Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1

Стефан Петрович развернул газету и, вытянув руки, насколько только можно было, стал читать вслух:

«За получение высоких урожаев в тысяча девятьсот сорок шестом году присвоить звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и медали «Серп и Молот»…

Ниже видел набранные жирным шрифтом фамилии и среди них никак не мог найти свою. Чем он пристальнее всматривался в строки, тем смотреть ему было труднее, и строчки сливались одна с другой так, точно по ним текла мутная вода, — глаза его слезились, и смотреть было больно.

— Ниже, ниже, — подсказал Сергей. — Вот где буква «Р». Читайте. «Восемь. Рагулину Стефану Петровичу — председателю колхоза имени Буденного станицы Усть-Невинской Рощенского района, получившему урожай озимой пшеницы тридцать центнеров с гектара на площади четыреста восемьдесят гектаров».

— Вижу. Совершенно справедливо, — сказал Стефан Петрович. — Было, верно, четыреста восемьдесят гектаров, а в нынешнем году мы шагнули вперед. Взгляни, какое поле! Но тут меньше половины. Главный массив на Иван-венце.

Они сели на зеленом холмике, поросшем низкими кустами боярышника. Чуть ниже, шагах в трех, бурлил родник Киркиль. Вода в небольшом котловане колыхалась, точно вскипала, но была такая чистая, что сквозь нее виднелось коричневое, из мелкого песка дно, усыпанное, как бусинками, разноцветными камешками. По песку метались цветные жучки, и нельзя было понять, бегают ли это водяные жители или передвигаются камешки. Из котлована вода вырывалась тремя мощными струями и с глухим шорохом катилась по камням, как по ступенькам, вниз, в густой лесок; затерявшись на время в леске, она выходила в неглубокую балку и текла в Кубань.

— Сергей Тимофеевич, — заговорил Рагулин, срывая пальцами молодую и сочную траву, — надо бы нам побалакать об одном важном предмете.

— Какой же он, этот важный предмет?

— Про геройство. — Стефан Петрович тяжело вздохнул. — Зараз в этих местах двое нас, Героев. Правда, мы с тобой Герои разные — ты получил ту почесть на войне, а я ее приобрел тут, среди этого поля, но спрос с нас, можно сказать, одинаковый. Сказать, так: идем мы в одной упряжке. Но ты в Героях ходишь не первый год, а я человек в таком почете совсем новый. Скажи мне по совести: как мне держать себя с людьми? Ты чего смеешься? Я у тебя серьезно спрашиваю.

— А оттого я и смеюсь, что вы об этом серьезно спрашиваете.

— Да как же мне не спрашивать? — Стефан Петрович загреб пальцами кустик травы и вырвал его с корнем. — Ну, вот ты посуди сам: то я был простым человеком и мог говорить с людьми запросто, по-свойски: где с шуткой, где прикрикнешь, а где и острое словцо пустишь в обиход для складности. Теперь же, как я понимаю, мне надобно разговаривать как-то очень вежливо, всякими там умными словами.

— Стефан Петрович, знаете, что я вам на это отвечу?

— Ну, ну?

— Будьте самим собой — это же самое главное. И нечего вам перестраиваться. Вы Рагулин, так и будьте им же!

— Значит, все делать так же запросто? — вполне серьезно спросил Стефан Петрович.

— Именно запросто.

— А все ж таки мне нужно как-то себя показать, что-то такое важное сделать, отличиться. Посоветуй, что б мне такое сделать!

— Первое — вам нужно ехать в Москву, — сказал Сергей. — Есть телеграмма, и вам необходимо выехать послезавтра. Побываете в Кремле, получите награду, а когда вернетесь, то и сами увидите, что вам нужно делать. Так что готовьтесь к отъезду. Я за этим и прибыл к вам.

— Так сразу и ехать? — Стефан Петрович задумался. — Хоть бы отсеяться.

— Не беспокойтесь, без вас отсеются.

Более двух педель Стефан Петрович Рагулин пробыл в Москве. Только в первых числах апреля он вернулся домой. На разъезде Стефана Петровича встречали Савва Остроухов, приехавший сюда на тачанке еще утром, Сергей Тутаринов, Никита Мальцев, Семен Гончаренко и еще небольшая группа станичного актива. Стефан Петрович не спеша вышел из вагона и остановился. На нем был новый темно-синий костюм, на голове — тоже новая и такая же темно-синяя кепка, бородка так ловко подрезана и подчищена, что Стефан Петрович всем своим помолодевшим видом стал похож на Михаила Ивановича Калинина. На борту красиво сшитого пиджака чуть повыше ордена Ленина горела Золотая Звезда «Серп и Молот».

Стефан Петрович поставил чемодан и долго восторженным взглядом смотрел на поля, на зелень ярового ячменя вблизи дороги. Он снял кепку, вытер платком голову, со всеми поздоровался за руку и спросил:

— Ну, как тут наши посевы?

Глава XXXI

Однажды ранним мартовским утром Виктор собрал курсантов не в школе, а на площади. Они пришли с лопатами, с «когтями», подпоясанные широкими поясами, на которых висели тонкие звенящие цепочки. На молодой ярко-зеленой травке Виктор развернул карту Усть-Невинской и начал объяснять по чертежам, в каком порядке и по каким улицам должны пройти провода электросети. Тем временем на подводах были подвезены бревна и ящики с крючьями и изоляторами. С восходом солнца начались земляные работы, и это было такое значительное событие, что на площадь сошлись почти все жители станицы — кто рыть ямки, кто развозить столбы, а кто просто посмотреть.

Прохору было поручено руководство развозкой столбов. Он принял это назначение охотно. Всякий, глядя на его сосредоточенно-строгое лицо, думал: да, только Прохор и никто другой может справиться с этим делом.

— Виктор Игнатыч, да я и без чертежов все вижу! — нарочно говорил он громко, чтобы все слышали. — Я же всю станицу наизусть знаю!

Однако чертежи у Виктора взял, стал их рассматривать, что-то отмечать карандашом, умышленно подойдя ближе к толпе.

— Прохор Афанасьевич! — кричали ему станичники. — В первую очередь вези столбы буденновцам!

— Нет, давай на ворошиловский край!

— Все буденновцам! Буденновцы подождут!

— Сперва на фермы!

— До клуба!

— Лучше всего — к домам!

Прохор слушал молча.

— Граждане, не горячитесь, — начальствующим тоном сказал он. — Все движение столбов у меня пойдет по карте! Вот она, глядите! — И он показал чертежи.

Два дня от лесосклада по всем улицам тянулись подводы, груженные бревнами, а следом за ними направились с лопатами землекопы. Повсюду, куда ни глянь, у дворов лежали бревна и чернели бугорки земли.

Утром третьего дня на площадь к Прохору пришли бабка Параська и дед Евсей.

— Прохор! — сказала бабка Параська гневно. — Ты тут старшой или есть еще и повыше тебя?

— И я старшой, и есть еще и повыше меня, — поглаживая усы, отвечал Прохор. — Смотря по тому, какое дело.

— По столбам ты главарь? — допытывалась Параська.

— По столбам — я и есть, — с достоинством отвечал Прохор.

— Само собой, — буркнул Евсей. — Рази не видишь?

— А в чем дело, бабуся? — официальным тоном спросил Прохор.

— Почему ты нас с дедом обходишь? — Бабка Параська подступилась к Прохору и продолжала: — Почему нам не везешь те дрючья? Возле каждого двора сваливаешь бревна, а мы с дедом разве не такие люди? Наш двор разве ты не знаешь, где он стоит?

— Знаю, знаю, но погодите, бабуся, не глядите на меня чертом. Зараз я рассмотрю и все вам объясню. — Прохор раскрыл папку и долго водил пальцем по бумаге. — Евсей и Параська Семененковы?

— Мы, мы.

— Так, так. — Прохор задумался. — Ваш дом стоит на краю станицы?

— Само собой, — подтвердил Евсей.

— На правой стороне улицы?

— Там, там, — сказала бабка Параська. — Домишко наш под соломой, а соседом у нас будет зять Тутаринова.

— Все понятно. — Прохор решительно закрыл папку. — Возле вашего двора ввод не полагается.

— Какой такой увод? — спросила бабка Параська. — Это ты что придумал?

— Ну, столбу стоять там не полагается. Поняли?

— Само собой, — согласился Евсей.

— Как же так не полагается! — Тут бабка Параська уперлась кулаками в бока и решительно подошла к Прохору. — Отчего ему там стоять не полагается?