Сито жизни

— Тетушка Алчадай, что вы говорите?! Почему называете — зять? Разве кто-то дал вам повод так говорить? — с досадой перебила Керез.

— Не обижайся на мои слова. Я тоже была девушкой и тоже стеснялась. А потом покорилась. И ты тоже со временем покоришься, послушной сделаешься. Разве Мамырбай недостоин быть мужем, ну-ка скажи, а? Эх, послал бы мне аллах такого мужа! Заходи, милый, Буюркан нет дома, можешь не стесняться. — Алчадай постаралась приободрить смущавшегося Мамырбая, пропустила его в дом. Однако последние ее слова не понравились ни девушке, ни джигиту. Когда все вошли в дом, Алчадай разглядела, что рубашка Мамырбая разорвана, на лице кровь. Хлопнула изумленно в ладоши:

— Ах, милый, что за вид у тебя, парень! Ай-ай, да у тебя лицо распухло! И глаз затек… Что это с гобой? Подрался, что ли, с кем-нибудь? А-а… Давеча слышался шум… Значит, это ты подрался с Беделом? Бедный немой, он же безумно любит Керез! Ревнует, значит. Увидел, что ты явился под покровом ночи…

Керез побледнела от возмущения, но сдержалась, промолчала. Наоборот, заставила себя улыбнуться. И эта улыбка еще больше раззадорила, уязвила Алчадай. Меж тем Мамырбай попросил у Керез иголку и принялся зашивать разорванную рубашку. Алчадай бросила осуждающий взгляд на Керез, почему, мол, сама не починит рубашку. Только открыла рот, чтобы высказаться, как Керез спокойно посоветовала:

— Шли бы вы домой, тетушка Алчадай.

— О, проклятая моя душа, что же я разболталась, ведь вам же пора ложиться! Уже так поздно!..

Алчадай ушла, так и не выплеснув всей своей злости.

Мамырбай поглядел ей вслед, покачал головой:

— Если бы я не появился здесь, тебе не пришлось бы услышать все это… Да, это я виноват, Керез. Мне нечего скрывать от тебя, в словах твоей соседки доля правды.

Керез испугалась:

— Что ты говоришь?

— Я ушел из дома. Сначала у меня даже в мыслях не было отправляться сюда, не знаю, как получилось, ноги сами привели. Мало мне того, что случилось дома, так еще и здесь — драка с Беделом…

Керез от удивления закрыла рот ладошкой.

— Ушел? Почему?

— Пригласили муллу, хотели обвенчать с Маржангуль. Они, видно, думали, что я мальчишка — легко заставить, что не соображаю ничего.

— А откуда услышала об этом Алчадай?

— Да они, похоже, уже давно готовились. Наверное, Маржангуль разболтала.

— Но… как же ей не стыдно выходить за тебя замуж!

— Как видишь, не стыдно.

— А ты убежал?

— Ну, не убежал… просто ушел.

— Значит, они хотели поступить с тобой так, как бай собирался когда-то сделать с тетушкой Аруке, да?

— Ну да… только они забыли, что сейчас совсем другое время.

Только что Керез радовалась тому, что Мамырбай пришел ради нее, пришел, чтобы повидать ее, а теперь, поняв, что причина его появления совсем иная, побледнела. Дело действительно зашло уже слишком далеко — ведь ясно было, что Мамырбай из-за нее отказался от Маржангуль… Но вслух она лишь упрекнула Мамырбая в ребячестве.

— Силы у тебя достаточно, а вот характера маловато. Кто же борется с пережитками старины, убегая из дома! Не подумай, что хочу унизить тебя… Но все же получилось не очень хорошо. Нужно было проучить муллу, чтобы он не смел впредь браться за такие дела. А ты не сумел.

— Ты права, Керез, я не смог. Шел сюда, к тебе, и по дороге думал как раз об этом и жалел… Не знаю, куда подевалось мое обычное острословие. Сидел и молчал. Все же я боялся, что в запальчивости могу оскорбить родителей.

Вошел Бедел. Хмуро посмотрел на Мамырбая, затем начал перебирать свою одежду в сундуке. Керез решила, что он собирается уйти совсем, испугалась, подошла, взяла его за руку. Бедел оттолкнул ее руку.

— Он… он… — выговорил, запинаясь, и показал пальцем на Мамырбая.

— Ладно, — сказал Мамырбай. — Пора мне идти. Жаль, что все так получилось, Керез. — Он поднялся. — Проводи меня, чтобы собаки не тронули. Дай им волю, так разорвут.

Керез вышла вслед за Мамырбаем. На западе опускалась луна — отсюда казалось, что она прилегла на скалу Кыз-Булак, прильнула и ласкает ее. Сама скала оказалась в тени, только шум родника обозначал ее среди окружающих гор. Ветер успокоился, и тишина опустилась над миром. Лишь родник журчит неумолчно да ухают совы — жутко ночью в горах непривычному человеку.

Керез проводила Мамырбая подальше, чтобы собаки не тронули его. Перед прощанием они поглядели друг на друга. Мамырбай протянул руку, девушка тихонько пожала ее.

— Ты обиделась, да?

— Нет, — тихо ответила девушка.

Вернувшись домой, Керез почувствовала, что очень устала. Легла и тотчас уснула. Когда же открыла глаза, уже рассвело. Первая ее мысль была о Мамырбае. Увидела буханку хлеба за кухонной перегородкой, спохватилась: «Я ведь даже не дала ему ничего с собой… Что же он будет есть? Гостя, пришедшего в дом, разве можно отпустить без угощения… Куда он пошел ночью? Где он теперь? Шел ко мне, надеялся на меня… Я испугалась, что обидится и уйдет Бедел. Кстати, с ним-то что? Пора выгонять овец на пастбище… Где он? Надо посмотреть».

Она вышла во двор и увидела, что Бедел, одевшись во все лучшее, что у него имелось, шел по склону за отарой. Оказывается, ночью он рылся в сундуке не затем, чтобы собраться и уйти, а для того, чтобы переменить разорванную в драке одежду.

Тут Керез вспомнила, как вела себя ночью Алчадай, и рассердилась. «Зачем старается сделать мне плохо? Будто я собиралась отбить у нее Бедела… И это называется — соседка? Может быть, надо было резче говорить с ней? Но я стеснялась Мамырбая. Мне не хотелось спорить при нем со злой и отчаявшейся женщиной. Нет, все же я правильно поступила. Ее неумная злоба сделалась смешной, а слова ее — неубедительными. Но как она натравливала друг на друга нас троих… Говорили, что она была хорошей девушкой… Но прожила столько лет с Барктабасом — и вот чем стала… Почему человек не может сам себя очистить от плохого? Почему люди делают подлости? Что она хочет от меня и от Мамырбая? Или желает, чтобы мы расстались, чтобы со мной случилось то же, что с ней?»

Алчадай в это время была дома, месила тесто. Думала о своей жизни, и белое тесто казалось ей черным, казалось, что она всю жизнь месила тесто не из муки, а из сажи. Вспомнила Буюркан. Почему она такая? Все ей удается. И ей, Алчадай, никогда не сделала плохого. Но чем, чем же она отличается от Алчадай — ведь делает вроде все то же, ту же работу… Но почему Буюркан счастлива, за что такое особенное ее уважают люди? И Бедел привязан к ней, будто к матери. При мысли о Беделе сердце Алчадай екнуло. Нет, она не полюбила Бедела, пожелала, чтобы в доме был хозяин — мужчина, молодой, умеющий работать. Раз она не видит радости в жизни, на что ей радость других? Но жить-то надо. Надо, чтобы был дом и чтобы в доме был хозяин…

Бедел тем временем шел за отарой, опустив голову и время от времени трогая ладонью ссадину на щеке, след ночной драки. Он мучился… Перед его глазами появлялись то и дело Керез и Мамырбай: то они будто бы бегали, играли, гонялись друг за другом, то просто стояли, взявшись за руки, а то — целовались… Бедел глухо замычал от боли.

…Простившись с Керез, Мамырбай пошел обратно. Рассвет застал его на перевале невдалеке от дома. Подножия Кыз-Булака, где стояла юрта Керез, отсюда уже не разглядеть было, во как прекрасное видение парила, купалась в солнечных лучах вершина скалы над родником.

Мамырбай, после целой ночи ходьбы по горам, после драки с Беделом, ничего не евший и не спавший ни минутки, чувствовал усталость. Присел на каменном выступе, и его сморило. Очнулся, услышав чей-то голос, открыл в испуге глаза… Где он?

Увидел перед собой отца верхом на коне. Солнце уже клонилось к закату. Заметив, что одежда сына порвана, а лицо изранено, Субанчи испугался. Подумал, что Мамырбай хотел броситься с горы и убить себя. С плачем и причитаниями кинулся скорее поднимать сына.

Мамырбай, ничего не объясняя, последовал за отцом.