Собрание сочинений. Том 1
Собрание сочинений. Том 1 читать книгу онлайн
В первый том собрания сочинений советского писателя П. А. Павленко входят романы «Баррикады» и «На Востоке».
Роман «Баррикады» рассказывает о революционных событиях Парижской Коммуны.
Роман «На Востоке» показывает новые качества людей, созданных Октябрьской революцией. Вчерашние пастухи, слесари, охотники, прачки, ставшие знатными людьми своей родины, создают новое, разрушая старое, дряблое, сгнившее.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Вечером собрались у Осуды. Варвара Ильинична, будто вывозя дочку впервые, явилась, держа Ольгу за руку. Она была все той же, громоздкой и говорливой, чуть лишь медлительнее, и, как прежде, отлично всех знала в лицо и по имени. Она никогда не отставала от жизни, у нее на всех хватало времени. Стол был уже накрыт. Луза и Ван Сюн-тин, пришедшие раньше всех, оживленно составляли сложные напитки, мешая разные вина и сдабривая смеси горчицей и перцем.
— Это от ревматизма, — говорили они друг другу. — Это от головной боли, — и хохотали медленным стариковским смехом.
Хозяина еще не было. Пышный Черняев, тяжело вздрагивая оплывшим лицом, озабоченно носился вокруг стола, передвигая тарелки и что-то уточняя в общем распорядке.
Варвара Ильинична кивком головы велела ему подать себе стул и села рядом с Лузой.
— Это что, вино? — небрежно спросила она.
— Нет, это так себе, опыт один делали, — неясно ответил Луза, далеко отставляя стакан.
— Ну, как? Дождался? — тихо спросила она Василия. — Видал, как народ тысячами валится? Твои-то целы?
— Какое! Землю — и ту узнать невозможно. Где дом стоял — река бежит ныне.
— Зять-то мой… Отличается.
— Как не слыхать. Войну плечо к плечу начинали.
Но разговор не ладился. Варвара знала о Василии Лузе столько же, сколько и сам он, а Луза вспоминал о Варваре Ильиничне ежедневно и как будто уже давно и досыта наговорился с нею о житейских делах. Выручил Ван Сюн-тин.
— Надо мне одна фабрика исделать, — таинственно сказал он Варваре.
Речь шла о военной мастерской, которую Ван Сюн-тин предполагал организовать где-то в глухих лесах Маньчжурии, и ему нужны были опытные люди. Варвара предложила ему прислать партизанских жен на выучку в Сен-Катаяму, Ван Сюн-тин же, говоря, что никаких жен и детей теперь у них нет, все — бойцы, рассчитывал, наоборот, захватить человек тридцать женщин отсюда. И разговор, полный взволнованности, начался, все более оживляясь и разрастаясь. Ван Сюн-тин рассказывал, как приходится строить новую жизнь на полях сражения, как маньчжурские крестьяне распахивают окровавленные и дымящиеся поля, как заселяют они брошенные окопы, делят помещичью землю; а Варвара, всплескивая руками и радостно вскрикивая, перебивала огородника рассказами о корейцах, точь-в-точь похожих на вансюнтиновских китайцев, будто они невзначай, сами того не зная, говорили об одних и тех же людях, об одних и тех же местах. Схожесть рассказов создавала чувство, что все были вместе и никогда не разлучались надолго.
Послушав немного Ван Сюн-тина, Ольга разыскала Чаенко и стала расспрашивать его о Шершавине, но узнала немного, узнала, что жив и здоров, хорошо бьется, попрежнему азартен, попрежнему трудно выносим в работе и что если ему, Чаенко, сейчас не удастся привезти десяток передвижных раций, то прямо неизвестно, что Шершавин с ним сделает.
В это время вошел Осуда и с порога громко крикнул шедшему за ним Ю Шаню:
— Слово даю, дам.
— Триста?
— Триста.
Бросив беседу с Варварой Ильиничной, Ван Сюн-тин подскочил к Осуде:
— Куда триста?
Он остановил входящих Ю Шаня, Шлегеля и Чэна.
— Я пустил двадцать танковых моторов на маслобойках и мельницах. Я пустил десять моторов на золотых приисках. Машины, делающие окопы, роют оросительные каналы. И такой был у нас уговор, Чэн, помнишь?.. Ты тоже помнишь. Ю Шань?.. Все, что кончило воевать, люди и вещи, отходят ко мне. Разве у нас не был такой уговор?
Шарахаясь от пронзительной речи Ван Сюн-тина, Шлегель пытался пройти к столу.
— Совесть надо иметь, — сказал Ю Шань. — Разве ты и так не берешь всех раненых, способных двигаться?
Он отстранил от себя Ван Сюн-тина и взял под руку Марченко, которого уже держал за плечо Шуан Шен. Потряхивая золотыми кудрями с чуть заметной седой искрой, Марченко улыбался и говорил:
— В этом квартале, честное мое слово! Обоим отгружу, честное мое слово! Утроим, учетверим план — и стройматериалы у вас будут.
В комнате стоял такой шум, что говорить, не повышая голоса, стало почти невозможно. Теперь уже все кричали, как перед большим собранием на открытом воздухе.
Гаврила Янков, обнимая и целуя Варвару Ильиничну, громко убеждал Чэна, что ледяные плотины себя полностью оправдали и что если Шлегель даст холодильный завод, так за гидростанцию он, Янков, ручается определенно.
К Ольге подошел Хаяси, крепко пожал ее руку.
— Кажется, я возвращаюсь в Японию, — сказал он по-английски. — Я буду помнить вас. Вы много сделали для наших ребят.
Ольга не успела ему ответить, раздался властный металлический голос Шлегеля:
— За стол! Варвара Ильинична, слово!
Гости, не договорив о делах, шумно усаживались за стол и, поглядывая на Варвару, приступали к еде. Сидеть, ничего не делая, они были не в состоянии.
Варвара Ильинична встала, засучив рукава и оглядывая затихший стол.
Вот сидят рядом безусые и седые, командиры и председатели, подпольщики и рыбаки, и за каждым из них стоят люди-товарищи и ученики. За каждым из них стоит жизнь, какой бы хватило на десятерых. За каждым из них стоит будущее, какого никогда не знал человек на старой, запущенной земле. Вот они толкуют о делах, пьют вино, спорят о людях, — все каких-то гвоздей не хватает им для полного счастья или тетрадок, — руки их в мозолях, тела в ранах, да и вся их жизнь сегодня и завтра — на смертном параде.
Разве угадаешь, кто останется, кто погибнет! Но нет печали в их глазах, нет усталости в их движениях. Это сидят большевики, старшие люди на новой земле, сильные люди, их и смерть не касается.
— Выпьем за советскую власть, что она из нас сделала! — сказала Варвара. — За советскую власть!
Помолчала, подумала:
— Да вот за тех, кого еще нет с нами, кого завтра увидим, — и кивнула в сторону окна.
За окном на узкой и шумной улице неистовствовал народ.
Кто там пел и кричал острым и нервным голосом?
Кто в эту ночь увидел будущее?
Слово Варвары Ильиничны было таким, после которого уже ничего не следует говорить.
Понемногу гости стали стихать, успокаиваться, заговорили о фронте.
С разбега ударившись о советские рубежи, война как бы разлетелась осколками. Дрались в Японии, дрались в Шанхае, корейские мужики жгли помещиков, а маньчжурские захватывали города, раздробленные советскими авиадесантами.
Японские армии, отскочив от советских рубежей, уходили к югу, в дебри Китая, поднимая десятки маленьких уездных войн, зовя к себе монголов, обещая великое счастье китайским магометанам и натравливая уезд на уезд, генерала на генерала, купца на купца.
Начинался великий пожар Востока.
Но за японцами двигались устные агитаторы Ван Сюн-тина, железнодорожные партизаны Ю Шаня, отряды Чэна, и кто-то строил уже заводы и на изуродованных войной танках пахал освобожденную землю, еще мокрую от крови.
— И-их, если б цемент был! — завистливо вздохнул Ван Сюн-тин в самый разгар военных суждений.
Все за столом опять встрепенулись. Шлегель, чтобы отвлечь гостей от деловых бесед, дал слово Ю Шаню.
Светало. Зарево утра окрасило стол и сидящих за ним. Усталые лица покрывались румянцем рассвета и казались от этого еще взволнованнее и возбужденнее.
Война стояла перед всеми, и все думали лишь о ней, о ней одной, о гвоздях и сражениях, о пиломатериалах и соли.
Но было сегодня поздно для речей о войне, и Ю Шань захотел сказать просто о дружбе.
— Осуда! — громко сказал он, как перед фронтом. — Ты много лет воевал вместе с нами за Маньчжурию, за Китай, за Корею. Теперь я хочу отдать тебе долг.
Луза переводил его слова русским, Шуан Шен передавал корейцам. Осуда повторял слова Ю по-японски.
— Возьми меня и владей мной до смерти, как мы владели тобой, — произнес он, и за столом повторяли эти слова: «Владей мной до смерти, как мы владели тобой», Луза — русским, Осуда — японцам, Шуан Шен — корейцам, Демидов — нанайцам, Шлегель — монголам. — Где моя родина? Вот она: это Луза, Чэн, ты. Родина всегда со мной. Рука моя легкая и голова счастливая. Русская земля не приняла меня в могилу, китайская отдала Корее, корейская отклонила меня в твою пользу. Я говорю, как китаец, как брат твой: возьми меня с собой и, если я погибну, закопай в землю на месте гибели, раскали гвоздь и горячим гвоздем напиши на деревянном памятнике: «Жизнь берегла его для нас. Он погиб за свободный Ниппон».