Вышли в жизнь романтики

Когда-то, еще в Таганроге, думая о Чехове, Юля завела тетрадь. Тетрадь она никому не показывала. Даже отцу, от которого не было тайн, даже Софье Александровне. Игорь тем более ничего не должен был знать, потому что немало строк в тетради посвящалось ему.

Чеховские слова о том, что в человеке все должно быть прекрасно, эпиграфом стояли на первой странице. Дальше Юля вывела свою «формулу счастья»:

«Жить по совести» — это было клятвой самой себе. Самой сильной из клятв.

…Новая котельная понемногу уже начинала подниматься над шоссе. В длинном, вытянутом здании скоро начнут монтировать котлы. От них пойдет по трубам живительное тепло, которое нагреет железные ребра батарей. Тогда мамашам не надо будет кутать младенцев в пять одеял.

Юля знала, что там, наверху, куда по шатким лестницам надо подниматься с оттягивающими руки носилками (это случалось, когда выходил из строя кран), каменщики ждут подсобниц. И она радовалась, когда кладка шла безостановочно, когда каменщики благодарно улыбались, принимая от них кирпичины.

Признаться, эта скромная радость хоть немного вознаграждала ее за ту щемящую горечь, которую она испытывала, раздумывая об Игоре.

— Тебе важное поручение, Юль, — дружески сказал Игорь, вызвав ее в комсомольский комитет через несколько дней после того, как окончательно распростился с бригадой землекопов. — Школа рабочей молодежи. Первого сентября не успеем, но пятнадцатого должны открыть обязательно: звонили из райкома. Обойди все палатки, общежития, собери заявления.

— Хорошо, — не глядя на Игоря, Юля водила по полу носком туфли.

— Добились у Одинцова… Вырвали полдома… Сильно, а?

Он не дождался ответного восклицания, посмотрел на дверь и осторожно положил руку на девичий локоть.

Она отдернула руку:

— Можно идти?

Игорь тоже встал:

— Пусть приложат к заявлениям справки об образовании… Юль, что с тобой?

…Где-то, кажется у Достоевского, сказано: хочешь узнать, что в душе у человека, посмотри ему пристально в глаза. Глаза — зеркало души. Не изменились глаза у Игоря: яркие белки, яркая синева, веки без ресниц, не вздрагивают — глаза спортсмена, вожака, удачливого человека.

— Со мной, — подчеркнула она, — ничего.

— Думаешь, если я теперь в комитете… Мама про тебя в письме спрашивала. Я ей написал, что ты молодец…

— Показала себя горе-патриоткой? — Юля резко вскинула голову.

Он не побледнел, не покраснел, он… улыбнулся.

— Так вот почему ты злишься? Ну, прости. Трепались в поезде. Сорвалось с языка. Ты знаешь, как я к тебе всегда относился.

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Не знаю.

— Да-а, не думал, что ты такая, — нахохлился Игорь.

— Всё? Задание комитета я выполню.

— Я считал тебя настоящим другом…

— Не смей! Не смей! — крикнула она и выбежала в коридор, боясь как бы не разреветься.

Глава шестая

ЖИЗНЬ ТОВАРИЩА

Желающих заниматься в седьмых, восьмых, девятых и десятых классах вечерней школы оказалось много — целая кипа заявлений выросла на табурете возле Юлиной койки. Некоторые десятиклассники пожелали второй раз пройти программу десятого класса: «А то все позабудем».

В субботу, на исходе короткого рабочего дня, Юля решила съездить в район строительства рудника и обогатительной фабрики. Район этот назывался Промстроем или Третьим участком в отличие от Второго участка, где работало большинство новоселов и где строились только жилые дома и коммунальные здания.

Промстрой — это монтажники, электрики, экскаваторщики, немало там и строителей. Из рассказов брата Яди, бурового машиниста Николая, Юля знала, что и на Промстрое найдутся желающие заниматься в вечерней школе.

Считалось, что до Третьего участка по шоссе километров семь. Нашлись попутчики: Женя Зюзин и еще двое ребят из комсомольского патруля — Игорь послал их «проследить за порядком на вечере отдыха», который устраивали монтажники в красном уголке своего общежития.

Долго не было машин. Наконец показалась порожняя полуторка из-под цемента. Юлю посадили в кабину, а Женя с товарищами забрался в кузов.

…Это случилось на полпути до Промстроя.

Сзади нарастало гудение. Водитель высунул в окошко голову, сердито бросил: «Без обгона не могут…» — и почти сразу же тупой железный удар оборвал гудение мотора.

Юля не потеряла сознания: она только не могла сразу понять, что произошло. Почему-то баранка руля оказалась вверху, над головой, и на голову посыпались какие-то мелкие вещицы: коробок спичек, тряпка… В тишине что-то булькало.

— Бак пробит, — глухо сказал водитель.

Это было чудом — и Юля и водитель остались без царапины. Но когда, цепляясь за руль, за стенки кабины, они выбрались из перевернувшейся машины, то увидели, что у края кювета, раскинув руки, лежит Женя Зюзин. Над ним склонились два других комсомольца — оба были зеленые от облепившей головы и плечи цементной пыли. На лицах и на руках пятна крови. В нескольких метрах впереди остановился ударивший полуторку «МАЗ».

Водитель полез к мотору. Бульканье прекратилось.

— Хорошо хоть не сгорели. — Водитель вытер жирные от бензина руки и пощупал кисть Зюзина. — Пульс есть, но слабый… — Снял с себя ватник и подложил под голову Зюзина. — Эх, ребята… На вечер ехали?

— Комсомольские патрули.

— Патрули? — Лицо водителя словно потемнело. Этот водитель был тот самый Сергеев, жену которого незаслуженно оскорбил Игорь. — Что наделал, подлюга!.. — ожесточенно обругал он шофера «МАЗа», который, держась за плечо, шатаясь, подошел к полуторке.

— Я себе руку, кажется… — пробормотал мазист.

— Голову тебе сломать за такую езду! Кто добежит до поселка? Доктора надо сюда!

Побежала Юля.

Она бежала по каменистой дороге, задыхаясь и все время видя перед собой побелевшее лицо Зюзина и раскинутые его руки; на одном рукаве рубашки штопка — это девочки чинили в тот вечер, когда он спас палатку от пожара.

Последние два километра дались особенно трудно. Сердце колотилось, хотелось хоть на минуту остановиться, успокоить дыхание, но она ужаснулась от одной этой мысли: как можно, когда там, в кювете… И еще яростней гребла воздух локтями.

Вот и недостроенная котельная, белые верхи палаток, первые бараки… Скорее, скорее!..

Вихрем влетела в коридор барака, где проживали служащие. Комната врача Антонины Петровны заперта. В конторе тоже пусто: суббота!

В полном отчаянии Юля выбежала на улицу. Из раструба репродуктора доносились вперемежку музыка, голоса, выстрелы: в клубе демонстрировалась какая-то военная кинокартина.

Юля оттолкнула контролера, ворвалась в темный зал, перекрыла выкриком стрекот аппарата, звуки фильма:

— Доктор здесь?

Из задних рядов поднялась высокая женская фигура:

— Что случилось?

— Наши ребята… на дороге…

Экран потух. Налились желтизной свисающие со шнуров электрические лампочки. Все повскакали с мест, сбились вокруг Юли. Она рассказала о несчастье.

Через несколько минут Антонина Петровна с медицинской сумкой, Юля и еще несколько добровольцев на дежурной машине выехали к месту аварии.