги.

Алексей спрятал недописанное свое письмо в карман и пошел поближе к митингу.

Большинство приехавших парней были в клетчатых рубахах-ковбойках, в куртках, исполосованных застежками-«молниями», а большинство девушек были в лыжных шароварах различных расцветок. Все они были молодые, а некоторые совсем молодые, — наверное, только что вылупились из форменной школьной одежки.

Затем на машину взобрался шустрый такой паренек в очках, с остриженной наголо головой и сказал:

— От имени нас всех передаю благодарность разведчикам и строителям Джегора за теплую встречу и за все, что тут нам говорили!

Все зааплодировали, и оркестр опять сыграл.

— Только разрешите мне сразу внести одно предложение, — продолжал свою речь шустрый паренек в очках. — Я вношу предложение переименовать Джегор в Комсомольск-на-Печоре и строить дорогу прямо до Комсомольска-на-Печоре!..

«Скажи, какой шустрый, — подумал Алексей Деннов про шустрого паренька. — Только что приехал, а уже взялся все переименовывать».

Он-то, Алексей, приехал раньше этого паренька и уже по праву чувствовал себя здесь старожилом. Однако предложение паренька насчет Комсомольска-на-Печоре Алексею все-таки понравилось.

Наверно, оно и всем понравилось, потому что все стали горячо хлопать в ладоши, некоторые даже закричали «ура». А Устин Яковлевич Храмцов заулыбался и развел руками — дескать, раз поступило такое предложение, то возражать не приходится и он, Храмцов, согласен, чтобы дорогу строили именно до Комсомольска-на-Печоре.

После этого митинг окончился, и оркестр тут же вместо маршей заиграл на три четверти — вальс.

И, как только оркестр заиграл вальс, комсомольцы-добровольцы, побросав в кучу свои рюкзаки и чемоданы, закружились по скользкой от дождей земле. Прямо в сапогах они кружились и в лыжных шароварах, с дальней дороги, должно быть, усталые, может быть, проголодавшиеся, без ужина, — самозабвенно кружились они в вальсе.

Им только дай потанцевать, молодым, — хоть после какой дороги, хоть после какой работы. Им лишь бы музыка была.

Алексей стоял и смотрел на эти танцы. Подошел полюбоваться танцами и Устин Яковлевич Храмцов. А подойдя, он увидел знакомого человека — Алексея Деннова. То ли он очень удивился, увидев его здесь, то ли совсем не удивился, потому что, здороваясь, хитровато эдак сощурился:

— Вы почему не на одиннадцатой буровой? Не понравилось?

Алексей никому не рассказывал и не собирался рассказывать, почему он вернулся с Джегора сюда, на строительство дороги. Просто вернулся — и все. Однако он очень дорожил своим близким знакомством и, как ему казалось, дружбой с главным геологом комбината «Севергаз». Он испугался, что Храмцов может как-нибудь не так истолковать случившееся и тогда дружбе этой придет конец.

«Мне на одиннадцатой буровой все понравилось, а всего больше — новая установка „Уралмаш-5Д“, которая, правда, сейчас простаивает без глины. Вот как только мы проложим дорогу до самого Джегора, я стану работать на одиннадцатой буровой помощником дизелиста. А сидеть там и ждать сложа руки, пока мои товарищи проложат дорогу, — этого мне совесть не позволит, Устин Яковлевич!.. И можете меня сколько угодно ругать, даже можете объявить административное взыскание — я так решил».

Вот что решил ответить Храмцову Алексей, но, чтобы лишнего не говорить, сказал только:

— А я еще буду работать на одиннадцатой буровой. Немного погодя.

Устин Яковлевич посмотрел на Алексея внимательно и сказал:

— Хорошо. Должность помощника дизелиста оставим за вами.

Должно быть, ему тоже не хотелось разводить турусы на колесах, хотя он и имел в виду, очевидно, сказать следующее:

«Вы — очень мировой парень, товарищ Алексей Деннов. Я, между прочим, не сомневался, что, побывав на Джегоре, вы все отлично поймете и вернетесь на строительство дороги. И не только вернетесь, но и расскажете своим друзьям, что такое Джегор, или как его отныне будут именовать — Комсомольск-на-Печоре».

Такой приблизительно у них получился разговор.

А музыка все играла. А пары все кружились. Все любовались танцами, кроме Марки-цыгана, который с тоскливой гримасой сказал Алексею:

— Какие это танцы? Это совсем даже не танцы…

Уже один комсомолец-доброволец взял да и пригласил на вальс незнакомую ему девушку с очень густыми темными волосами, толстопятенькую такую. И они тоже закружились. А Степан Бобро смотрел на это дело с поощрительной кислой улыбочкой, с какой обычно смотрят мужья, когда их жен пригласят танцевать.

Алексею, впрочем, было тоже невесело: стоять вот так и смотреть, как другие танцуют, почти все — люди незнакомые, слушать печальный столетний вальс, от которого любой нетанцующий человек почувствует себя очень одиноким и даже круглым сиротой.

Тут откуда ни возьмись прямо перед ним из толчеи вынырнула Зина Собянина, секретарь комитета.

— А ты почему стоишь тут — никого не приглашаешь? — строго нахмурив свою единственную соболью бровь, спросила она.

— А кого мне приглашать?

— Меня, допустим. Ты что же — танцевать не умеешь?

Алексея очень возмутил этот начальственный тон, а еще больше возмутило его Зинино сомнение в том, что он умеет танцевать. Он, Алексей, не только умел танцевать, но и некоторых других мог бы поучить.

И, задохнувшись от злости, положил он свою руку на талию Зины Собяниной, скрытую где-то под округлыми складками пальто, выставил другую руку и сказал: